Павел Мельников-Печерский - На горах (Книга 2, часть 3)

- Пустые речи,- молвила Матренушка.- Напугать только хотели. Не бойся, не выдадут. Так али нет, Варварушка?

- Конечно, не выдадим,- отозвалась Варвара Петровна.- Нечего в самом деле тебе, Лукерьюшка, слушать ихние угрозы. Ну еще в самом деле родной бы дядя был, а то и сродником-то он тебе не доводится.

- Грозится дядя-то: "Господам, говорит, своим стану жалобиться, чтобы взяли из Луповиц ихнюю девку",- сказала Лукерьюшка.

- Я у Оброниных тебя выкуплю - будешь моя,- молвила Варвара Петровна.- С Оброниным, с Михайлом Григорьевичем, с барином вашим, в ладах живем.

- Чего ж тебе еще, глупенькая? - подхватила Матренушка.- Целуй ручку, благодари барыню-то, да и пойдем, я тебе местечко укажу. А к дяде и не думай ходить - вот что. Живи с божьими людьми; в миру нечего тебе делать. Здесь будет тебе хорошо, никто над тобой ни ломаться, ни надругаться не станет, битья ни от кого не примешь, брани да попреков не услышишь, будешь слезы лить да не от лиха, а ради души спасенья.

Колебалась Лукерьюшка, но когда все пристали к ней с уговорами, выхваляя богадельню, где нет ни холоду, ни голоду, есть во что одеться, есть во что обуться, а жизнь ровно у птицы небесной - о завтрашнем дне и помышленья не имей, она согласилась остаться.

Выйдя из богадельни вдвоем с Матренушкой, Варвара Петровна сказала ей:

- Приучай ее помаленьку, учи, испытывай...

- Будет она, Варварушка, на корабле, безотменно будет. Об этом, голубушка, не беспокойся. Скоро уготоваем девицу к божьему делу...- сказала Матренушка.Когда собранье-то думаете сделать?- спросила она.- Надо бы поскорее. Ох, как бы надо-то - давненько уж я не радела.

- С той субботы на воскресенье, думаю, соберемся,- отвечала Варвара Петровна.- Приводи Лукерьюшку-то.

- Приведу, Варварушка, приведу, моя родная. Как не привесть? Пущай приобыкает... Прощай, голубушка, прощай.

- Прощай,- сказала Варвара Петровна и медленными шагами пошла в дом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Кормщик корабля возвестил верным-праведным, что в ночь с субботы на воскресенье будет собор. С радостной вестью Варвара Петровна поспешила к своим богаделенным и велела им, готовясь к великому делу, пребывать в посте, молитве и душевном смирении. Велела в субботу, как только смеркнется, приходить ко вратам сионской горницы и пребывать там в благоговейном молчанье, пока не отверзутся врата истинной жизни и не снимется завеса с сокровенной тайны. Наказывала Варвара Петровна Матренушке, приводила б она и Лукерьюшку, пусть ее поглядит, как радеют господу верны-праведные. Сказала Варвара Петровна про собор и двум своим наперсницам: старой ключнице Прохоровне, что за нею еще в няньках ходила, да Серафимушке, молодой, но невзрачной и сильно оспой побитой горничной Вареньки.

Сам Николай Александрыч объявил "сионскую весть" дворецкому Сидору Савельеву, что без малого сорок годов, еще с той поры, как молодые барчата освободились от заморских учителей, находился при нем безотлучно. Сказал Николай Александрыч и пасечнику Кирилле Егорову, старичку седенькому, приземистому, что принят был в корабль еще покойником Александром Федорычем. Не часто "ходил в слове" Кирилло, зато грозно грехи обличал, громом гремел в исступленном восторге, в ужас и трепет всех приводил, в иное же время ни с кем почти не говаривал, редко кто слово от него слово от него слыхал. Тих был и кроток, на все безответен, из пасеки ходу ему только и было - в церковь на каждую службу да в сионскую горницу на раденья.

