Павел Мельников-Печерский - На горах (Книга 2, часть 3)

Призадумалась Дуня. После короткого молчанья спросила она:

- Когда ж я увижу все это?

- Скоро,- молвила Варенька.- Твердо ли только решилась вступить на путь праведных?

- Целый год об этом только и думаю,- с увлеченьем ответила Дуня.- Сердцем жажду, душой алчу, умом горю, внутреннее чувство устремляет меня к исканию истины,- говорила она языком знакомых ей мистических книг.

- А знаешь ли, как горька и тяжела, как полна скорбей и лишений жизнь божия человека?- сказала Варенька.- Тесный путь, тернистый путь избираешь ты... Совладаешь ли с собой, устоишь ли против козней врага?.. А ведь он ополчится на тебя всей силой, только бы сбить тебя с пути праведных, только бы увлечь в подвластный ему мир, исполненный грехов и суеты...

- Не послушаю я наветов диавола...- начала было Дуня, но порывистым движеньем Варенька крепко схватила ее за руку.

- Не поминай, не поминай погибельного имени!..- оторопелым от страха голосом она закричала.- Одно ему имя - враг. Нет другого имени. Станешь его именами уста свои сквернить, душу осквернишь - не видать тогда тебе праведных, не слыхать ни "новой песни", ни "живого слова".

Смутилась Дуня, но, оправившись, сказала:

- Не знала я этого хорошенько.

- То-то, смотри,- молвила Варенька.- Не только не называй его, даже в мыслях не держи скверных имен его. Не то станет он в твоей душе сеять соблазны. Возбудит подозренье и недоверие... Будешь тогда навеки лишена ангельских лобзаний.

- Это что за ангельские лобзанья?- с живым любопытством спросила Дуня.

- Взаимные поцелуи божьих людей на собраниях. Эти лобзанья - великая тайна,- ответила Варенька.

- Как? И с мужчинами целоваться? - с испугом вскрикнула Дуня.

- У божьих людей, как у ангелов - нет ни мужчин, ни женщин,- сказала Варенька.

- Все-таки стыдно,- вся зардевшись, промолвила Дуня.

- Видишь ли? Враг-от не дремлет. Едва сошло с языка твоего прескверное его имя, он уж тут, он уж тотчас к тебе с соблазном подъехал,- сказала Варенька.Люди божьи, друг милый, живут не по-вашему, не по-язычески. Они живут в боге, в них вселена благодать, мирским людям недоступная. Нет у них приличий, нет запрещений, ни закона нет, ни власти, опричь воли божией. И греха у них нет, потому что они умертвили его в себе. Все они братья и сестры одного святого семейства, живут в чистоте небесной, в ангельской свободе. В их поцелуях ни стыда нет, ни соблазна, ничего нет дурного. Ангельские лобзанья - славословие бога. Великая в них тайна. К духовному супругу ведут они.

- Скажи мне, Варенька, пожалуйста, что это такое "духовный супруг"? - с живостью спросила Дуня.- Слыхала я об нем от Марьи Ивановны и в книгах тоже попадалось, но не могу ясно понять, что это такое...

- О! еще шагу не ступивши по правому пути, ты уж захотела проникнуть в одну из самых сокровеннейших тайн,- улыбаясь, сказала Варенька.- Но так как ты хорошо подготовлена, то можно перед тобой хоть немножко приподнять завесу этого таинства. Видишь ли - один человек не совершен. Сам бог сказал: "Не добро быть человеку единому" - и создал Еву для Адама. Это было еще до греха праотцев. Первые супруги, созданные богом, были "духовные супруги", на всю вечность супруги. Грех, внушенный им от врага, все изменил в них. С тех пор супружество стало только временным, на одну лишь земную жизнь. Со смертью одного супруга обыкновенному плотскому, языческому браку конец, он не может продолжаться на веки вечные. А между людьми, умертвившими в себе грех и ветхого Адама, заключается такое духовное супружество, в каком праотцы жили в раю. Духовное супружество бессмертно, как человеческая душа. Оно не разрывается при освобождении души из созданной врагом темницы смертью,смертью, как зовете вы, язычники, освобождение души от вражеских уз и плачете притом и рыдаете. А люди божьи смерти праведника радуются - потому что освободил его господь, вывел из смрадной темницы тела, созданного врагом... Поняла?

- Кажется, немного понимаю,- думчиво ответила Дуня.- Но как же вступают в эти духовные супружества?

- Разумеется, они не так совершаются, как браки язычников,- ответила Варенька.- Нет ни предложений, ни сватовства, никаких обрядов. Нет даже выбора. Сам дух указывает, кому надо соединиться, кому из двух составить одно. Тут тайна великая!.. Знаю я ее, испытала, но теперь больше того, что сказала, тебе открыть не могу.

Весь день после этого разговора Дуня была сама не своя. Много думала она о том, что узнала от Вареньки, мысли роились у ней, голова кругом шла. Почти до исступленья дошедшая восторженность овладела ею.

Меж тем Варенька рассказала Луповицким и Марье Ивановне о разговоре с Дуней. Вовлеченную в сети девушку на весь вечер оставили в покое одну - пусть ее думает и надумается.

