В. Ростовский - Патриотизм и военно-патриотические традиции России

В книге Фельбигера старательно обходится вопрос о вопиющей несправедливости крепостничества, когда большая часть населения находится в полурабском положении и всецело зависит от воли и прихоти дворянства. Некоторые опасения все же им высказываются, но не в плане ликвидации, хотя бы в отдаленной перспективе, крепостничества и предоставления гражданских прав и свобод основной массе населения. Речь идет всего лишь о некоторой сдержанности дворянства в отношении порабощенного населения, которую Фельбигер включает в содержание патриотического долга привилегированного сословия. «Любовь к Отечеству, – отмечает он, – требует однако от благородных, дабы они почитали согражданами себе и нижайшего состояния людей, не презирали бы и ни мало не обижали их»109.

В структуре дворянского сословия Фельбигер особо выделяет «военное состояние». Он решительно отвергает получившие распространение в российском обществе взгляды относительно истинных причин и мотивов поступления дворянства на военную службу. По его мнению «несправедливо думают те, кои почитают состояние сие, в разсуждении дворянства, притекции бедных людей знатного состояния, в разсуждении благовоспитанных граждан, наказанием развращенных детей, в разсуждении же простаго народа, состоянием невольничества»110. Напротив, именно военному сословию принадлежит важнейшая функция защиты суверенитета и территориальной целостности страны, которая в прежние времена возлагалась на всех, кто был способен держать оружие. И поскольку эпоха народных ополчений, по его мнению, безвозвратно ушла в прошлое, постольку лишь военное сословие, численность, состав и сроки призыва которого определяет сам государь, способно эффективно защищать Отечество.

Австрийский педагог совершенно справедливо отмечает не только значительные тяготы воинской службы, но и ее постоянные опасности. Поэтому он обращает внимание на моральные и нравственные аспекты воинской службы. «Воин, – подчеркивает Фельбигер, – долженствует любовь к Отечеству являть повиновением и храбростью, что стоит несравненно дороже, нежели другим людям; ибо он должен, или принесть действительно в жертву покой, здравие, свободу и самою жизнь свою, или по крайней мере готов был жертвовать всем сим для блага общества на всякий час. За сие достойно ему воздавать честь и благодарность»111.

Эти положения абсолютно бесспорны. Более того, они актуальны и в наши дни. Однако сомнения вызывают как сам способ исполнения военнослужащим своего патриотического долга, так и нравственные и психологические качества, необходимые для защиты Отечества. «Воин, – подчеркивает Фельбигер, – долженствует слепо исполнять повеления начальников своих, не разсуждая о намерениях и пользе сих повелений»112.

Разумеется, существует известная специфика воинского долга по сравнению с долгом гражданского служащего. У последнего существует хотя бы ограниченные возможности выбора вариантов исполнения приказов и распоряжений, а также их обсуждения. Воинский же долг предполагает, прежде всего, безоговорочное и неукоснительное исполнение приказа своего командира, поскольку военная организация по своей природе требует четкости, точности и оперативности выполнения поставленной задачи. Поэтому и несопоставимы санкции к нарушителям приказов и распоряжений на военной и гражданской службе.

Вместе с тем, проведение сколько-нибудь эффективной и успешной военной операции возможно лишь тогда, когда она основывается на осознании приказов и творческой инициативы со стороны всех участников. При этом патриотические мотивации военнослужащих необязательно находятся на первом плане. В механизме исполнения воинского долга следует выделить, прежде всего, волю, энергию, настойчивость и отвагу, образующие внутренние побуждения и намерения военнослужащих. Патриотическая же сторона исполнения воинского долга проявляется зачастую лишь, в конечном счете, как некий итог осмысления и осознания общественной значимости ратного труда. В этом процессе большая роль принадлежит командирам, которые могут чаще всего впоследствии разъяснить рядовому составу стратегическое значение тех или иных командных решений и их следствий. Однако Фельбигер последовательно отвергает любые возможности для осознания военнослужащими патриотической значимости своей деятельности. «Каждый воин, – считает он, – обязан иметь сию к начальникам доверенность, и потому долг его есть думать, что повеление ему есть самое лучшее средство для настоящего случая, и что нужно оно для сохранения или спасения государства. Он должен помнить, что невозможно, да и не должно, начальнику давать отчета в действиях своих подчиненным своим»113.

