Леонид Милов - О причинах возникновения крепостничества в России

На наш взгляд, конкретно-исторически эта стадия превращается в реальность с того момента, когда земельный собственник обладает практической возможностью извлекать ренту в любой форме: отработочной, продуктовой или денежной. Подчеркнем, что речь идет о развитой стадии феодальных отношений. В исторической действительности тех или иных государств или регионов в большинстве случаев преобладает практика одновременного применения всех форм ренты. Тенденция последовательной смены докапиталистических форм ренты (низших, какой была барщина, высшими – в виде денежной ренты) выступает преимущественно лишь как тенденция к преобладанию той или иной формы ренты над остальными в общем объеме совокупного прибавочного продукта.

Впрочем, марксова схема смены форм докапиталистической ренты, как известно, есть лишь логико-историческая последовательность смены форм – от примитивной барщины к продуктовой ренте с последующим превращением ее в денежную как высшую форму ренты, ставшую одновременно и формой ее разложения.

В частности, на стадии разложения феодальных отношений практически могут господствовать разные виды чистых форм ренты, что в наибольшей мере зависело прежде всего от той роли, которую экономика той или иной страны играет в складывающейся мировой системе общественного разделения труда. В странах с развитой промышленностью и торговлей, занимавших в эпоху разложения феодализма господствующее положение на мировом рынке, это могла быть денежная рента в чистом виде (например, Англия). А в феодальных странах, оказавшихся в положении аграрных придатков в системе зарождающегося мирового капиталистического рынка, это могла быть чистая барщина (например, страны так называемого «второго издания» крепостного права) и т.д.8

На стадии становления и развития феодализма превалирование той или иной формы ренты в совокупном прибавочном продукте, охватывающем все формы ренты, было продиктовано также чисто конкретно-историческими обстоятельствами. Чаще всего преобладала в долевом отношении продуктовая форма ренты. К. Маркс и Ф. Энгельс особо оговаривали невозможность в период зарождения и становления феодальных отношений существования барщины в чистом виде 9. Ф. Энгельс прямо подчеркивал: «Как мало было возможности навязать такому обществу крупное хозяйство с барщинным трудом, доказывают… эксперименты Карла Великого с знаменитыми императорскими виллами» 10. Причина неуспеха кроется, видимо, прежде всего в низком уровне развития производительных сил. Чистая сельскохозяйственная барщина (особенно полевая), как это ни странно, была возможна лишь при относительно высоком уровне общественного разделения труда, поскольку она неизбежно приобретает товарный, а не натуральный характер. Барщина же в натуральном хозяйстве непременно сочетается с другими формами ренты (продуктовой и денежной).

Определенную роль в выдвижении на первый план той или иной формы ренты может сыграть способ ее изъятия и способ распределения прибавочного продукта в господствующем классе. Здесь имеются в виду различного рода централизованные формы изъятия и распределения ренты, что обычно выдвигает на первый план продуктовую, а в период позднего феодализма – денежную форму ренты. Генезис самой примитивной, но отнюдь не земледельческой барщины также связан с централизованными формами изъятия ренты. Об этом писал К. Маркс, считая, что уже на заре классового общества необходимые родовой общине работы по строительству дорог, мостов, храмов и т.п. были по своей потенциальной сути разновидностью барщинного труда – будущей отработочной рентой.

Специфичность древнерусского феодализма заключается в отсутствии полевой барщины как исторически значимого явления. Причем речь не идет о барщине как превалирующей доле совокупной ренты. Вплоть до XVI в. крестьяне-земледельцы почти не знали полевой барщины. Для выяснения этого феномена необходимо вкратце охарактеризовать некоторые специфические моменты эволюции феодальной земельной собственности.

В Древнерусском государстве становление государственного феодализма довольно рано дало импульс развитию частновотчинного владения. Но боярское землевладение в силу вышеназванных особенностей генезиса древнерусского феодализма развивалось не за счет захвата общинных земель путем внедрения в крестьянскую общину на основе скупки аллодов, а за счет интенсивной (как и во Франкском королевстве) раздачи земель вассалам князей, а также активизации системы служебных ленов и их дальнейшей трансформации в вотчинные владения различных рангов. Поэтому феодальные отношения внутри таких вотчин проявлялись в подчинении общины in согроге путем постепенной феодализации («окняжения», по выражению академика Л.В. Черепнина), в данном случае – «обояривания»11 общинных земель через развитие рентных отношений. Сами рентные отношения на уровне вотчины, разумеется, не могли иметь прежнюю форму налога-ренты в ее валютном проявлении (как было на уровне государства). Тем не менее преемственность была, и выразилась она в продуктовой ренте, как явно преобладающей форме.

