Татьяна Джаксон - Четыре норвежских конунга на Руси

Нунен, в противовес сложившемуся в историографии взгляду, утверждает, что эстская чудь не была подвластна Руси в период с 850 по 1015 г. Анализ источников, проведенный им, показывает, что эсты поставляли вооруженные отряды в войско русского князя, но не платили этому князю дани. Известие «Круга земного» о сборе дани Сигурдом в Эйстланде Нунен рассматривает в контексте происходивших в то время на Руси событий. Поскольку Снорри говорит о Новгороде, то Нунен определяет возможные годы службы Сигурда у князя Владимира как 970–ок. 977 (от того момента, когда Святослав посадил Владимира в Новгороде, до его изгнания его братом Ярополком) и какое-то время в 980 г., когда Владимир вернул себе Новгород, но еще не выступил против Полоцка и Киева и не стал великим князем киевским. Однако в эти годы, полагает Нунен, все интересы Владимира были сосредоточены на борьбе с братьями и захвате Киева. Он не стал бы предпринимать попыток подчинения чуди, когда ему была нужна их военная помощь. Более того, русские источники, относящиеся к названным годам, даже не намекают на сбор эстской дани. Поэтому записанные в Исландии в XIII в. сведения о Руси X в. вряд ли могут служить основанием для серьезных обобщений. Информация саг о сборе эстской дани противоречит русским источникам и исторической логике. Нунен считает возможным рассматривать пребывание Сигурда в Эйстланде как попытку набрать там войска в помощь Владимиру [Noonan 1972. Р. 17–18].

Думаю, что этот анализ Нунена достаточно убедителен. Хочу сделать лишь две оговорки. Первая. Не только Нунен, но и многие исследователи строят свои комментарии к «Саге об Олаве Трюггвасоне» на том, что Олав попадает к Вальдамару в тот момент, когда тот сидит в Хольмгарде. Однако, как это представляю себе я, данное обстоятельство ничего не проясняет в хронологии отражаемых сагой событий. Поэтапность освоения скандинавами Восточной Европы, некая пространственная и временная очередность в этом процессе привели к сложению в Скандинавии двух этногеографических традиций [Джаксон 1989]. В более раннюю из них вошло обозначение Новгорода, ставшего известным скандинавам раньше Киева. В королевских сагах тем самым закрепилось представление о Хольмгарде (Новгороде) как о столице Гардарики.

Второе соображение касается вывода Нунена. Если исследователь считает, что поездку Сигурда в Эйстланд можно рассматривать как попытку набрать войска для Владимира, то у меня это вызывает известные сомнения. В таком случае в Исландии XIII в. должны были знать и помнить, что в X в. русский князь нуждался в эстском войске. На мой взгляд, в поездке Сигурда в Эйстланд мы должны все же, следуя саге, видеть сбор дани в пользу русского князя, только с той оговоркой, что в саге отразились события времени ее записи, т. е. конца XII–XIII в.

Один из сюжетов «Саги об Олаве Трюггвасоне» – об убийстве юным Олавом в Хольмгарде некоего человека по имени Клеркон – неоднократно привлекался русскими историками к изучению развития права в Древней Руси.

В. О. Ключевский полагал, что при Владимире Святославиче действовало другое уголовное право, нежели при Ярославе Мудром, не похожее на Русскую Правду. «Если Владимир заменил виру за разбой казнью (т. е. денежным штрафом в пользу князя. – Т. Д.), то надобно заключить отсюда, что при нем вира не была штрафом в пользу князя». До отмены права мести вирой «наказывалось убийство человека, за которого некому было мстить». Но этим сам собою, по мнению Ключевского, предполагался случай, о котором не говорит Русская Правда, но который «рассказан в скандинавской саге об Олафе, в которой несомненно уцелели иногда в искаженном виде действительные черты Владимирова времени», а именно – «за убийство человека, у которого не было кровных мстителей, требовало вознаграждения общество, к которому он принадлежал или в котором совершилось убийство, если убийца был известен» [Ключевский 1919. С. 528–529].[5]

А. А. Зимин заключил, что в саге «довольно точно передана» «картина древнерусских порядков». «Наряду с обычаями уже существуют законы. По законам за кровь полагалась кровь, причем без всякого суда, т. е. в порядке внесудебной мести. Князья уже борются с институтом кровной мести. Так, Владимир отказался выдать Олафа и „присудил денежную пеню за убийство"». Из этого делается вывод о том, что «в годы правления князя Владимира сделано было несколько попыток реформ русского права». Не соглашаясь с заключением Ключевского, что «первоначально „вира" платилась в пользу частных лиц и только Владимир стал взыскивать ее в пользу князя», Зимин свои возражения строит, среди прочего, и на «Саге об Олаве»: «по Саге об Олафе штраф за убийство действительно платился не князю, а общине. Однако в данном случае платилась „головщина", а не „вира"» [Зимин 1965. С. 243].[6]

