Понсон Террайль - Женщина-дьявол (Варфоломеевская ночь, Молодость короля Генриха - VIII)

Вместе с тем изменилась и его клиентура. Прежде, как помнит читатель, кабачок Маликана был обычным местом встречи его земляков, которым подавалось несравненно более старое и лучшего качества вино. Но Варфоломеевская ночь заставила гугенотов-беарнцев поредеть в Париже, а оставшиеся, в силу усугубления религиозных преследований, избегали опасности компрометировать себя. Сам Маликан стал для вида посещать католическую церковь и не рисковал подать лотарингцу плохое вино. Так случилось, что вино Маликана получило почетную известность среди лигистов, и общий зал кабачка стал наполняться по преимуществу людьми герцога Гиза. Маликан вздыхал втайне, но, во-первых, лигисты и добрые католики пили не меньше гугенотов и платили таким же, как и последние, добропорядочным золотом, а во-вторых, будучи в центре враждебного наваррскому королю движения, Маликан всегда мог узнать что-либо полезное для своего государя.

За лигистами и лотарингцами в кабачок пришли и монахи. Этих клиентов Маликан очень одобрял: пили они еще больше, платили еще лучше, но ссорились очень редко. Поэтому он стал представлять им всяческие льготы, и вскоре его клиентура стала наполовину состоять из черноризцев.

Среди последних всегда бывал кто-нибудь из соседнего монастыря доминиканцев. Каждый из них, выйдя из стен монастыря, считал долгом зайти к Маликану, чтобы опорожнить бутылочку-другую, а очередной инок-сборщик был непременным членом- посетителем этого "богоугодного" заведения.

Всех сборщиков у доминиканцев было семь - по числу дней в неделе. Так, например, о. Василий сбирал по воскресеньям, почему его в просторечии именовали "брат- Воскресенье", как о. Антония именовали "брат-Четверг", а нашего знакомца Жако "брат-Пятница". Но все семь сборщиков пользовались одним и тем же ослом, который привык уже два раза в день - утром и после работы - останавливаться у кабачка Маликана. Поэтому, говоря, что "Жак направился к кабачку Маликана", вы выразились не совсем точно: он лишь подчинился привычкам осла!

Общий зал кабачка был полон солдатами и монахами. И те, и другие пили, пели, играли в кости и на все лады проклинали гугенотов и короля Франции. Услыхав это, Жако подошел к кучке военных и пламенно воскликнул:

-Как хотите, господа, но среди вас все же нет человека, который ненавидел бы французского короля больше, чем я!

В ответ на эти слова, произнесенные громким, пронзительным голосом, наступила тишина. Все с удивлением посмотрели на бледного юношу-монаха.

-За что же ты его так ненавидишь? - спросил наконец, ухмыляясь, старый солдат-лотарингец.

Тогда в ответ Жако обнажил плечи, показал незажившие еще рубцы и рассказал все, что случилось с ним в это утро. Рассказ вызвал бурю негодования. Монахи рычали от бешенства и призывали на голову короля все громы небесные. Солдаты хватались за оружие и предлагали идти сейчас же и разнести королевский замок вдребезги.

Но вдруг один из присутствующих, до сих пор молчаливо слушавший рассказ монаха, встал и потребовал тишины. Это был дворянин, одетый во все черное; у него был строгий, почти мрачный вид, и, должно быть, он пользовался большим влиянием среди присутствующих, так как сейчас же воцарилась тишина.

-Как тебя зовут? - спросил он монаха.

-Жак Клеман.

-Откуда ты?

-Из окрестностей Парижа.

-Почему ты стал монахом?

-Потому что отличался в детстве леностью. Этот ответ вызвал бурю смеха, однако она улеглась по первому знаку дворянина в черном.

-Какого ты ордена?

-Я доминиканец.

Человек в черном выглянул в окно и увидел монастырского осла, привязанного к кольцу у стены. Оттопыренная сума доказывала, что сбор монашка был удачен. Тогда мрачный дворянин спросил:

-Нет ли здесь монахов того же монастыря? - и, когда в ответ поднялись трое черноризцев, продолжал: - Доставьте осла в монастырь, ты же,- обратился он к Жаку,- пойдешь со мною.

-Но...- начал было Жак, однако резкий, повелительный жест дворянина сразу прервал всякие возражения и монах покорно последовал за незнакомцем.

VII

Молча дошли они до крайне мрачного и неприветливого на вид здания. Можно было подумать, что оно совершенно необитаемо; но, когда мрачный дворянин постучался в ворота, они сейчас же открылись, и Жак с удивлением увидал, что внутренний двор здания занят массой народа самого разнообразного общественного положения. Здесь были солдаты, монахи, простые буржуа и знатные дворяне; все они очень оживленно и дружелюбно разговаривали друг с другом.