- Кажется, овечка на пажить готова,- сказала Варвара Петровна.- Когда ее приведем?

- До привода надо ей побывать на соборе,- сказал Николай Александрыч.- Да и не все вдруг обнаруживать.

- Кажется, завтра и Лукерьюшка из Маркова в богадельню придет,- сказала Варвара Петровна.- Надо и ее уговорить. Кажется, в ней много и силы и духа.

* * *

У Варвары Петровны было большое хозяйство - скотный двор, тонкорунные овцы, огромный птичник, обширные, прекрасно возделанные огороды, а за садом возле рощи вековых густолиственных лип большая пасека.

Все было в таком порядке, что из соседей, кто ни взглянет, всяк позавидует. Полевое хозяйство в Луповицах также шло на славу, хоть и велось старинным трехпольным порядком и не было заведено хитрых заморских машин. Оба брата редко-редко, бывало, когда выедут в поле или на ригу, а меж тем ни у кого так хорошо хлеб не родится, хоть земля была и не лучше соседской. На садовые плоды тоже никогда почти не бывало неурожая, в реке и в озерах рыбы налавливалось чуть ли не больше, чем в целом уезде, о лесных порубках, потравах, прорывах мельничных плотин и слухов не бывало. Народ в имении Луповицких был хоть не богат, но достаточен. Все были богомольны, каждый праздник в церкви яблоку бывало негде упасть, воровства и пьянства почти вовсе не было, убийств и драк никогда. И ни малейшей от господ строгости. Все мужики, жены и дочери их барской грозы никогда не видывали, даже сурового слова от них не слыхивали. Луповицкие считали крепостных своих за равных себе по человечеству и, говоря с ними, звали их Иванушкой да Романушкой, Харламушкой да Егорушкой, а баб и девок - Маланьюшкой, Оленушкой, Катеринушкой (Хлысты своих и тех из непосвященных, что по общественному положению ниже их, всегда зовут ласкательными полуименами.).

Завидовали Луповицким соседи и не могли придумать, отчего у них все спорится. Сами летом они каждый день с утра до ночи в поле, за всякой безделицей следят зорко, каждое яблоко у них на перечете, а все ровно ветром метется - нейдет в прок, да и полно. И народ совсем иной у них, чем у Луповицких, избаловался донельзя, воров не оберешься, пьяниц не перечтешь, лень, нищета в каждом доме. А, кажется, все держится строго - всякая вина виновата. "Тут не без колдовства,- говаривали соседи про Луповицких,- отец, был фармазоном, зато на старости лет и в монастырь попал грехи замаливать. А что фармазонство, что чернокнижье - одно и то же. Пошло от колдуна Брюса и досель не переводится, проклятое. Сынки по стопам родителя пошли, яблочко недалеко от яблони падает, такие же фармазоны. С бесами знаются. Чему ж тут дивиться, что им удается все? Сатана на послугах - а такого работника не всякий наймет... Зато каково-то будет им, как на том свете очутятся в лапах у теперешних работников! Другую песню запоют!" То особенно досадно было соседям, что Луповицкие при таком состоянии отшельниками живут - ни псарни, ни отъезжих полей, ни картежной игры, ни безумной гульбы, ни попоек. Два-три раза в году зададут обед - и баста, а сами ни к кому ни ногой... Как ни досадовали соседушки, как ни честили они Луповицких, а ихних обедов не пропускали. Хоть и противно было Луповицким, а все-таки сзывали они изредка соседей на кормежку иначе нельзя, не покормишь - как раз беду накачают.

Рано поутру осмотрев хозяйство, Варвара Петровна с пасеки пошла в богадельню. Устроенная ею женская богадельня стояла в самом отдаленном углу сада и была обсажена кругом густым вишеньем. Только крыша виднелась из-за кустов, а окна совсем были закрыты вишневыми деревьями, оттого в комнатах даже и в летние дни был постоянный сумрак. Одна комната была во всю длину дома, и в ней, как в крестьянских избах, вдоль стен стояли скамьи. В переднем углу, как водится, киот с образами, рядом на стене "Распятие плоти"

("Распятие плоти" - печатная мистическая картина, в особенности любимая хлыстами. Изображается распятый на кресте монах с замком на устах, с открытым сердцем в груди, в руках у него чаша с пламенем, а по сторонам диавол и мир, в виде вооруженного человека с турецкой чалмой на голове, стреляющего из лука в монаха, от его рта лента, на ней написано: "Сниди со креста". В Чернухинском ските на Керженце (поповщинского толка) было такое изображение, писанное на доске; оно стояло в часовне в виде местной иконы.), "Сошествие благодати" ("Излияние благодати" рисуется красками от руки, оно изображает отрока в белой рубашке с поднятыми к небу руками и очами. В небесах изображен окруженный ангелами святой дух в виде голубя, изливающий на отрока благодать в виде сияния и огненных языков.) и два портрета каких-то истощенных бледноликих людей. Комната эта называлась "столовою", хоть в ней ни посуды, ни других домашних вещей не было видно. Сзади столовой, от конца дома до другого, был коридор, а из него двери в темные кельи. Их было семь, и в каждой жило по женщине. К богадельне примыкала пристройка, там была стряпущая, еще три кельи и множество чуланов.