Таковы основные положения официальной системы патриотического воспитания в российской империи в последней четверти XVIII в. Можно в целом согласиться с уже имеющимися оценками этой системы в современной литературе. Ее определяют как «манифест педагогических воззрений русского самодержавия»114.

Со своей стороны отмечу и позитивные моменты системы патриотического воспитания в России этого исторического периода. Во-первых, она реально охватывала 60-70 тысяч учащихся главных и малых народных училищ ежегодно, не считая лиц проходящих домашнее обучение. Это говорит об ее масштабах и действенности. Во-вторых, система патриотического воспитания ничего общего не имела с этноцентризмом и строилась на веротерпимости россиян, поэтому она способствовала позитивным центростремительным тенденциям в развитии российского государства. Втретьих, эта система выполняла важную просветительскую функцию, поскольку знакомила молодых россиян с идеологией патриотизма. Если учесть, что термин «отечество» был официально упразднен из российского политического лексикона в период правления Павла I, то система патриотического воспитания, при всей её ограниченности и внутренней противоречивости, видимо, заслуживает менее жестких оценок и выводов, чем это принято в настоящее время.

Официальная концепция патриотизма не исчерпывала концептуальное содержание российского патриотизма. Другим полюсом патриотической мысли выступало творчество таких выдающихся представителей дворянского Просвещения как А.Н. Радищев, Д.И. Фонвизин. Их теоретическое и публицистическое наследие дало программный ответ на вопрос, кто есть истинный сын отечества.

В творчестве русских просветителей патриотизм рассматривался отнюдь не умозрительно, а в контексте разрешения самых острых противоречий российской действительности. Важнейшим критерием патриотизма, по мнению русских просветителей, выступало отношение индивида к освобождению от крепостного права и изменению формы правления российского государства. При этом их общественно-политические идеи нашли широкий отклик у современников и подготовили мощную волну освободительного движения в I-й четверти XIX в.

Программным произведением русского дворянского Просвещения является статья А.Н. Радищева «Беседа о том, что есть сын Отечества», опубликованная в журнале «Беседующий гражданин» в 1789 г. Своим революционным пафосом и критическим содержанием статья вступила в прямую полемику с основными положениями официальной программы патриотического воспитания.

Это видно уже из первого предложения статьи, где Радищев утверждает: «Не все рожденные в отечестве достойны величественного наименования сына отечества (патриота)»115. По его мнению, из того непреложного факта, что внутри страны все население образует «соотечественников» еще не следует определение основных социальных групп российского общества как патриотов. Между ними существует глубокий водораздел, проходящий через их общественные отношения к свободе и несвободе. «Под игом рабства находящиеся недостойны украшаться сим именем», – считает Радищев116. Патриотом может считаться, прежде всего, человек, а человек «существо свободное, поелику одарено умом, разумом и свободную волею; что свобода его состоит в избрании лучшего, что сие лучшее познает он и избирает посредством разума… Все сие обретает он в едином последовании естественным и откровенным законом, инако божественными называемым, и извлеченным от божественных и естественных гражданским или общежительным»117.

Радищев развивает свою аргументацию, основываясь на исходных положениях теории естественных прав человека и договорного происхождения государства. Поскольку государство возникает как результат общественного согласия в целях прекращения «войны всех против всех» и обеспечения всем людям благой жизни, постольку большая часть сограждан не может добровольно согласиться на утрату основных прав и свобод. Но если это происходит, то «они не суть члены государства, они не человеки, когда суть не что иное, как движимые мучителем машины»118.