Ганс-Иоахим Диснер - Королевство вандалов. Взлет и падение

Искусство: язык и литература

На эти периферийные в тематическом отношении «сферы» сами вандалы оказали крайне ограниченное влияние, как, впрочем и на экономическую область. Варвары занимались искусством и культурой в очень незначительной степени, хотя короли и высшая знать играли не малую роль в качестве заказчиков или поощрителей творчества. И все же вандальское влияние обнаруживается в оружейном деле, а оружейные мастера, очевидно, занимали значительное место в общем производстве. Художественное ремесло в фибулах, кольцах, браслетах или цепях демонстрирует знаменитый южнорусский-готический стиль высокого уровня [199].

Великолепные изделия были найдены в могильниках или в королевской сокровищнице. Естественно, в металлообработке и прежде всего в строительном ремесле, о котором мы что-то знаем только благодаря надписям на зданиях или литературным заметкам, следует считаться с частой кооперацией вандалов и римлян. Несомненно, такие короли, как Трасамунд, или такие князья, как Гибамунд, чья строительная деятельность была прославлена придворными поэтами, в частности интересовались и строительными планами, а может быть, и архитектоническим и орнаментальным оформлением.

Вандальское участие в дальнейшем развитии литературной и научной жизни было более чем скромным. Вандальский язык с наибольшим успехом использовался в арианской церкви; однако он, по всей видимости, едва ли употреблялся в богословской литературе. До нас дошли почти исключительно вандальские личные имена того времени (в надписях). Таким образом, латынь по-прежнему являлась языком управления и культурных кругов, а также большинства населения. Во многих отношениях среди вандало-аланского населения скорее всего возникала все большая пропасть между теми, кто владел латынью, и теми, кто мог объясняться только на вандальском языке. Во всяком случае, нельзя недооценивать духовно-культурную сторону процесса романизации; не только такой полукровка, как Хильдерих, но и просто образованный вандал, как Трасамунд, в своих духовных наклонностях гораздо больше походил на высокопоставленного римлянина-провинциала, чем на одного из своих необразованных соплеменников. Таким образом, у вандалов, впрочем, как и у берберов, параллельно процессу социальной дифференциации протекает сходный процесс и в культурном плане. Само собой разумеется, поздняя латынь V и VI вв. не была способна на сколько-нибудь блестящее развитие. Произведения поэтов и богословов демонстрируют это со всей очевидностью. «Классический» период расцвета латинской риторики и литературы Африки, связанный с именами Апулея, Тертуллиана, Киприана, Арнобия, Макробия и Августина, закончился, оставив лишь еле заметные следы. В области грамматики большие заслуги принадлежат Фелициану, обучившему множество молодых людей. Однако чрезвычайно разочаровывают форма и содержание произведений придворных поэтов, таких как Луксорий, Флавий Феликс или Флорентин, которые обращались к мифологическим темам или воспевали добродетели вандальских правителей [200]. Они пускались в свободное фантазирование, воспевая красоту и великодушие, образованность и архитектурные таланты какого-нибудь Трасамунда. Естественно, их восхваления не всегда основывались на пустом месте, и все же они практически выродились в придворную лесть. Такие писатели больше беспокоились о величине вознаграждения, чем о поэтической славе, и все равно они представляют для нас определенную ценность как источники по поздней истории государства вандалов. По сравнению с этой группой адвокат и поэт Блоссий Эмилий Драконций, ученик Фелициана, все-таки занимает более высокую ступень. Своим обращением к византийскому императору, повлекшим за собой длительное заключение, он сохранил определенную дистанцию по отношению к вандальскому королю, даже если речь не шла о серьезной критике этого варвара. Правда, он встретил неожиданную строгость Гунтамунда с беспредельным самоуничижением: поэтому «Satisfactio ad Gunthamundum regem» («Извинение перед королем Гунтамундом») выглядит достаточно отталкивающе. И все-таки Драконций, которому мы обязаны трехтомным христианским богословским стихотворением под названием «De laudibus Dei», стоит много выше среднего уровня остальных писателей своего времени [201].

Вследствие недостатков светских писателей большее внимание привлекают писатели духовные. Их число весьма значительно, и все же большинство из них ограничивается очень узкой областью защитой своего ортодоксального или арианского вероисповедания. Позиции арианских богословов (Кирилы, Пинты, Абрагилы) вообще с большим трудом выявляются из соответствующих ортодоксальных полемических сочинений; от вандало-арианской (тем не менее написанной на латыни) литературы того времени сохранилось столь же мало, как и от письменного наследия донатистов. Ортодоксальная оппозиция после своей победы навела в этом деле основательный порядок.

