Автор неизвестен - Повесть о смуте годов Хэйдзи

Харима-но тюдзё Сигэнори, будучи зятем Тайра-но Киёмори, бежал к нему в усадьбу в Рокухара, однако государь неоднократно призывал его во дворец, и волей- неволей пришлось ему Рокухара покинуть. «Ежели бы Киёмори был здесь, нипочём бы меня не выдали. На моё несчастье уехал он на богомолье в Кумано!» — думал он, когда передавали его в руки стражников.

Глава Судебного ведомства Саканоуэ Канэсигэ принял Сигэнори на берегу реки Камо у Шестого проспекта и препроводил во дворец, где Этиго-но тюдзё его расспросил обо всём подробно, после чего передал под надзор Наритике. Советник-сайсё Тосинори, по слухам, принял постриг. Мино-но Наганори сдался на милость судьи Корэмунэ-но Нобудзуми, тот известил Судебное ведомство, и Наганори оставили под надзором Нобудзуми. Правитель земли Синано Корэнори отрезал себе волосы и сдался чиновнику Сыскного ведомства Норимори, и тот также известил Судебное ведомство и оставил Корэнори под надзором у себя.

Той же ночью, в час Тигра, захватили усадьбу Синдзэя, что была на пересечении улиц Анэ-но Кодзи и Ниси-но тоин, и предали огню.

Вступивший на Путь сёнагон Синдзэй когда-то был учителем в Южном доме Фудзивара, и его усыновил Такасина-но Цунэтоси. Хоть и вошёл он в высокородный дом, но не стал чиновником-конфуцианцем. Да и не так уж знатен был тот род, чтоб метить в чиновники Государственного совета — Дайдзёкан, так что бывший чиновник управы земли Хюга Митинори, как тогда звали Синдзэя, стал служить у государя-инока Тоба. Как-то раз Митинори нижайше просил: «Не изволите ли поручить мне должность младшего советника-сёнагона?». Государь-инок закручинился: «Ведь эта должность подчинена регенту. Что же тут можно поделать?», — однако Митинори уж очень просил, так что всё-таки была ему высочайше дарована должность, и как только это случилось, Митинори принял постриг, и стал прозываться Вступивший на Путь сёнагон. Вот с каким трудом досталось ему назначение! А ныне он совмещает три высших должности, превзошёл главу куродо, а сыновья его затесались среди семи высших чиновников Государственного совета, вознеслись до самых почётных должностей, позорят собой места средних и младших чиновников. Но вчерашняя радость сегодня сменилась печалью, подобно сну иль мимолётному виденью. Воочию тут проявился закон бренности всего обусловленного. Сейчас и они на себе ощутили, что счастье и несчастье подобны спутанной верёвке.

В четырнадцатый день той же луны правитель земли Идзумо, Мицуясу[30], прибыл во дворец и доложил Нобуёри: «Стало известно, куда скрылся сёнагон-инок!» — тогда ему было велено: «Зарубить!» — и он отправился исполнять приказ.

А ещё до того, вечером девятого дня награждали за заслуги. На самом-то деле особых заслуг ни за кем не водилось, кроме того, что схватили государя-инока и правящего государя да заточили их в Хранилище Одного Свитка[31]. Говорят, будто бы награждение провели для того, чтоб воодушевить своих сторонников. Правителем земли Синано назначен Минамото-но Сигэнари, начальник Ведомства Церемоний из земли Садо. Глава курандо Тада-но Минамото-но Ёринори стал правителем земли Сэтцу. Левый конюший Минамото-но Ёситомо назначен правителем земли Харима. Ёритомо стал младшим военачальником Правой дворцовой стражи. Фудзивара-но Масаиэ — командиром Левой стражи, награждены также были Камада-бёэ, Минамото-но Канэцунэ, ставший командиром Левой привратной стражи, Ясутада, назначенный помощником конюшего, Тамэнака, и прочие. После такого щедрого награждения участников заговора Левый министр Фудзивара-но Корэмити изволил заметить: «Что ж они не наградили колодец? Ведь колодец тоже погубил столько народу!» — и этим, говорят, изрядно рассмешил слышавших.

В час Зайца[32] шестнадцатого дня той же луны от проспекта Ооимикадо пошёл пожар, заголосили: «Враги подходят! Они пустили огонь!», но дело было не в этом, и все успокоились. Пожар случился у ворот Юхомон — не удивительно, что все переполошились[33].

В тот же день Минамото-но Мицуясу, правитель земли Идзумо, прибыл во дворец и доложил: «Сего дня сёнагон Вступивший на Путь зарублен и оставлен в усадьбе на Кагураока!» Нобуёри и Корэката сели в одну повозку и двинулись в Кагураока, чтобы убедиться на месте. Наконец рассеялся давний гнев Нобуёри.

