Историки железного века - Александр Владимирович Гордон

проявила чувство историзма и подлинную гражданскую зрелость. Потребность узнать предшественников породила встречное движение, расцвел жанр мемуаристики. Сама молодежь обращалась к ветеранам, чтобы услышать о том, какими были их учителя. Образцовую работу по сбору воспоминаний об Адо проделал его последний аспирант Дмитрий Юрьевич Бовыкин.

Андрей Владимирович Гладышев воссоздал на основе собранных им воспоминаний творческий путь Кучеренко. Ирина Львовна Зубова из Ульяновска по собственным впечатлениям и обстоятельным беседам создала историографический портрет Сытина.

Из мемуаров ветеранов наиболее содержательные принадлежат перу С.В. Оболенской. Стремление к увековечиванию памяти близких ей историков подвигло Светлану Валериановну к воспоминаниям, в которых она дала проницательные характеристики личности и творчества Манфреда, Поршнева, Далина.

Особо следует отметить кропотливую и многогранную деятельность Варужана Арамаздовича Погосяна, ученика Далина, знавшего и других выдающихся историков советского времени. Сосредоточившись на связях советских и французских историков, он собрал и опубликовал значительный корпус архивных материалов по этой тематике[14].

Школу Кареева как филиацию école russe много лет изучают в Сыктывкаре под руководством Василия Павловича Золотарева, источниковедческим усилиям и перу которого историография обязана первым творческим портретом Захера.

Историографические портреты Тарле, Захера, Поршнева, Дали-на, Манфреда, Кучеренко вошли в серию «портреты историков», инициированную в журнале «Новая и новейшая история» академиком Г.Н. Севостьяновым.

Последовательная работа по восполнению историографического разрыва между поколениями была проделана во «Французском ежегоднике». Долгом памяти сделалось собственно восстановление этого славного издания, символично, что первый выпуск возрожденного под руководством главного редактора Александра Викторовича Чудинова «Ежегодника» состоялся в 2000-м году. Возрождение ознаменовалось тематическими выпусками франковедческого альманаха, посвященными Далину, Поршневу, Манфреду. Мемуаристика ветеранов была в них достойно представлена. Нашлось место в «Ежегоднике» и для моих воспоминаний, в дополненном и переработанном виде они вошли в книгу. Если память о персонажах книги одушевляла мою работу, восприятие ее молодыми коллегами служило моральной поддержкой.

Именно в связи с кончиной отца меня одолевали размышления о человеческом бессмертии, а в связи с этим о профессиональном долге или призвании историка. Через много лет я нашел подтверждение им в идее «воскрешения (résurrection)» Мишле[15]: «Историю можно воссоздать, лишь… пережив ее в себе». Историю историков – тоже!

После 1917 г. отечественные исследования Французской революции оформились в специальную историческую дисциплину. Это стало заметным нововведением, поскольку предметом научных исследований в дореволюционной России после В.И. Герье был прежде всего период, предшествовавший 1789 г. Закрепилась, получив новое развитие, тенденция, выявившаяся в начале ХХ века в труде П.А. Кропоткина, в обращении Н.И. Кареева к изучению парижских секций, в работах его учеников. Представляя «неотъемлемую часть международной историографии», советская наука о Революции имела, между тем, по оценке А.В. Адо, «свою судьбу» и задавала Французской революции «свои вопросы»[16].

Становление советской историографии напрямую связано с утверждением марксизма как методологии научных исследований и в первый период, в 20-х годах почти исключительно – с одним направлением, представители которого именовали себя «историками-марксистами». Уже в 1918 г. была учреждена Коммунистическая академия[17]. На общественных началах, вначале как «кружок»[18] возникло творческое объединение – Общество историков-марксистов (ОИМ). Важнейшим центром подготовки кадров сделался Институт красной профессуры (ИКП), главным печатным органом – журнал «Историк-марксист».

Новым явлением в организации отечественной науки стало формирование отраслевых исследовательских институтов – истории, философии, экономики, права (первоначально – советского строительства и права), мирового хозяйства и мировой политики, которые поныне представляют организационную основу Секции социальных и гуманитарных наук РАН. 2 октября 1918 г. декретом ВЦИК при Социалистической академии была создана Библиотека с крупнейшим в стране книгохранилищем по общественным наукам (ФБОН), на базе которой в 1969 г. образован Институт научной информации по общественным наукам.

В Комакадемии быстро сложилась административная иерархия. В силу своего положения в госаппарате, мощной поддержки высшего руководства и лично Сталина вперед вышел возглавивший Академию Михаил Николаевич Покровский (1868–1932). У истоков влияния «красного академика» видится импонировавшая неофитам историознания яростная энергетика ниспровергателя традиций. Не последним по значению был, разумеется, подлинный талант ученого крупного масштаба. По его имени все направление «марксистов-ленинцев» получило впоследствии одиозное, вброшенное в историографию партруководством на очередном политическом повороте название «школы Покровского»[19]. На самом деле, «школы» в академическом смысле слова у Покровского не было, и самое общее, что объединяет представителей этого направления – их тотальное преследование в период культа личности и трагическая во многих случаях судьба[20].

Известным противовесом большевистской ретивости Покровского был Давид Борисович Рязанов (1870–1938). Ему, собственно в наибольшей мере и принадлежит честь основания Коммунистической академии, при этом, опираясь на свой моральный авторитет среди партийцев-ленинцев, он вел себя до поры до времени довольно независимо, держа курс на сотрудничество Комакадемии со старой Академией наук и историков-марксистов с немарксистами. В критический момент, предшествовавший «делу академиков», он противостоял курсу на разгром, что и было отмечено последними[21]. Красноречиво также свидетельство С.Ф. Платонова в разгар «красного террора» (лето 1918 г.): «Рязанов очень хороший, но тяжелый человек. В эти дни он показал себя с превосходной стороны и утер много слез и освободил десятки лиц»[22].

В изучении истории стран Запада ведущую роль играл Николай Михайлович Лукин (1885–1940), из семинара которого в ИКП вышел ряд видных историков революции, включая Н.П. Фрейберг, С.М. Моносова В.М. Далина, А.З. Манфреда. Лукин стал и первым директором Института истории (сначала Комакадемии, а после объединения двух академий – АН СССР). Одним из лидеров нового направления был Григорий Самойлович[23] Фридлянд (1897–1937), первый декан возрожденного истфака МГУ.

По словам Г.И. Серебряковой, близко его знавшей в 30-х годах, это был очень страстный человек бойцовского темперамента, исследователь и ученый, всю жизнь остававшийся «борцом в каждом трудном деле, за которое брался», «острым полемистом и хорошим лектором, смело отстаивавшим свои взгляды и научные теории»[24].

Историки этого направления считали себя призванными «провозгласить свое революционно-марксистское слово в деле изучения революции (курсив мой. – А.Г)» и потому не хотели, чтобы новая «советская школа», как заявлял Фридлянд, «датировала свое начало» от работ старой «русской школы». То был период самоутверждения «советской школы». Тем не менее ее представители отнюдь не начинали с «нуля». Собственно, и Фридлянд подчеркивал необходимость «считаться с богатейшим наследием прошлого» (прежде всего с достижениями «русской школы» за 40–50 лет ее существования) и двигаться вперед, «прорабатывая и усваивая» это наследие[25].

В определенной мере можно говорить о преемственности отечественной научной традиции, выразившейся в передаче профессиональных навыков преподавания и исследования. Одни советские историки первого поколения, как Я.М. Захер или П.П.