Михаэль Вик - Закат над Кенигсбергом

Готовность к сочувствию и состраданию проявлялась, как правило, только в отношении себя самих. Ведь большинство тоже понесло тяжелые потери, тоже многим пожертвовало. Что тут было причиной, а что следствием, теперь не играло никакой роли. Жертва была жертвой, страдание — страданием. Все убивали друг друга и, стало быть, квиты. Баста. И такой была самая мягкая форма нежелания понять. Во избежание душевных травм я иной раз скрывал свое еврейство. Но, поступая так, испытывал ощущение вины. Не описать, какое чувство горечи я испытывал неделями, стоило мне — в силу обстоятельств, нехватки решимости, сил, времени — промолчать там, где следовало высказаться, мгновенно заявить протест.

Все чаще возникало желание уехать за границу. Наконец в 1956 году я съездил в Израиль — один. Хотел осмотреться и решить, способна ли эта страна стать родиной для меня и моей семьи. Но это было невозможно. Нетерпимость ортодоксальных евреев сделала бы жизнь моей жены-христианки и наших детей похожей на жизнь евреев в других странах мира. Это молодое государство хотело быть еврейским. Достаточно хлопот доставляло ему уже арабское население. И вопрос о переселении в Израиль для нас отпал.

В нашем домике было уютно и зимой тепло. А осенью вокруг самодельной террасы даже рос виноград. Моя работа меня удовлетворяла; я играл с полной отдачей и зачастую испытывая глубокое волнение. Всего нам, в общем-то, хватало, и желать было нечего. Но вдруг накатывало и не отпускало. Из-за ночных кошмаров я, останавливаясь на гастролях в отеле, стал бояться криками или разговорами во сне нарушить покой коллег и выдать им свои тревоги.

А ведь тогда в концлагере, мечтая о свежем воздухе и копченой рыбе как о высшем счастье, я дал обет быть вечно благодарным и нетребовательным, если выживу. Как с этим соотносилась моя теперешняя жизнь? Означала ли ее новая стадия, что старые обеты недействительны? Что право моих школьных друзей на справедливость и реабилитацию хоть в какой-то форме можно больше не учитывать, раз они мертвы? Был ли призыв оставаться верным иудаизму лишь традиционным напутствием раввина? Был ли плач общины при виде пустых мест в синагоге не более чем сценой из некоей фантастической трагедии? Нет, ничего из этого мне не дано забыть. Но все это исключительно мои личные раны, у других есть свои — кто знает, может, еще глубже. Так что не будем постоянно терзать друг друга. Хорошо, но где же мне — только для себя самого — провести границу так, чтобы не отрекаться от себя и от погибших? До Лоренца и Глобке? Или еще дальше — до Эйхмана и Гиммлера? Или даже Гитлера? Или уже не проводить ее вовсе? Считая, что все заслужили примирение, прощение, новую жизнь, в том числе убийцы с их сообщниками?

Наверное, никогда мне не избавиться от волнения и сердцебиения, лишь заходит речь о «евреях». В чем причина: в опасении опять натолкнуться на ненависть и презрение? в надежде встретить понимание и свободу от предрассудков? А о «евреях» говорили часто. «Евреи» были такими-то и такими-то, поступали так-то или так-то, хотели того или этого — для говорящего о них подобным образом они являли собою нечто фундаментально иное. Нечто, что отличало их от прочих не только верой (ей эмансипированные евреи и так не придавали слишком большого значения). Но если их изначально считали чем-то иным, то что же иное в них видели? Стоило мне начать критиковать подобный подход, как на меня смотрели сочувственно, словно хотели сказать: «Ах да, ты ведь тоже один из <них>».

Но были друзья и множество молодых людей, искренне пытавшихся сделать мир терпимей и добрей. Общение с ними было для меня очень важным. При наших первых послевоенных встречах мы сидели на ящиках, потому что денег на мебель не было. Пеленки детей мы в то время стирали вручную. Восстановление хозяйственной жизни шло медленно. Товары производились волнообразно, в прямой зависимости от спроса. Так, до «волны» радиоприемников, стиральных машин и холодильников дело еще не дошло, тем более до «волны» телевизоров. Зато мы любили ходить друг к другу в гости и живо, а порой и с незаурядной эрудицией спорили на всевозможные темы. Один из таких разговоров мне хотелось бы воспроизвести в общих чертах, хотя я и отдаю себе отчет в том, что краткие дискуссии об антисемитизме не в состоянии исчерпать сложной темы.