И. Я. Фроянов настаивает на том, что, «говоря о княжеском суде в X в., мы не должны забывать о значительной его условности, определявшейся большой самостоятельностью народных общин в отправлении судопроизводства». И вновь «ценной иллюстрацией здесь служит свидетельство, содержащееся в „Саге об Олаве Трюггвасоне"». Фроянову «любопытно, что люди „по обычаю и закону своему" разыскивают преступника, чтобы воздать ему должное. Не менее интересно и то, что княгиня платит виру, не имея, следовательно, никаких преимуществ перед лицом закона» [Фроянов 1980. С. 29-30].[7]

Н. Н. Гринев полагает, что «есть возможность сравнить» статью 1 Краткой Правды «с судебной практикой Новгорода конца X в., сведения о которой сохранились в скандинавской саге об Олаве, сыне Трюггви». Автор статьи признает «легендарный характер саги», но считает необходимым «отметить, что картина новгородского правопорядка изложена в ней очень подробно и убедительно». К сожалению, не уточняется, из чего вытекает такое заключение.

Гринев относит описанные сагой события «ко времени около 980 г.», поскольку тогда «Владимир держал в Новгороде значительный варяжский контингент, готовясь к походу на Киев». Согласно саге, убийца «оказывался вне закона и должен был быть убит, причем убить его мог каждый житель Новгорода... Право заменить смерть вирой принадлежало князю». Поскольку в статье 1 Русской Правды отражено совсем иное положение (а именно, что «„мужа-убийцу" имеет право убить не „весь народ", а ограниченный круг родственников убитого», да и «право заменить смерть денежным штрафом „за голову" принадлежит не князю, а самим родственникам»), то Гринев находит в этом подтверждение своему выводу об «установлении» Правды в начале XI в. [Гринёв 1989. С. 20-42] [8]

М. Б. Свердлов упрекает А. А. Зимина в том, что последний «не учел недоброкачественности использованного перевода, вы-мышленности использованного эпизода в более позднем варианте саги в „Хеймскрингле" Снорри Стурлусона (1220–1230 гг.), тогда как в более древней саге об Олаве Трюггвасоне монаха Одда (1190 г.) его нет, и наконец, особенностей саг как художественных произведений, в значительной мере искажавших фактическую основу, дополнявших ее вымышленными эпизодами и скандинавскими реалиями...» [Свердлов 1988. С. 78–79, примеч. 3]. Притом, что здесь имеется ряд неточностей (у Зимина текст не из «Круга земного», а из «Большой саги об Олаве»; перевод Стефана Сабинина вполне соответствует оригиналу; «Круг земной» датируется не 1220–1230, а 1230 г.; наконец, в саге монаха Одда есть аналогичный сюжет), основная мысль Свердлова абсолютно справедлива. Действительно, нельзя строить выводы такого рода без учета жанровой специфики саг и детального источниковедческого анализа каждого отдельно взятого их сообщения.

А потому обратимся к саге. Сюжет об убийстве Олавом своего обидчика дошел до нас в пяти редакциях.

I. «История Норвегии»:

Когда ему исполнилось около 12 лет, он посреди торга в Холь-мгардии мужественно отомстил за своего воспитателя, и небывалая месть едва достигшего двенадцати лет мальчика тотчас же дошла до слуха короля; и поэтому его представляют королю, который его в конце концов усыновляет [HN, ИЗ].[9]

II. «Обзор саг о норвежских конунгах»:

И когда ему было 12 лет, случилось так, что однажды на торгу он узнал в руке у человека топор, который был у Торольва, и начал расспрашивать, как к нему попал этот топор, и понял по ответам, что это был и топор его воспитателя и его убийца, и взял тот топор у него из руки, и убил того, кто до этого им владел, и отомстил так за своего воспитателя. А там была большая неприкосновенность человека и большая плата за убийство человека, и принял он решение бежать к княгине под ее защиту. И поскольку это сочли делом энергичным для человека двенадцати лет от роду, а месть его справедливой, то тогда помиловал его конунг, и стала с тех пор расти его известность, а также уважение и всякий почет [Agrip, к. 17].