Элла Задорожнюк - От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии (август 1968 – ноябрь 1989 г.)

Съезд лишил каких-либо полномочий промосковскую консервативную группу, не оставив за ее представителями ни одной должности во вновь избранных органах. Национальное собрание и правительство открыто заявили о своем признании решений Высочанского съезда КПЧ. Складывалось впечатление, что партия коммунистов как политическая сила продолжает действовать в русле прежнего курса Пражской весны. Съезду на несколько дней «удалось создать видимость однозначной политической победы реформаторских сил в ситуации, когда на деле они потерпели полное поражение»[56]. Находившиеся в те дни с визитом в Югославии члены чехословацкого правительства (О. Шик, И. Гаек, Ф. Власак и Ш. Гашпарик) также выступили с заявлением, в котором выразили свой протест против вторжения в страну иностранных войск[57].

Кремль, как известно, не исключал силового решения вопроса о власти в стране, ориентируясь на формирование «революционного рабоче-крестьянского правительства». В связи с этим он пошел на чрезвычайные меры: изоляцию протестующей части чехословацкой правящей элиты, настроенной на продолжение эксперимента «социализма с человеческим лицом». Уже 21 августа первый секретарь ЦК КПЧ А. Дубчек и его единомышленники окружным путем – через Польшу – были доставлены на советскую территорию.

В ситуации тотального неповиновения чехословацкого общества и международного давления Москве пришлось отказаться от своих первоначальных планов и пойти на переговоры с официальными представителями – в том числе и интернированными – чехословацкого государства. В предельно сжатом виде сценарий выглядел следующим образом: 23 августа в Москву вылетел президент ЧССР Л. Свобода. Сразу же после его приезда начались переговоры, завершившиеся подписанием документа, который вошел в историю под названием «Московский протокол»[58]. Перипетии, связанные с этим документом, достаточно детально изложены в отечественной литературе[59].

Отметим, что в конце концов чехословацкая делегация капитулировала перед прессингом советских лидеров, которые навязали ей свой ультимативный проект документа. 26 августа 1968 г., т. е. через 4 дня после начала работы Высочанского съезда в Праге, в Кремле состоялось последнее совместное заседание советского руководства и чехословацкой делегации по окончательной редакции Московского протокола[60]. Несмотря на достигнутые в предшествующие дни договоренности по всем пунктам представленного советской стороной текста, члены чехословацкой делегации неожиданно предприняли отчаянные попытки некоторого смягчения формулировок документа и даже внесения в него ряда поправок. Это, как представляется, можно считать не только проявлением гражданского мужества, но и своего рода формой протеста части партийно-государственной элиты Чехословакии уже не внутри страны, а за ее пределами – в стенах Кремля. Следует отметить, что Дубчек во время первой беседы с ним «кремлевской четверки» (Л. Брежнев, Н. Подгорный, А. Косыгин и Г. Воронов) категорически опровергал обвинения в адрес процесса реформ, отрицал обоснованность интервенции, назвав ее серьезной политической ошибкой и трагедией не только для Чехословакии, но и для всего международного рабочего движения, отстаивал Высочанский съезд, отказывался вести переговоры и принимать какие-либо решения без участия других членов чехословацкого руководства и требовал их освобождения[61]. Крайней же формой протеста в Москве можно назвать категорический отказ члена президиума ЦК КПЧ, председателя Национального фронта ЧССР (НФ ЧССР) Ф. Кригеля поставить под Московским протоколом свою подпись[62]. Выражением более смягченных форм протеста явились попытки скорректировать некоторые уже согласованные с советскими лидерами положения документа, которые предприняли Г. Гусак, А. Дубчек и О. Черник.