Ф.: Враждебность беспричинной не бывает!

М.: Ты имеешь в виду антисемитизм?

Ф.: И его тоже.

3.: Несомненно, во всяком случае, что враждебность не преодолеть, не поняв ее причин.

К.: Но иногда враждебность бывает вызвана целым комплексом причин, многие из которых кроются в подсознании и уже потому не поддаются трезвому анализу, что факт их существования не осознан.

М.: Я уверен, что человек в состоянии разобраться в своих враждебных чувствах и понять их побудительные причины, если он по-настоящему хочет этого.

Ф.: Вот пусть М. и попробует объяснить антисемитизм.

Г.: Однако опуская примитивные мотивы вроде «Христа распяли», «во всем виноваты», «умеют колдовать» и т. п.

К.: Почему примитивные? Разве религиозные мотивы примитивны? Ничто не влияет на сознание верующих сильнее их религии.

М.: Религиозные мотивы, конечно же, главная причина. Своего апогея христианские нападки на евреев достигли на третьем и четвертом Латеранских соборах при папах Александре III и Иннокентии III. Евреев обвинили в связях с еретиками и издали ряд дискриминационных законов. В те времена светская власть папства была велика, как никогда, в борьбе с ним даже империя Гогенштауфенов потерпела поражение. Нетерпимость сделали государственной доктриной, а любовь к ближнему, составляющую сущность христианства, принесли в жертву жажде власти. Христианам запретили принимать евреев на службу, работать и проживать у них. Евреев удалили со всех официальных должностей и заставили носить отличительные знаки или особые, высокие, издалека заметные, шляпы. С той поры евреи, согласно государственной доктрине, сделались бесправными аутсайдерами, каковой статус в той или иной степени сохраняли вплоть до нашего века. А ведь каждому известно, как легко сделать из аутсайдера козла отпущения.

К.: Нацистов страшно раздражало еврейское происхождение христианской религии и христианской культуры, но попытки Гитлера избавиться от ненавистного еврейского наследия с помощью Освенцима, борьбы с христианством и возрождения германского культа не удались и в конечном итоге только укрепили как христианство, так и намерение евреев создать собственное государство.

Ф.: А как обстояло дело до возникновения христианства?

М.: Язычники, если это не мешало отправлению их культов, терпимо относились к чужим. Евреи, к сожалению, в античные времена веротерпимости не проявляли: Яхве был «ревнивым» богом, и евреям запрещалось воздавать какие бы то ни было почести иным богам или царям. Об этом довольно четко сказано во Второзаконии (17:2–7).

Ф.: Достаточное основание для антииудаизма тогдашних неиудеев.

3.: Всеми этими историческими сведениями можно было бы объяснить прошлое. Но сегодня у церкви нет прежнего влияния, и в большинстве стран евреи являются полноправными гражданами. Однако можно ведь говорить о нерелигиозном антисемитизме.

М.: Он возникает, как правило, от страха и зависти: страха перед новыми идеями и изменениями, которые они несут (Маркс, Фрейд, Шенберг, Эйнштейн), и зависти к людям, которые кажутся более удачливыми и менее зависимыми от имеющихся конвенций.

Г.: Существуют не только русские, американские, немецкие и йеменские евреи, но и, если даже оставить в стороне все разнообразие индивидуальных характеров, евреи ортодоксальные и свободомыслящие, богатые и бедные, умные и примитивные. Нельзя игнорировать и того факта, что евреи спорили и ожесточенно боролись друг с другом: ортодоксы, либералы, свободомыслящие, агностики. А кроме того, польские евреи свысока смотрели на литовских, русские на польских, а немецкие на русских. Так что прежде чем искать рациональные объяснения для нерелигиозного антисемитизма, следовало бы выделить общие признаки, отличающие евреев от неевреев.

Ф.: Я утверждаю, что существует некая еврейская солидарность, наподобие той, что объединяет членов секты или клуба. Солидарность людей перед лицом общей опасности, которая знакома им по прошлому опыту и которой они стараются избежать в будущем. Они приучены мыслить рационально, что порой позволяет им приспосабливаться к ситуации лучше других. Америка, страна равных возможностей для всех переселенцев, служит убедительным тому доказательством. Кроме того, у евреев часто встречаются комплексы, присущие всем меньшинствам. Список велик: от непомерного тщеславия до чрезмерной обидчивости.

3.: Есть ли возражения?

К.: В целом это верно лишь применительно к меньшинствам, а стало быть, не касается тех, кто живет в Палестине (израильтян).