Естественно, что продуктовая рента как главный компонент прибавочного продукта, идущего в руки феодалов, сохранялась не во имя этой преемственности. Дело, видимо, в том, что ранние формы государственного феодализма в Древней Руси исключали наиболее грубое внеэкономическое принуждение крестьянского земледельческого населения; это была лишь «личная несвобода в какой бы то ни было степени» 12. Как писал К. Маркс, «при таких обстоятельствах отношение зависимости может иметь политически и экономически не более суровую форму, чем та, которая характеризует положение всех подданных по отношению к этому государству» 13. Разумеется, речь идет здесь только об основном населении – о крестьянах-земледельцах.

Кроме того, хотя по сути рентных отношений номинальному собственнику земли каждый непосредственный производитель противостоял самостоятельно 14, феодал-вотчинник, как до него – княжеская власть, имел дело в социальной практике прежде все-го с общиной in corpore, что, видимо, в условиях Древней Руси, только повышало самостоятельность крестьянского хозяйства. Вотчиннику противостоял крестьянин, за спиной которого была сплоченная община, осколок первобытного коммунизма.

Это не мешало, впрочем, становлению самих феодальных отношений. Они, в частности в лице вотчинного землевладения, уже на ранней стадии своего развития получают ярко выраженную целостную определенность. Юридически, а главное – практически, феодал обладал всеми правами земельного собственника, вплоть до права отчуждения земель вместе с их населением. Но даже при очевидном господстве отношений феодальной зависимости переход к наиболее грубой форме эксплуатации крестьян ввиду всех взятых в совокупности обстоятельств был делом далеко не простым 15. Крестьянин-общинник в это время еще не воспринимал феодала-вотчинника как «олицетворение собственника земли», которую он пахал. Таким образом, господство продуктовой ренты обусловлено было отнюдь не тем, что отработочная рента была социально и экономически изжита.

На Руси наблюдается почти исключительное развитие продуктовой ренты, в то время как реальные условия для укрепление феодальной собственности на землю, как экономические, так и социальные, постоянно обнаруживали потребность прежде всего в отработочной ренте, не исключая и чисто практическую потребность в получении продукции лучшего качества, чем продукция крестьянского хозяйства.

Немногочисленные, но все же весьма убедительные факты свидетельствуют, что эта потребность (прежде всего в господской барской запашке) в Древней Руси все же удовлетворялась.

Подчеркнем, что, как правило, барская пашня обрабатывалась холопами, а не крестьянами-общинниками. Иначе говоря, господствующий класс феодальной Руси удовлетворял свои нужды в собственной пашне, во-первых, минуя крестьянский мир и неизбежные в этом случае сложности общинного землеустройства, и, во-вторых, компенсируя неизбежный дефицит рабочего времени крестьянина холопьим земледельческим трудом, т.е. трудом пауперизированных элементов и пленников.

Общеизвестно, что отработочная рента с точки зрения политэкономической является наиболее примитивным и грубым способом изъятия прибавочного продукта у непосредственного производителя. В Древней Руси вплоть до начала XVI в. господствующий класс при получении ренты в форме натуральных оброков имел дело прежде всего с мирской организацией общины, а не с личностью каждого крестьянина. Поскольку община как средство классового сопротивления и локальной сплоченности крестьян была неискоренима в силу прежде всего экономических условий, реализация укрепления личной зависимости крестьян была всегда желанной целью для господствующего класса. Социальное противостояние (не политэкономическое!) феодала-вотчинника общине in corpore не придавало производственным отношениям земельного собственника и непосредственного производителя нужной прочности (гарантии) внеэкономического принуждения, поскольку феодал в социальной практике должен был постоянно чувствовать сплоченность крестьянского мира. На Западе эта проблема на разных этапах решалась либо объективно-исторически (путем естественного, а стало быть, более или менее замедленного разложения общины), либо субъективно-исторически (путем разгрома общины). На Руси одним из возможных практических решений подобной задачи стало внедрение отработочной ренты, независимо от ее размера неизбежно ставящей крестьянина-общинника в условия самой грубой формы внеэкономического принуждения.