Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

Он припоминал, уточнял, и ее рассказ получался еще более убедительным.

Рассказывая, Ольга Яковлевна то и дело поглядывала на свою дочь и на Елену, сидящих рядом. Нет, они совсем не походили друг на друга. Одна была чуть выше, другая ниже, волосы у Ирины темные, у Елены русые; у дочери Натальи Александровны было круглое лицо, брови густые и разметистые, губы тонкие, очерченные резко, нос с горбинкой, а у ее дочери нос прямой, губы припухлые, брови круто выгнутые, редковатые, а лицо удлиненное. Но глаза! У обеих были глаза одинакового цвета - светло-серые, с голубоватым отливом, как у Семена, их отца! И даже разрез глаз был одинаков, и Ольге Яковлевне казалось, что все - и мать Семена, и его жена, и брат Дмитрий, и дядя его Иван - все смотрят на Лену с Ирой и все давно заметили, что глаза у них одинаковые...

Когда Ольга Яковлевна рассказала все, что могла рассказать, когда заканчивали они ужин, к дому подъехала машина, все услышали, как хлопнула дверца. Затем раздался негромкий стук костыля по бетонному полу за дверью. Наталья Александровна, не дожидаясь звонка или стука в дверь, пошла открывать.

- Ну-ка, ну-ка... Очень хочу я поглядеть на приемную дочку Якова Николаевича, - раздалось из коридора. Затем в комнату вошел грузный старик с широким открытым лбом. - Здравствуйте. Кружилин Поликарп Матвеевич, бывший секретарь здешнего райкома партии...

- Здравствуйте, - встала Ольга. - Отец очень часто говорил мне о вас...

- Да, не один год мы с ним вместе работали, - сказал Кружилин, - и всякое бывало между нами...

- Садитесь, Поликарп Матвеевич. - Наташа пододвинула к столу свободный стул.

- Спасибо, Наташенька... Значит, погиб Яков Николаевич?

- Да, - негромко ответила Ольга Яковлевна.

- Мы все так и считали. Иначе бы дал о себе знать, написал бы... Когда и как это случилось?

- Осенью сорок четвертого на Буковине. Есть там небольшой городок Вижница, а под ним горный хутор Базилин, неподалеку от румынской границы. Там он... там его... - Голос Ольги Яковлевны прервался. - Бандеровцы его, украинские националисты, казнили.

За столом установилось мертвое молчание. Оно стояло долго. Все глядели на Ольгу Яковлевну, а та, достав из сумочки платок, вытирала глаза.

- Как же это... казнили? - спросил наконец Кружилин.

- Они его, как бревно... пилой на козлах... распилили.

Вскрикнула дико Лена, вскочив. Побледнел Иван. Анна и Наташа были неподвижны, лицо каждой из них превратилось словно в камень. У Дмитрия Савельева перекосились брови, затем правая бровь начала мелко подрагивать. Он смотрел на Ольгу Яковлевну как-то исподлобья, враждебно, будто именно она была виновна в страшной гибели Алейникова, которого он немного помнил.

- Пилой... - прошептал Кружилин, дряблые, серые щеки его порозовели, к ним прихлынула кровь. - Расскажите.

- Не надо! - выдохнула Лена, схватилась за плечо Дмитрия, будто боялась упасть.

- Надо, - хрипло произнес тот. - Это, Лена, всем надо знать, как и за что умирали люди, какой ценой оплачено все, что нам оставлено...

- Это правильно, - кивнул Кружилин белой головой. - Рассказывайте.

- Это ужасно! Это ужасно! - дважды произнесла Ольга Яковлевна, всхлипывая.

- Успокойся, мамочка, и расскажи, - ровным голосом произнесла Ирина. Все, что знаешь.

* * * *

В конце сентября сорок четвертого на Северной Буковине, под горным хутором Базилин, приткнувшимся у скал неподалеку от перевала Шурден, снова сошлись пути Якова Николаевича Алейникова и бывшего его подчиненного Алексея Валентика...

В первой половине августа сорок третьего, вскоре после освобождения Орла, прифронтовая оперативная группа Алейникова была приказом руководства ликвидирована, сам он был назначен начальником новой специальной группы, полгода почти вылавливал в Орловских и Брянских лесах скрывавшихся там полицаев, предателей и всякого рода отребье, замаравшее себя сотрудничеством с оккупантами, а также оставленных фашистами в нашем тылу диверсантов. Засады и погони, перестрелка и самые настоящие бои с применением пулеметов и гранат являлись для Алейникова повседневным обычным делом, но ни одна пуля или осколок по-прежнему его не тронули, по-прежнему он был словно заговоренный.

Там же, в Орле, он удочерил Ольку, она поселилась в небольшом полуразрушенном при бомбежке домике, во дворе которого росла обгоревшая березка.

