Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 1 - Валерий Федорович Солдатенко

российско-украинских отношений, объективно оценить реальные шаги на этом длительном пути (очевидно, следует подумать, чтобы подобная работа была проведена и относительно других, не менее сущностных и судьбоносных временных периодов), чтобы постараться поставить, говоря медицинским языком, как можно более точный, всесторонний, объективный, выверенный научный диагноз. И это может послужить надежным (пусть – вспомогательным: гоняться за приоритетностью не стоит) фактором, серьезной отправной точкой поиска необходимых конструктивных, перспективных решений.

Отдельно хотелось бы выразить надежду на то, что в последнее время усилилось внимание ученых к постижению цивилизационных основ, естества двух народов[19], что в перспективе может способствовать улучшению взаимопонимания на важнейших, возможно – магистральных, направлениях должного уяснения и восприятия достоинств и проблем друг друга, а в итоге – оздоровления отношений.

Объективным подтверждением активизации научной работы в данном направлении является, в частности, и новейший, довольно примечательный факт – издание объемной монографии российского историка и литературоведа С. С. Белякова о русско-украинских коллизиях в эпоху революции и Гражданской войны[20]. «Витавшая в воздухе» идея стала претворяться в жизнь на интересном, привлекательном срезе – главным в аргументации рассматриваемого предмета предлагается творческое, художественное наследие двух народов. Плодотворное начало, безусловно, должно иметь и более фундаментальное продолжение – исследование реальных общественно-политических процессов, полноценное изучение и взвешенную, всестороннюю оценку объективного исторического опыта.

Конечно же, искренно стремясь в рамках достижимого к объективности, научности, автор вполне ответственно осознает, что предлагаемый взгляд может (и должен, будет) восприниматься как точка зрения на проблему «с украинской стороны», «из Киева». И было бы противоестественным отрицать присутствие в оценках, рассуждениях, логических построениях влияния фактора принадлежности к совершенно определенному социуму, национальной общности, их интересам – по большому счету в жизни иначе и быть не должно. Никакие заверения в отсутствии неизбежных субъективных «вкраплений», наслоений не способны переубедить несогласных оппонентов в абсолютной априорной правоте существа и смыслов изложенного. Однако, если обнародование изучения проблемы привлечет внимание других ученых, с неизбежностью порождая и критические замечания, отрицания, побуждая к дополнительным дискуссиям, научным разработкам, то, безусловно, и в этом случае цель хотя бы отчасти будет достигнута, способствуя дальнейшему историографическому освоению, постижению, всестороннему, глубинному истолкованию важнейших страниц совместной истории двух народов, непростого многовекового опыта соседствования, сосуществования.

Ставя задачу лапидарно обозначить основные вехи становления и развития отношений между двумя соседними нациями, народами, целесообразно начать разговор с периода формирования и функционирования древнерусского государства, его основных центров.

В 2018 году вышла обстоятельная монография видного ученого, одного из, безусловно, лучших знатоков ранних этапов нашей общей истории П. П. Толочко[21]. В весьма примечательном названии проглядывает очевидный замысел: в олицетворенных двух центрах, расположенных на довольно большом расстоянии друг от друга, на противоположных окраинах восточнославянского государства, восточнославянского мира, попытаться объективно выяснить: какие процессы оказались доминирующими: тяготение друг к другу (т. е., объединяющими население на просторах от южной Прибалтики до Поднепровья), или же обладавшими такими существенными отличиями, которые отдаляли, взаимно удаляли их, свидетельствовали о принципиальной несовместимости. Тщательный, скрупулезный анализ, проведенный ученым, убедительно свидетельствует о теснейших политических, церковных, экономических родственных (на княжеском уровне) связях Киева и Новгорода, об однотипности управления, духовных идеалов, схожести социальных условий жизни. На огромном эмпирическом материале (оставим за скобками рассуждения о методологической последовательности, документальной выверенности) автор показывает несостоятельность утверждений об особом, отличном пути Новгорода с его республиканской формой правления. Новгородская властная система по существу ничем не отличалась от киевской: все ее институты, князь, вече, дума, посадник, тысяцкий, воевода, тиун и др. были киевскими по происхождению и содержанию. Новгород в своем развитии определенно характеризовался общедревнерускими закономерностями, присущими Киеву и другим центрам Руси.

Внимательнейшим образом историк изучил и сложнейший вопрос о языковой практике двух центров, довольно аргументированно заключив: имевшиеся диалектические особенности (просто несерьезно абстрагироваться от них) «не были настолько разительными, чтобы вызывали затруднение в общении. Анализ письменного материала из Новгорода и Киева показывает, что различия в них были в большей мере количественные, чем качественные. При наличии столь тесных контактов Киева и Новгорода – политических, церковных, экономических – их местные говоры определенно обнаруживали тенденции к сближению, а не к разобщению. Следует также учитывать и объединяющее значение древнерусского церковнославянского (литературного) языка»[22].

В своей сугубо профессиональной книге П. П. Толочко не ставит специальной задачи разоблачить аргументы тех авторов, которые настойчиво опровергают факт существования древнеруской народности. Опытный ученый поступил мудрее, изобретательнее, деликатнее и убедительнее. Он как бы приглашает оппонентов потрудиться над тем, чтобы доказать несостоятельность фактов и выводов его новой книги. Можно предположить, что это будет нелегко, если вообще возможно (естественно в рамках научных критериев).

А вот глубокая научность доводов академика П. П. Толочко вызывает доверие, заставляет согласиться с очевидным фактом: на просторах от Прибалтики до Среднего Днепра в Х – ХIII веках формировалась и эффективно, как для своего времени, единая восточно-славянская государственная общность. Конечно, процесс не был лишен определенных региональных, местных отличий, особенностей, внутренних противоречий и даже конфликтных проявлений.

Новый исторический труд как бы логически завершает длительные предметные исследования предыстории и истории нашей хронологически первой государственности[23], дополнительно наглядно демонстрирует пролонгацию и углубление начавшихся ранее качественных трансформаций этнической ситуации в восточнославянском ареале. Признавая, что эта ситуация объективно не могла быть и не была стерильно чистой, есть веские основания согласиться с выводами, полученными на основе фронтального, сравнительного анализа комплексов материальной культуры и древнего летописания. В южном и юго-западном регионах восточнославянского пространства участниками этногенетических процессов являлись ирано- и туркоязычные племена; в западном и северо-западном – западные славяне, балты и финны; в северном и северо-восточном – финно-угры. Однако иноэтнические компоненты уже к VIII–IX векам в значительной мере были растворены в массе восточнославянского населения. И стержнем, прочным преобладающим массивом формирования и укрепления государственности явилась восточнославянская этническая основа.

Совершенно очевидная этническая пестрота населявших Киевскую Русь жителей, непростой опыт их взаимодействий и взаимовлияний, сложнейших коллизий и до сегодня служат почвой для продолжения споров относительно происхождения украинского, русского, белорусского народов, порождают концепции и гипотезы с разной степенью научной обеспеченности[24], с которыми соседствуют не всегда профессионально подготовленные сюжеты и суждения, свидетельствуя, что итоговую точку тут ставить рано, дискуссии все равно будут продолжены[25].

Думается, такая позиция, если и не во всех отношениях, то во многом перекликается с размышлениями И. Лысяка-Рудницкого, задававшегося вопросом «…Не будет ли вернее сказать так: государство Владимира и Ярослава не было ни «украинским», ни «русским» (московским) в модерном понимании; это было общее восточноевропейское государство