Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

Но когда что-нибудь очень хочешь, то препятствия нет…

16-го июня. Отдых: "После переправы". Сушка весь день и ночь. Раздел продуктов. Конфликт. Примирение.

17-го июня. День на отдыхе. Вечером выступление. Ночь шли.

Где мы? И где конец?

Отношения наши начали обостряться… Мальбродский и Сазонов обвиняли меня в недостаточной осторожности… Мне это надоело, и я решил отдать им компас, одну винтовку и, с Мальсоговым и Васькой, ориентируясь если возможно по солнцу, а если его не будет, то просто надеясь на Бога, идти напрямик. Я знал, что граница к нам не подойдет, сил нет, — надо двигаться вперед.

Чтобы кончить это, я поставил ультиматум. Или полное и беспрекословное подчинение, которое они мне сами обещали, или я ухожу…

Сидели, рядили и, наконец, решили подчиниться…

У Мальбродского несколько раз не хватало хлеба… Он его съедал сразу… И я, каждый раз делился с ним моей долей… Но мне тоже нужно было питаться, и я поставил условием, что все потребление продуктов будет под моим контролем. Сначала он накинулся, но потом подчинился, и мы двинулись…

На этом переходе сдал Васька. — "Не могу идти… Устал… Тяжело". Ныл он. Но двигаться было надо.

"Пойдешь". Приказал я ему.

"Не могу"…

Можно и нужно было, только страхом перед еще большими страданиями победить усталость. Я крепко ударил его. Упал… Встал …

"Пойдешь"? "Не могу"…

Снова в ухо… Встал и тихо, безропотно поплелся сзади.

17-го июня. День на отдых. Вечером выступили. Ночь шли.

18-го июня. Хорошим выстрелом убил оленя. День ели шашлык. Съели почти всего.

Звери подпускали нас редко. — Уходили вне выстрела… Патронов было мало и можно было бить только наверняка…

{214} Но хотелось есть и подвернулся олень… Он шел в 800-х шагах… Я взял винтовку на изготовку поставил прицел и думал стрелять или нет? Промажу — один патрон в расходе. Попаду — поедим… Но медлить было нельзя и я убил…

Мальсогов был страшно доволен… Он его освежевал и к концу дня от большого оленя остались только кусочки..

Съели все, включая мозг костей, и потроха. Не было соли, не было хлеба, но это нас не смущало… Мы были голодны по настоящему…

За время нашего похода у меня удивительно обострились все чувства, в особенности зрение и слух. Идя по лесу, я без всякого напряжения замечал все мелочи, в особенности те, которые указывали на присутствие человека. Говорить нечего, что каждый отпечаток человеческой ноги был на учете, но и другие мелочи, вроде срубленного дерева, кучи конского или оленьего навоза, какой-нибудь тряпки или кусочка бумаги, я видел сразу.

Освежевав оленя, Мальсогов повесил его на сучек дерева, шагах в ста от нашей стоянки. Поев его до сыта, мы улеглись спать. Так как за последнее время усталость была страшная, то часто мы укладывались спать без всяких часовых, по принципу Туземной дивизии: "Кому страшно, тот пусть не спит". Так и на этот раз, положив винтовки под себя, мы легли и заснули.

Вдруг треск… Еле слышный… Момент… Мальсогов и я на ногах и винтовки в руках… В чем дело? Оказалось, что сломался сучек, на котором висел олень.

На этом отдых мы немного заболели. Слишком навалились на оленя. Я удивляюсь как мы избегли этого раньше. Ведь мы пили, например, все время болотную воду, в которой простым глазом можно было видеть множество каких то маленьких головастиков. Или эти "отдыхи" под снегом и под проливным дождем… Да что говорить… Просто Бог спасал.

19-го июня. Утром выступили. В 12 часов дня встали на отдых. Простояли весь день.

Подъем кончался — нервы сдавали. Отдыхи стали чаще и дольше. Силы падали. Где мы? Что впереди?

20-го июня. Утром выступили. В 7 часов утра перешли {215} какую то просеку. Встали на отдых. Просека не годится. Не знаем где находимся. "Отдых с коровами".

Границу ждали, ее хотели… Придирались ко всякому признаку…

Вот широкая просека… И хочется верить, что это граница… Посмотрели — не решили, отошли на отдых…

Но я не удержался, и мы вернулись… Снова проверили… Признаков границы нет…

Опять нужно есть… С вершины горы видим хутор…

Около него, в версте, другой… Нужно брать…

Опять залегли, проследили… Охотником пошел Мальбродский… Стало теплей, комары не давали наблюдать…

Мальбродский махнул платком… Мы спустились в хутор… Оцепили… я вошел в избу…

Сидит крестьянин и чинит сапог… Обращаюсь к нему по-русски. Смотрит на меня большими глазами и продолжает свое дело…

"Finland?" Спрашиваю я его. Ответа нет.