В самом центре двора Жак увидел величественную фигуру одетую в рясу. При виде этого монаха Жак испуганно вздрогнул: это был о. Григорий, настоятель монастыря доминиканцев, а следовательно, начальник Жака. Но мрачный дворянин не дал Жаку времени предаваться своему удивлению. Он быстро увлек его в подъезд и провел в мрачную комнату, драпированную темными материями. Здесь он велел ему подождать, а сам исчез за портьерой, скрывавшей дверь в соседнюю комнату.

Эта комната по своему убранству находилась в полном несоответствии с мрачностью первой, так как была отделана со всей роскошью в светлых тонах.

На кушетке лежала, мечтая, прекрасная женщина. Это была Анна Лотарингская, герцогиня Монпансье.

При входе мрачного дворянина она подняла голову и спросила, как бы пробуждаясь от радужного сна:

-А! Это вы, граф Эрих?

Эрих де Кревкер поклонился с большим почтением, хотя в его манере и лежал сильный оттенок неуловимого грубого презрения.

Анна знаком предложила Кревкеру сесть, но тот молча отклонил приглашение и остался стоять.

-Откуда вы, Эрих? - спросила Анна.

-Из кабачка Маликана, герцогиня.

-А! Что же там по-прежнему поносят гугенотов?

-По-прежнему.

-И наваррского короля?

-Более чем когда-либо.

-А короля Генриха III?

-О, этот-то окончательно скомпрометирован, герцогиня! Монахи и солдаты рвутся пойти приступом на Лувр.

-Расскажите мне об этом подробнее, Эрих,- сказала герцогиня, лицо которой повеселело.

Тогда граф Эрих де Кревкер рассказал герцогине о монашке, перенесшем тяжелые издевательства в Сен-Клу.

-И вы говорите, что монах взбешен до крайности?

-Он так взбешен, что я счел за благо привести его к вам, зная, что вы собираете вокруг себя всех людей, имеющих серьезные счеты с королем. А этот монах мне показался вообще очень полезным: в нем много страстности и горячности.

-Где он?

-В соседней комнате.

Анна осторожно соскочила с кушетки, подошла на цыпочках к портьере и заглянула в соседнюю комнату. Когда она вернулась, ее взор сверкал дикой радостью.

-Благодарю вас, Эрих,- сказала она,- этот монах -действительно ценное приобретение! Он может послужить в наших руках отличным оружием! При взгляде на него у меня сразу родился целый план! - и с этими словами герцогиня позвонила, приказала позвать к себе двух пажей и долго и обстоятельно о чем-то беседовала с ними.

А монах все ждал и ждал. Но он не скучал - ему было о чем подумать. Кто же такой был этот мрачный дворянин, заинтересовавшийся им, скромным монахом? Наверное, он был важной шишкой, так как даже сам о. Григорий очень почтительно поклонился ему, а ведь о. Григорий был немаловажной особой!

Прошло более часа, пока вернулся этот таинственный незнакомец. За ним пришли двое молодых людей - два пажа, разодетых в нарядные костюмы.

-Вот ваши товарищи,- сказал Жаку мрачный дворянин, указывая на пажей.

-Мои... товарищи? - удивленно переспросил Жак.

-Ну да. Они угостят вас обедом и развлекут, чтобы заставить забыть бедствия в Сен-Клу.

Один из пажей подошел к монаху, взял его под руку и спросил:

-Как тебя зовут?

-Жак.

-Сколько тебе лет?

-Двадцать.

-Мне столько же,- подхватил другой паж.- Меня зовут Амедей, а моего товарища - Серафин. Ну, а теперь идем с нами в столовую. Там мы поедим и на славу выпьем вина! - и молодые люди увлекли за собою монаха.

Вид роскошно накрытого стола ослепил бедного монаха.

-Да где же я? - воскликнул он, озираясь на пышное убранство роскошной комнаты и богато сервированного стола.

-В свое время узнаешь,- ответил Серафин. Бедный монашек подумал, что стал жертвой волшебного сна, но сон был прекрасен, а монах крайне голоден - ведь в кабачке Маликана он питал лишь свою ненависть, но не желудок. Поэтому, не стараясь долее разбираться в странности своего положения, он энергично взялся за еду, обильно поливая ее вином. Последнее оказалось очень старым и крепким, пустой желудок делал свое дело, и вскоре монах почувствовал, что его голова приятно кружится. К тому же оба собутыльника были заразительно веселы, удивительно любезны и крайне мило шутили и острили, так что всем существом монаха овладело чувство бесконечного блаженства. Лишь по временам это блаженное состояние прорезывали приступы меланхолии. Ведь сон - не вечен, скоро рассеется, а тогда опять придется зажить скучной, убогой жизнью мелкого монаха.