Константин Симонов - Энергетическая сверхдержава

Понятно, что идея строительства энергетической сверхдержавы вызвала нервную реакцию в США и Евросоюзе. Россию обвинили в бряцании «энергетическим оружием», попытках восстановить советскую империю и даже в стремлении шантажировать Запад. Уже выстраивается целая защитная линия, предполагающая выдвижение серьезных требований к России.

Прежде всего, предлагается сократить долю российских энергоресурсов на европейском рынке – считается, что она никак не должна превышать 25 %. причем с Россией пытаются бороться ее же оружием, заявляя, что это обусловлено все той же энергобезопасностью (хотя зачастую поставки из России и дешевле, и безопаснее). Затем, как уже отмечалось, от России требуют фактически отказаться от суверенитета над трубопроводной системой. Наконец, в последнее время выдвигается и вовсе специфическое требование – проверка российских энергокомпаний финансово-регуляторными службами западных правительств. По сути, от России требуют допуска западных аудиторов к любой информации о работе российских национальных компаний – под лозунгами обеспечения «более высокого уровня корпоративного управления и соблюдения ими норм бизнеса»[5].

Давайте представим, что Россия предложит США поставлять нефть с сахалинских месторождений на Аляску, а потом потребует транспортировать ее до потребителей в основных штатах по фиксированной цене. Или попросит дать нашим аудиторам допуск в любое время суток в головной офис Conoco или Exxon. Или предложить сделать Хьюстон вольным городом.

Не менее показательно, что идея энергетической сверхдержавы серьезно критикуется и внутри страны.

Как правило, со стороны той части экспертного сообщества, которая заранее обрекла все проекты отечественной исполнительной власти на неудачу. Но все же одно дело сомневаться в реалистичности поставленной цели, а другое – заявлять о ее абсурдности.

Внутри России развернулись довольно бурные дебаты относительно того, правилен ли тезис об энергетической сверхдержаве. У нас уже сложилась группа экспертов, которые считают, что любой другой проект, кроме так называемой «демократизации» страны, не имеет права на существование. Понятно, что концепция энергетической сверхдержавы вызвала их искреннее раздражение. Россию тут же обозвали «Петростейтом», или «бензиновым государством»[6]. Попробуем разобрать аргументы критиков концепции энергодержавы подробнее. Хотя высказываются они не столько экономистами, сколько политологами, которые не вполне адекватно представляют реальности нефтяного мира.

Со словом «Петростейт» всплывает огромное количество штампов, которые тут же «приклеиваются» к России. Россию сравнивают со странами Латинской Америки, Африки и Ближнего Востока, которые живут только за счет нефтяного экспорта и у которых не развиваются другие отрасли промышленности, а экономическая система нацелена на популизм и патернализм.

Здесь происходит смешение понятий. На самом деле энергетическая сверхдержава принципиально отличается от модели «Петростейта». У него есть много определений. Например, такое. «Петростейт» – это когда «нефть и газ имеют значительное влияние на государственную политику. Более того, становятся ее инструментом в различных сферах»[7]. Но такие публицистические определения трудно комментировать – потому что под него подпадут и США, и Великобритания, и Франция, и Германия, в современном мире во всех мало-мальски значимых странах нефть и газ имеют значительное влияние на государственную политику.

Логичнее дать следующее определение «Петростейту». Бензиновое государство – это страна, где добыча энергоресурсов является единственной конкурентоспособной отраслью, причем в ней не используются технологические новации, не развита переработка сырья, а главное, разработка недр ведется силами не национальных, а транснациональных компаний. По большому счету, по всем этим параметрам занести Россию в разряд «Петростейтов» нельзя. Конечно, риск превратиться в бензиновое государство есть. Но как раз в том случае, если ничего не делать в нефтегазовом комплексе и постепенно отдать недра на откуп иностранным компаниям и государствам.

На сегодняшний день нефтегазовый комплекс, несомненно, играет серьезнейшую роль в нашей экономике. Общая выручка от экспорта нефти, газа и нефтепродуктов превысила в прошлом году 143 млрд. долларов, что более чем в три раза превышает показатели 2001 года. Удельный вес топливно-энергетических товаров в структуре российского экспорта составил по итогам 2005 года 66,8 %[8]. Вклад нефтегазовых компаний в налоговые поступления государства достоверно подсчитать весьма непросто. Правительство оценивает долю нефтегазового комплекса в налоговых доходах в 35–45 %.