"Russland-Finland?".. Опять молчание…

"Гельсингфорс-Петроград?" Настаиваю я. — Те же большие, но не выразительные глаза… И ответа все таки нет…

Население этого края — карелы. На предыдущем хуторе мы уже столкнулись с тем же. — Там тоже не говорили по-русски.

Кто здесь, Финские или Советские подданные?

Решить было невозможно… Я искал каких-нибудь верных признаков… Легче всего было посмотреть деньги. Но не зная языка, обратиться и попросить их было трудно, и это могло показаться грабежом. Положение было неопределенное. Что делать?

Но вот я вижу, как на дворе, через нашу жидкую линию охранения проскочила девочка лет 15-ти и стремглав полетела к соседнему хутору…

Дольше колебаться было нельзя… Довольно опытов… Глупо будет, если она сообщит о нашем присутствии и приведет погоню, надо брать продукты и уходить…

Я свистнул Ваську и приказал ему забирать хлеб. — Tе же лепешки, которые мы ели в "избушке"…

Конечно он не ограничился этим и хапнул еще рыбы, {216} соли и других вещей… Увидав маленький кусочек мыла, я не мог воздержаться и взял его…

У Сазонова были еще деньги, и он пришел в избу, чтобы заплатить. К нашему удивлению, баба взяла серебряную мелочь и оставила Советский червонец.

Это было указание, что мы за границей, но на этом признаке успокоиться было нельзя…

С горы было видно, что дорога на запад, т. е. наш, путь, лежал между двух озер… Если мы задержимся, он может быть отрезан.

Довольно развлечений… Силы наши далеко не равны. Надо уходить, и мы, забрав продукты, спешно двинулись на запад…

Как всегда, имея еду за плечами, мы не выдерживали и уходили не далеко… И здесь, отойдя километров пять, мы встали на отдых. Поели, попили, первый раз с мылом помылись в болоте и, на утро, встретились… с коровами…

Значит мы не далеко от людей…

21-го июня. Утром вышли. День шли. Ночь на отдыхе.

"У трех тропинок".

За последние дни нашего перехода, во мне произошел перелом…

Вначале я шел только нервами. Я не знал усталости. Я ни разу не останавливался на отдых не поторговавшись с остальными. Только тогда, когда я видел, что люди не могут идти и никакие меры не заставят их двигаться вперед, мы останавливались и отдыхали… Но и мои нервы сдали… Неизвестность томила?… Где мы? Далеко ли до границы? И будет ли какой-нибудь конец?..

Уже не хватало сил… Движения стали вялые, неуверенные. Голова работала только по компасу — запад и запад… На левой согнутой руке компас, в правой винтовка. Не разбирая и не желая разбираться в пути, как кабан шел я впереди…. Только на запад… Только ближе к цели…

Мы подошли к просеке… Направление на запад… Забор. Перевалились и попали в болото… Казалось, не перейти. — Нужно обходить….

Далеко, чуть ли не за километр, я увидел на дереве белую точку… Она мне показалась делом человеческих рук… Я позвал Мальсогова — что это такое?..

{217} "Лист… Белый лист", сказал он мне…

Я не верил…

Впереди было болото — широкое, большое и топкое… Надо было его обойти…

Пошли в обход. Но как часто бывало, обход был хуже прямого пути. Пришлось вернуться обратно…

Опять та же белая точка…

Изолятор телефонной или телеграфной лиши, подумал я.

Опять посоветовался с Мальсоговым…

"Какой там изолятор! — Ты бредишь"… Ответил он мне…

Идем дальше… Подходим ближе. — Ясно выраженная телефонная линия протянутая по деревьям. И впереди… какая то белая дорога, а на ней… Люди!..

Сердце застучало…

Кто там?!

Мы были как на ладони, в середине большого болота… Ни только укрыться, но и быстро двигаться, в случай обстрела, было нельзя… Болото затягивало и не было видно его края…

Назад или вперед?

Надо положить конец — идем прямо.

Неприятно чувство ответственности, когда рискуешь жизнью людей… Здесь я ясно сознавал, что иду ва банк…

Если большевики, то нас перестреляют, как куропаток. Обидно, но пусть хоть какой-нибудь конец…

Я слышал сзади ворчание Мальбродского, Сазонова и даже Мальсогова, всегда стоявшего за более короткий путь, но и он на этот раз тянул к лесу…

Мы все таки двигались вперед…

"Дорога" впереди становилась все более и более ясной и выявилась большой рекой, по которой плыли бревна. Люди сплавляли лес…

Мы подходим ближе и ближе… Нас заметили и отдельные фигуры, ловко перепрыгивая с бревна на бревно уходят на другую сторону реки…