За три дня до собранья призвал к себе Николай Александрыч конторщика Пахома Петрова. Был тот конторщик человек пожилой, немногим помоложе господ, грамоте знал, силен был в счетоводстве, вел книги по имению и служил правой рукой Андрею Александрычу по управленью деревнями. Целые дни корпел он в вотчинной конторе, но, ежели случалось послать куда-нибудь по делам, всегда его посылали; ловкий был человек, во всяких случаях находчив, умел обращаться с людьми, умел и дела обделывать с ними. Пахома рассылал Николай Александрыч и к божьим людям с вестями о днях, назначенных для раденья.

- Надо потрудиться, Пахомушка,- говорил он ему,- объезжай святую братию, повести, что в ночь на воскресенье будет раденье. В Коршунову прежде всего поезжай, позови матроса Семенушку, оттоль в Порошино заверни к дьякону, потом к Дмитрию Осипычу, а от него в город к Кисловым поезжай. Постарайся приехать к ним засветло, а утром пораньше поезжай в Княж-Хабаров монастырь за Софронушкой.

- Не натворил бы он опять чего-нибудь,- молвил Пахом.

- А что?

- Да как в тот раз,- сказал Пахом.- В радельной рубахе к попу на село не побежал бы. Долго ль до огласки? И то, слышь, поп-от грозил тогда: "До архиерея, говорил, надо довести, что у господ по ночам какие-то сборища бывают.. и на них монахов в рубахи тонкого полотна одевают".

-Хорошенько надо смотреть за ним, с глаз не спускать,- молвил на то Николай Александрыч.- А без Софронушки нельзя обойтись, велика в нем благодать - на соборах ради его на корабль дух свят скоро нисходит.

- Не для словес на святой круг принимаем его, а того ради,

что при нем благодать скорее с неба сходит.

- Говорит-то всегда такое непонятное - смущает иных,- заметил Пахом.

- Рассуждать о странных и непонятных словах, Пахомушка, нам с тобой не приходится, и смысла в них искать не следует,- молвил Николай Александрыч.Сказано: "Аще неблагоразумные, невразумительные значит, слова кто говорит на собрании верных языком странным и непонятным - как узнают, что он говорит? Будет он на воздух глаголющ..." А ежели я, или ты, или другой кто не понимаем странного языка, то глаголющий для нас все одно что иноязычный чужестранец. Как поймем его? А что Софронушка угодное духу творит и угодное ему на соборах глаголет, так и об этом сказано: "Ежели кто в собрании верных на странном, непонятном языке говорит, не людям тот говорит, а богу. Хоть его никто не понимает, а он все-таки тайны духом говорит" (I. Коринф., гл.14. ).

Сомнительно покачал Пахом головою и, немного помолчав, сказал Николаю Александрычу:

- К игумну-то письмецо, что ли, пожалуете? Без того не пустит.

- Как к нему писать? - молвил в раздумье Николай Александрыч.- Дело неверное. Хорошо, если в добром здоровье найдешь его, а ежели запил? Вот что я сделаю,- вложу в пакет деньги, без письма. Отдай ты его если не самому игумну, так казначею или кто у них делами теперь заправляет. А не отпустят Софронушки, и пакета не отдавай... А войдя к кому доведется - прежде всего золотой на стол. "Вкладу, дескать, извольте принять". Да опричь того, кадочку меду поставь. С пуд, хоть, что ли, возьми у Прохоровны.

И, подавая Пахому запечатанный пакет и золотой, Николай Александрыч примолвил:

- Отправляйся же. Покров божий над тобою!.. Молви конюху Панкратью, заложил бы тебе рыженькую в таратайку... Спеши, пожалуйста, Пахомушка. Завтра к вечеру жду тебя. А о Софронушке не от меня проси, Марья Ивановна, мол, приехала и очень, дескать, желает повидать его. Ее там уважают больше, чем нас с братом; для нее отпустят наверно...

И через час Пахом на рыженькой кобылке ехал уж возвещать божьим людям радость велию - собирались бы они в Луповицы в сионскую горницу, собирались бы со страхом и трепетом поработать в тайне господу, узреть свет правды его, приять духа небесного, исповедать веру истинную, проникнуть в тайну сокровенную, поклониться духом господу и воспеть духу, и агнцу песню новую.

* * *

С поля на поле от Луповиц, в котловине, над безводной летом речкой раскинулась деревня Коршунова.