Перед этим у них состоялся такой разговор:

- Яков Николаевич? Зачем вам... чтобы я вашей дочерью стала?

- Видишь ли, Оля, - ответил он, помедлив, - жизнь моя не очень сложилась... Все один я, все один... Была у меня жена, взял я ее с ребенком. Но... мальчик утонул в реке, к несчастью. Я его очень любил. А жена от меня ушла... Жениться снова мне и поздновато будто, да и не хочу. И ты одна, Оля. Вдвоем нам будет хорошо.

- Так никого-никого у вас и нет из родных?

- Родители давно умерли. И единственный брат перед войной скончался во Владивостоке, а его жена - уже во время войны. Она была сердечница. У них осталось четверо детей.

- Вот их и возьмите после войны.

- Где они, неизвестно. Детей, как мне сообщили, в детский дом куда-то определили.

- Разыщете после войны.

- Конечно. Но это все мальчики. А я хочу, чтобы у меня была дочь.

- Яков Николаевич, да я же взрослая, скоро у меня у самой будет ребенок.

- Ка-ак?! - удивился он.

Тогда она все рассказала ему о Семене.

Он выслушал ее, ни разу не перебив, и проговорил:

- Значит, и дочь, и внук у меня будут сразу! Это же просто здорово!

- Почему внук? Может, внучка...

- Пускай внучка. Ах, Оленька, умница!

Умница она или нет, Олька тогда этого не знала и не думала об этом, но, прислушиваясь к зарождающейся в ней жизни, почему-то часто и беспричинно плакала.

С заданий Алейников возвращался усталый, пропахший гарью, как береза во дворе, но неизменно веселый и часто говорил:

- Кончится война, Оленька, отыщу я детей своего брата, и заживем! Буду я отцом большого семейства, о чем я всю жизнь мечтал.

В начале сорок четвертого его перевели в Харьков, где он занимался тем же делом, что и в Орле. Там Олька и родила Ирину. А в конце лета, как специалист по ликвидации антисоветского подполья, был направлен со специально сформированной группой в Черновицкую область, где особенно бесчинствовали банды оуновцев.

Начальник Черновицкого управления государственной безопасности подполковник Решетняк сам встретил его и Ольку с дочерью на руках. Скрывая удивление, спросил:

- Жена?

- Дочь, - коротко ответил Алейников.

Из вагона вышел неизменный спутник Алейникова во всех его делах Гриша Еременко, взял у Ольки девочку. Алейников пояснил:

- А это мой шофер. Мы давно вместе.

И хотя последняя фраза была не очень понятна, Решетняк переспрашивать ничего не стал.

Через час Яков сидел в его кабинете, и начальник управления, поблескивая изморозью на висках, рассказывал:

- С Советской Украиной Северная Буковина воссоединилась за год до войны. Всего за один год жизни при Советской власти многие, в сущности, еще и не разобрались, что к чему, а тут почти трехлетняя оккупация. Черновицы освобождены, как вы знаете, лишь нынче в конце марта. Какие благоприятные условия для разгула всякой антисоветчины! И фашистская разведка этим не могла не воспользоваться, сформировала на территории области несколько банд украинских националистов. Сколько их, мы даже на знаем. Они скрываются в горах и в лесах. Их правило - жестокий, беспощадный террор. "Здесь власть не Советов, а наша, - запугивают они население. - А наша власть самая жестокая". Любого, кого оуновцы заподозрят в сочувствии Советской власти, они беспощадно уничтожают, творят над ними жестокие изуверства. Если сочтут, что Советской власти сочувствует большинство жителей какой-нибудь деревни или хутора, уничтожают целиком поселение, всех поголовно убивают, женщин и девочек предварительно насилуют. И снова скрываются в горах. Особенно отличается банда некоего Кривого. Недавно эти бандиты захватили трех наших чекистов, принародно жестоко казнили их. У всех, у мертвых уже, вырвали сердце... Так, мол, будет с каждым, кто примет и будет защищать Советскую власть.

- Все это я знаю, - поморщился Алейников.

- Да, знаете, - сказал Решетняк. - Но я говорю это, Яков Николаевич, затем, чтобы вы почувствовали, что обстановка здесь иная, чем, скажем, в Орле или Харькове, где вы работали. Здесь рядом граница, оттуда фашисты координируют деятельность всех банд, оттуда бандиты получают деньги, обмундирование и даже продукты питания. А главное - оружие и боеприпасы. И туда же в случае чего бандиты надеются уйти. Потому и наглеют до беспредельности. Вот...

Решетняк вынул из ящика стола крепкую намыленную бечевку с небольшим никелированным колечком на конце.

- Что это?

- Бандеровская удавка. Ловко они ею действуют. Накинут - и готов. Вскрикнуть не успеешь. Всем нашим чекистам такие разослал Кривой.

- И как? Боитесь?