Если брать все доходы бюджета, то, по оценкам Министерства экономического развития и торговли, только нефтяной бизнес обеспечивает 32 % от их общего числа. А вот Центр развития по итогам 2005 года назвал цифру в 71,5 % налоговых доходов федерального бюджета, или 2,74 трлн. рублей, взяв в расчет не только экспортную пошлину и НДПИ, но и налог на прибыль, НДС, акцизы, а также выплаты ЮКОСа по налоговым недоимкам.

В то же время вклад нефтегазовой промышленности в ВВП оценивается в 24–30%2, а в промышленное производство – в 17–20 %. Доля же нефтегаза в занятости вообще составляет порядка 3 %[9].

Значение нефтегазового комплекса для страны огромно, но все же наша экономика держится не только на нем. Кроме того, не стоит забывать о мультипликативном эффекте нефтегазового бизнеса. Скажем, рост добычи приводит к необходимости строить новые трубопроводные мощности – а это, в свою очередь, создает дополнительные заказы для трубной промышленности. Причем она вынуждена решать довольно сложные технологические задачи – скажем, организацию промышленного производства труб диаметром 1420 мм для (так называемый «русский размер», применяемый в отечественных газопроводах). Также создается дополнительный фронт работ для производителей бурильного и другого оборудования для добычи углеводородов. Наконец, заработанные в нефтегазовом комплексе деньги дают толчок для развития строительного комплекса и сферы услуг. Деньги банально надо тратить – отсюда и спрос на квартиры, и бурный рост ритейлингового бизнеса. Согласно Докладу Всемирного банка об экономике России, презентованному 17 апреля 2006 года, в 2005 году порядка 40 % прироста ВВП было обеспечено за счет торговли. Но ведь торговля «поднялась» как раз на деньгах, которые тратят люди, имеющие прямое или косвенное отношение к добывающей промышленности. Так что сфера услуг растет прежде всего на нефте– и газорубли.

Переработка сырья пока является не самым сильным козырем российского нефтегазового комплекса. Но определенные изменения происходят и здесь. Переработка в России увеличилась в 2005 году на 6,5 % – до 202,55 млн. т. Лидерами по переработке нефти в России на собственных НПЗ стали ЛУКОЙЛ, ЮКОС, ТНК-ВР, «Башнефтехим», «Сургутнефтегаз», «Сибнефть» и «Славнефть».

Производство автобензина в 2005 году составило 31,73 млн. т (рост на 4,8 %), дизтоплива – 58,7 млн. т (8,2 %), мазута – 56,05 млн. т (5,9 %), авиакеросина – 8,1 млн. т (6,1 %).

Источник: ГП «ЦДУ ТЭК»

10 компаний в России можно отнести к вертикально-интегрированным – т. е. имеющим в своей структуре не только добывающие, но и перерабатывающие мощности. Позитивной тенденцией является и экспорт готовой продукции. Спрос на основные экспортные нефтепродукты – бензин, дизельное топливо и мазут – вырос в прошлом году соответственно на 38,7 %, 11,2 % и 16,5 %. Переход от экспорта сырой нефти к поставкам на внешние рынки нефтепродуктов является позитивной тенденцией.

Но самое главное – это наличие в России национальных добывающих компаний. В «Петростейтах» добыча ведется не столько местными корпорациями, сколько иностранными операторами. В итоге многие страны утрачивают национальный суверенитет. Крупные западные мейджоры получают возможность использовать колониальную систему для своих целей. Политическая элита получает «откаты», закрывая глаза на технологии извлечения энергоресурсов иностранными концернами[10].

По большому счету, мы имеем дело с восстановленной колониальной системой. Единственные риски, которые несут западные корпорации в этих странах, связаны с наличием контрэлиты, которая хотела бы получать часть нефтяных денег в свой карман. По большому счету, они не против самой неоколониальной системы. Они лишь хотели бы заменить действующее руководство в качестве основных бенефициаров и грантодателей. Это приводит, например, к захватам нефтяных платформ в Нигерии (крупнейшем производителе нефти в Африке) и другим эксцессам. Например, в апреле 2006 года в очередной раз взбунтовалась народность инджо, проживающая как раз в нефтеносной дельте реки Нигер. Из-за ее активности в стране простаивает порядка четверти нефтяных разработок страны! Западные мейджоры рассчитывают, что политическое руководство страны за «откаты» могло хотя бы обеспечить безопасность нефтяного бизнеса в Нигерии – однако национальные войска бессильны против «Добровольческих сил народов дельты». Они требуют, чтобы в 2007 году президентом страны стал представитель народности инджо – понятно, что они просто хотят своей пачки нефтедолларов. В этом плане система добычи нефти для западных компаний не сменится – наличие местной контрэлиты, требующей делиться, лишь повышает стоимость услуг местной власти.