Еще за три часа до полудня Пахом был уж там. Проехав улицей в конце деревни, своротил он направо, спустился по косогору в "келейный ряд", что выстроен курмышом (Курмыш - ряд изб, построенных не улицей, а односторонкой на окраине селения, иногда даже за околицей. Келейным рядом в Нижегородской губернии и в соседних с нею зовут особый ряд избушек, вроде курмыша, где живут бестягольные, одинокие, солдаты, солдатки, а также вдовы и девки, склонные к отшельничеству, к иночеству, ко хлыстовщине. ) возле овражка. Там остановил он свою рыженькую у низенькой, старенькой, набок скривившейся избушки. Ворота были заперты. Пахом постучал в окошко, отклика нет.

Бежит мимо девочка подросток с кузовками в руках.

Спрашивает у нее Пахом:

- Куда, красавица?

- В лес по грибы да по ягоды,- бойко отвечала ему девочка.

- Из коего дома? - спросил Пахом.

- У тетушки, у келейницы Катерины в сиротах живу,- молвила девочка.

- Семена Иваныча знаешь?

- Как не знать дедушки Семенушки? - улыбнулась девочка.- С тетушкой он в любви да в совете, в келью к нам похаживает, божественны книги почитывает.

- Что ж он? Ушел, что ли, куда из деревни? - спросил Пахом.

- На огороде работает, гряды полет. Завороти за угол-от, видно оттоль.

- Спасибо, девонька, спасибо,- молвил Пахом и, привязав рыженькую у ворот, пошел по указанью.

Над грядкой капусты наклонился восьмидесятилетний старик, седой как лунь, приземистый и коренастый. Полет он грядку, а сам что-то вполголоса напевает. То был отставной матрос Семен Петров Фуркасов. Тридцать лет с годом служил он в ластовых экипажах в Кронштадте и там вступил в корабль божьих людей. Много было тогда матросов, даже и офицеров, принявших тайну сокровенную. Сначала из любопытства хаживал в их собрании Фуркасов и в "братском обществе" (Так назывались сходбища хлыстов, бывавшие в Кронштадте, на Низкой Широкой улице, в доме Родионова.) сошелся с пророком Яковом (Яков Андреев Кушеревский, хлыстовский пророк - матрос, находившийся постоянно на вестях у корабельного мастера. ) и был им увлечен в хлыстовскую веру. С Яковом Фуркасов езжал в Зеленецкий монастырь к старцам Пармену и Савватею (Зеленецкий монастырь в Петербургской губернии. В нем бывали хлысты, даже евнухи. Инок Савватий - в мире Софон Авдеев Попов, родом из Моршанского уезда, в молодости (в 1775 году) за сектаторство сеченный публично батогами и сосланный в Динаминд. Он с иноком Парменом увлек в секту самого зеленецкого архимандрита.), бывал с ними на сходбищах у Фролова в Царской Славянке (Царская (прежде Графская) Славянка близ Царского села. Там у купца Якова Фролова бывали хлыстовские сходбища.), у купца Ненастьева в Петербурге (В Басковом переулке. Дочь купца Ненастьева, Вера Сидоровна, была пророчицей и в ненастьевском корабле и у К. Ф. Татариновой.), а подружившись с пророком Никитушкой (Никитушка (Никита Иванов Федоров) - солдат, музыкант первого кадетского корпуса, был пророком сначала в корабле Ненастьева, а потом у Татариновой, где благодаря хлыстам из высокопоставленных лиц получал чины. И он и жена его за сектаторство сосланы были в новгородские монастыри.), был принят в сионскую горницу Татариновой. Там познакомился он со стариком Луповицким и с его женою. И когда генерал завел в Луповицах "дом божий", Фуркасов вышел в отставку и поселился на родине, в деревне Коршуновой, что была от Луповиц с поля на поле. Тут он сделался одним из самых первых участников на соборах Луповицкого. Усердно радел на них престарелый матрос, и божьи люди надивиться не могли, как это он, такой дряхлый, с переломленной на государственной службе ногой, скачет, пляшет, кружится, ровно молоденький. "Свят дух укрепляет его, свят дух его водит",- говорили они.