Сёнагон-инок Синдзэй раньше других узнал о планах нападения девятого дня, и решив: «Надо поскорее доложить о таком деле!» — направился к государю-иноку, однако же как раз тогда государь изволил развлекаться. «Если заявиться сейчас, вряд ли меня выслушают!» — подумал Синдзэй, передал то, что узнал, одной придворной даме и уехал к себе. Взял он с собой трёх-четырёх самураев, и следуя по дороге Яматодзи через Удзи прибыл в своё поместье Дайдодзи. Синдзэй превзошёл искусство гадания по небесным знакам и читал их как на ладони, но закончилась предначертанная ему судьба, и перемены в небе, появившиеся ещё три дня назад, он заметил только сейчас. Юпитер указывал, что жизнь сменяется смертью, а преданный вассал пожертвует собой, чтобы спасти государя. Сильные слабеют, слабые становятся сильными. Верх — слабый, низ — сильный. Тогда и решил он: «Отдам свою жизнь в обмен на жизнь государя!»

Утром десятого дня позвал он служившего у него младшего военачальника Правой воротной стражи, которого звали Нарикагэ, и сказал: «Сходи посмотри, что там творится». Тот вскочил на коня и помчался в столицу, и на перевале Кохата столкнулся со спешащим навстречу конюхом-тонэри, служившим у Синдзэя. Нарикагэ расспросил его, что случилось, и тот, заливаясь слезами, рассказал:

— Страшные дела! Как стемнело, Начальник стражи Нобуёри и Левый конюший с большим войском напали на дворец на Третьем проспекте, подожгли его, и кое- кто говорит, что ни государь-инок, ни нынешний государь не спаслись из пожара! А ещё слышал, будто бы они сейчас в главном дворце. И тогда же ночью, в час Тигра[34], сожгли усадьбу на улице Анэкодзи. По всей столице говорят, что всё это для того, чтоб покончить с господином Вступившим на путь. Потому и спешу поскорее доложить об этом. А где сейчас господин Вступивший на путь?

Нарикагэ подумал: «Люди подлого звания слабы. Начнут их пытать, и они не задумаются о последствиях, только бы избежать нынешних страданий. Нельзя ему говорить!» — и сказал ему:

— Как хорошо, что пришёл! Господин сейчас за горой Касуга, там-то и там-то. Он будет тобой очень доволен! Поспеши же! — так его наставив, Нарикагэ, как только скрылся из виду спешащий тонэри, поскакал назад в Дайдодзи и передал услышанное.

— За себя я не беспокоюсь, удручает меня случившееся с государями — нынешним и государем-иноком. Если враги не получат мою жизнь — кто сможет спасти их? Поскорее похороните меня! — сказал Синдзэй. Ему выкопали яму, обложили её досками, и там закопали. А перед тем, как скрыться в этой могиле, он сказал:

Взял он с собой трёх-четырёх самураев, и следуя по дороге Яматодзи через Удзи прибыл в своё поместье Дайдодзи. Синдзэй превзошёл искусство гадания по небесным знакам и читал их как на ладони, но закончилась предначертанная ему судьба, и перемены в небе, появившиеся ещё три дня назад, он заметил только сейчас.

Холм тут же раскопали и увидели мёртвое тело Синдзэя, покончившего с собой. Голову отрезали и увезли с собой.

— Если враги доберутся до меня прежде, чем я умру, я покончу с собой. Дай-ка свой меч! — и Нарикагэ, заливаясь слезами, вынул и отдал ему свой короткий меч, что был за поясом. Четверо самураев, бывших здесь, отрезали свои волосы, связанные в пучки-мотодори, и закопали тут же.

— Окажите нам последнюю милость, дайте нам монашеские имена! — просили они, — Это нетрудно! — ответил Синдзэй, и нарёк младшего военачальника Правой воротной стражи Нарикагэ именем Сайкэй, другой военачальник Мородзанэ стал Сайдзицу, Моротика получил имя Сайсин, Морокиё стал зваться Сайсэй. Так, добавив к их мирским именам иероглиф «сай» — «Запад» — нарёк он каждого. А бывший тогда в столице Моромицу[35], услышав об этом, ушёл в монахи, приняв имя Сайко.

Закопали Вступившего на путь сёнагона в одиннадцатый день. А в четырнадцатый день один из воинов, служивших у Мицуясу, будучи послан по делу в те места, на перевале Кохата повстречал конюха-тонэри, ведущего холёного коня под хорошим седлом. Увидев заплаканное лицо тонэри, служилый подумал, что что-то тут не так, и стал выспрашивать, чей это конь, но тонэри не отвечал. Только когда он силой усадил его на землю и свирепо пригрозил: «А вот отрублю тебе голову!» — тогда тот ответствовал с тоской: «Это конь Вступившего на путь сёнагона, веду его в столицу». Пустив тонэри перед собой, пошёл этот воин в Тавара, и там был холм, насыпанный из свежей земли. Холм тут же раскопали и увидели мёртвое тело Синдзэя, покончившего с собой. Голову отрезали и увезли с собой.