Ортодоксальные писания, напротив, большей частью сохранились, хотя часто возникают трудности с определением авторства этих произведений [202]. Так, некоторые написанные после 430 г. проповеди приписываются, с одной стороны, Августину, с другой – его ученику Кводвультдеусу, который стал карфагенским митрополитом около 437 г. Сходная ситуация сложилась с сочинениями Вигилия Тапсского (участник религиозной дискуссии 484 г.). Выдающимися богословами наряду с вышеназванными были также митрополит Евгений, написавший в роковые 483-484 гг. «Liber fidei catholicae», епископы Виктор из Виты и Фульгенций Руспийский, а также ученик Фульгенция Ферранд. В то время как Ферранд неукоснительно следует по стопам своего учителя, Виктор вносит в теологию свой вклад, прежде всего в области агиографии. Мнение Л. Шмидта, что «Historia persecutionis Africanae provinciae» («История разорения африканской провинции») Виктора представляет собой ни что иное, как «одностороннее тенденциозное сочинение, которому не хватает объективности» [203], после исследований Куртуа больше не может считаться определяющим. Ибо наряду с переработкой агиографии Виктор приводит бесценные культурно-исторические сведения о времени Гейзериха и Гунериха, так что без него история Северной Африки конца V в. была бы «почти белой страницей». Если ценность Виктора заключается прежде всего в его вкладе в агиографию и описании истории своего времени, то в духовной истории и теологии непревзойденной величиной является Фульгенций Руспийский. В его трудах во всех подробностях отражается духовная борьба между ортодоксией и ересью (арианством, пелагианством, донатизмом). Его интерпретация Августина была столь великолепна, что многие его произведения приписывались гиппонскому епископу и потому оказали воздействие на средневековую теологию. Некоторые его сочинения утеряны, другие не могут считаться безусловно подлинными; несмотря на это, Фульгенция следует считать самым значительным богословом и писателем вандальского периода [204].

В предшествующем изложении уже достаточно часто упоминались отношения между этими группировками населения. Они постоянно менялись в зависимости от времени, места и ситуации. Общую «норму» поэтому определить нельзя, однако, пожалуй, по некоторым примерам можно сказать кое-что об общих тенденциях истории населения Северной Африки в вандальскую эпоху.

Прежде всего следует обратить внимание на распределение и пересечение этих трех группировок. В то время как берберы (мавры, ливийцы), распадающиеся на множество отдельных кочевых и полукочевых племен, владели всей территорией за пределами римской системы лимесов и проникали также в пограничные территории, в распоряжении провинциалов находились остальные области поселений. Правда, в результате колонизации вандалов и присоединения ими sortes Vandalorum (наделов вандалов) они были лишены большей части Проконсульской Африки. Во времена королей-хасдингов свободных римлян можно было обнаружить, пожалуй, только в Карфагене и некоторых других городах проконсульской провинции. Вандало-аланская колония, со своей стороны, ограничивалась – как доказывают свидетельства, обработанные Куртуа [205], – почти исключительно Карфагеном и sortes Vandalorum (наделами вандалов). Вне пределов этой зоны присутствие вандалов обнаруживается только в некоторых городах, таких как Тисдрус (эль-Джем), Мактар (Мактарис), Тала (Тала), Тебеста (Тебесса), Аммедара (Хаидра) или Гиппон-Регий (Бон; однако, относится к Проконсульской Африке). Можно было бы предположить, что вандальская колонизация, по крайней мере присутствие служащих и арианских клириков, распространилась еще дальше и могла прежде всего охватить города алжирского и тунисского побережья. Переименование Гадрумета (Сус) в Гунерихополис или задокументированное Виктором из Виты появление вандальских клириков и полицейских властей в мавританской Типасе служит определенным указанием в этом направлении. Однако из-за нехватки археологических и эпиграфических данных мы не можем утверждать этого с полной определенностью. Вследствие численной ограниченности вандальско-арианской части населения подлинная колонизация была, естественно, невозможной; тем самым у провинциалов оставалось достаточно жизненного пространства. Правда, это смешанное население из римской, пунийской и берберской составных частей было сильно затронуто вандальской колонизацией в экономическом плане; поскольку провинциалы были вынуждены уйти из Проконсульской Африки, они все же нашли достаточно места в Бизацене или в Нумидии, в случае если не предпочли бегство за море. Со времени правления Гунериха берберские набеги, доходившие до все более важных территорий, все же привели к кризису миллионного провинциального населения. В то время как городские жители или обнесенные стеной поместья часто могли противостоять набегам, остальные части населения должны были искать спасения в бегстве и часто больше не возвращались на прежнее место жительства. Характерен для этого состояния дел факт сокрытия торговых договоров, известных нам под именем Таблицы Альбертина. Во время набега мавров в 496 г. колоны этой тунисо-алжирской пограничной области рассеялись по всем направлениям; то же происходило и с остальными. Монашеская община св. Фульгенция – в 90-х годах V в. – бежала от мавров и при этом прошла большое расстояние от среднего или южного Туниса (область вокруг Капсы – Гафсы) до южной части Проконсульской Африки (Сикка Венерия – Эль Кеф) [206]. Юго-западная часть вандальского государства, таким образом, несла постоянные потери в лице оседлого населения.