Так, А. Дубчек пророчески спрогнозировал развитие ситуации в ЧССР в ближайшем будущем, открыто перечислив возможные последствия «интернациональной помощи» следующим образом: «Необходимо, чтобы и вы (т. е. советские лидеры. – Э. З.) реально смотрели на положение в нашей стране и в партии. Это очень губительно сказывается на жизни народов. Нанесен сильный удар как по мышлению, так и по чувствам нашего народа. Мы говорим открыто, что считаем ваш шаг (то есть введение войск – Э. З.) серьезной ошибкой, которая принесет огромный ущерб нашей партии и международному коммунистическому движению. Это факт, и я говорю об этом только потому, что следует задуматься над тем, как выйти из этой ситуации, которая вообще не имеет поддержки народа, партии, подрывает дружбу и формирует объективную основу для антисоветских выступлений (курсив мой. – Э. З.)». «Не следует ожидать, – продолжал он, – что эти последствия будут преодолены в короткие сроки. Это будет длительная и напряженная работа. Президиум ЦК поэтому находится в очень сложном положении… Вот почему хотел бы попросить вас с пониманием относиться к работе, поскольку нам предстоит действовать в очень сложных условиях. Прошу терпения и понимания, ведь это ранило саму душу нашего народа (курсив мой. – Э. З.). Эта работа займет длительный период времени. Говорят, например, об антисоветских выступлениях. Да, но резолюции с несогласием принимаются повсеместно. Это ставит нас в очень плохое положение…»[63]. Тем самым он, во-первых, прямо указал на главную причину формирования оппозиции в стране, а во-вторых, дал понять, что часть самой КПЧ в тогдашнем составе потенциально входила в ее ряды.

В Москве впервые был запущен в оборот термин «нормализация» и прозвучали различные его интерпретации. Как следует из стенограммы переговоров чехословацкой делегации с советским руководством в Кремле, председатель правительства О. Черник пытался уточнить сроки пребывания в ЧССР войск стран ОВД. «Мы просим, – отметил он, – чтобы вы нас правильно поняли: для президиума ЦК и для нашей партии, решающее значение имеют действия стран членов ВД в решении вопроса о пребывании войск. Заверяем вас, что мы будем действовать таким образом, чтобы наш народ понял важность вопроса. Мы можем себе представить всю серьезность положения. Нам понятно и международное значение этой проблемы. Просим, чтобы в наше соглашение (имеется в виду Московский протокол. – Э. З.) были внесены такие поправки, которые явятся выражением надежды на максимально организованные дальнейшие действия. В первую очередь следующее: на базе упрочения и консолидации отношений в ЧССР будет проведен постепенный вывод войск. Для нормализации обстановки чрезвычайно важным является то, чтобы партийные и государственные органы приступили к работе, то есть чтобы были освобождены здания и аппарат, чтобы войска постепенно выводились из городов и отдельных пунктов, чтобы в партии восстановилась нормальная жизнь. Это мы считаем важным вопросом…»[64]. Тем самым в содержание термина «нормализация» вкладывался конкретный смысл, сводившийся к следующему: «нормализация» может начаться лишь после вывода – хотя и «постепенного» – войск из ЧССР. Прозвучавший в выступлении Черника термин «консолидация отношений» [65] в стране в иерархии приоритетов также занимал второе после вывода воинских частей место.

Необходимо подчеркнуть, что советское руководство трактовало термин «нормализация» принципиально иначе, не ограничивая пребывание своих воинских частей на чехословацкой территории какими-либо временными рамками. Так, Л. Брежнев уже 10 сентября 1968 г. недвусмысленно заявил О. Чернику, который, видимо, продолжал настаивать на прозвучавшей в Москве интерпретации «нормализации», что «нынешняя линия» чехословацкого руководства расходилась с московскими переговорами. «Необходимо, – заявил он, – чтобы ЦК и правительство дали ясно понять, что вступление войск явилось вынужденной мерой, вызванной активностью анти-социалистических элементов… нормализовать положение значит сохранить завоевания социализма и выступить против реакции (курсив мой. – Э. З.). Однако сейчас выясняется, что нормализовать положение якобы значит вывести из страны союзнические войска»[66]. Заметим, что это «якобы» длилось в стране более 20 долгих лет…

И все же 26 августа 1968 г. 9 представителей с советской (Л. Брежнев, Н. Подгорный, А. Косыгин, Г. Воронов, А. Кириленко, Д. Полянский, М. Суслов, А. Шелепин, П. Шелест) и 19 – с чехословацкой стороны (Л. Свобода, А. Дубчек, Й. Смрковский, О. Черник, В. Биляк, Ф. Барбирек, Я. Пиллер, Э. Риго, Й. Шпачек, О. Швестка, М. Якеш, Й. Ленарт, Б. Шимон, Г. Гусак, А. Индра, З. Млынарж, М. Дзур, Б. Кучера, В. Коуцки) подписали Московский протокол[67]. Тем самым, по словам чешского историка Я. Навратила, «была поставлена точка на так наз. послеянварской политике и положено начало процессу нормализации»[68]. И – можно добавить – процессу становления крайне широкой оппозиции вторжению в ЧССР войск пяти стран-участниц ОВД.