Александр Насибов - Тайник на Эльбе

- Хочу добавить. - Шарфюрер переступил с ноги на ногу. Штурмфюрер Торп говорил так, будто кто-то ему мешал, будто он с кем-то боролся. И на полуслове - конец!..

- Значит, помешали?

- Да, господин оберфюрер.

- Русская разведка, - пробормотал оберфюрер, встал, дернул, плечом. - Но что она может, русская разведка? Ну, три, четыре агента. А у группенфюрера Упица десятки людей!

- Штурмфюрер Торп, видимо, имел основания. Он говорил, и в голосе его звучала смертельная тревога - я это почувствовал, господин оберфюрер.

- Ладно, идите к себе. Эфир слушать непрерывно!

Радист выбежал из кабинета.

Оберфюрер подошел к висящей на стене карте, отыскал лесок, в котором был расположен тайник. Итак, колонна грузовиков с архивами вышла в два часа ночи. Сейчас два часа и девятнадцать минут. Можно предположить, что за это время грузовики проехали километров десять. Оберфюрер прикинул место, где, по расчетам, должна была находиться колонна, отчеркнул ногтем косой крест на карте. Какая же опасность могла подстерегать там колонну?..

Зазвонил телефон. Командование ПВО сообщало: на аэродром "Шварцензе" произведено нападение. Сначала его бомбили самолеты противника, а сейчас атакует отряд наземных войск. Донесение передано рацией зенитной батареи, которая расположена близ аэродрома. Батарея разбита бомбами, но рация уцелела - она вынесена далеко за пределы огневой позиции, замаскирована.

Оберфюрер бросил трубку на рычаг. И почти сразу же телефон зазвонил вновь. Дежурный по штабу противовоздушной обороны докладывал, что над аэродромом "Шварцензе" вновь появились самолеты противника. На взлетно-посадочной полосе отмечено движение, видны огни; похоже, что идет подготовка к приему самолетов. Пункт связи батареи атакован передав это, рация прервала работу.

Руководитель гестапо побледнел. Все было ясно. Ведь аэродром находился на пути колонны, километрах в пятнадцати. Грузовики с архивами направлялись именно к нему!

2

На захваченный десантниками аэродром один за другим садились советские транспортные самолеты. Машины, ожидающие посадки, кружили поодаль. Высоко в небе ходили ночные истребители сопровождения, охраняя район операции.

В эти минуты другие группы советских бомбардировщиков наносили удары по военным объектам почти всех крупных городов и гарнизонов, расположенных вокруг Карлслуста, отвлекая "мессершмитты" и "хейнкели", дезориентируя систему взаимодействия, оповещения и связи фашистской ПВО. Налетам, в частности, подверглись объекты в Берлине, Гамбурге, Люнебурге, Шверине, Ораниенбурге и других городах.

Как только очередной транспортный самолет садился и отруливал за пределы дорожки, к нему мчались грузовики. Двери распахивались, фюзеляж самолета заполнялся драгоценными ящиками. И машина взмывала в воздух. Пять-шесть таких транспортников собирались в группу и в сопровождении эскорта истребителей следовали на Восток.

Уже две такие группы ушли, третья поднялась и готовилась лечь на курс, когда сверху на нее свалилась четверка фашистских истребителей. С первого же захода был подожжен один транспортник - он задымил и стал терять высоту. Но врагов заметили. Советские истребители перехватили "мессершмиттов" на выходе из пике и тоже сбили одну машину.

В воздухе завертелась карусель воздушного боя. Машины то пропадали в темноте, то звездочками вспыхивали в мягком свете луны. Небо чертили огненные шпаги трасс. Где-то высоко вверху образовался багровый ком, разлетелся тысячей белых брызг...

Немецкие истребители все прибывали. Через несколько минут в воздухе дралось уже двенадцать машин противника. Но это было все, что могли дать ПВО Берлина и Гамбурга, - они сами едва отбивались от больших групп бомбардировщиков. А с Востока к Карлслусту спешили все новые эскадрильи краснозвездных "ястребков", чтобы сменить советские истребители, израсходовавшие боекомплект и норму горючего.

Наверху шло сражение, на аэродроме ни на секунду не прекращалась работа. Тяжело груженные транспортники все так же уходили в воздух.

Все эти самолеты пролетали над Аскером. Он лежал на шоссе - там, где закончилась его схватка с Торпом. Аскер слышал, как высоко вверху прогудели германские истребители - он легко распознал надсадный, прерывистый рокот их моторов. Почему они здесь? Неужели десант обнаружен? По всей видимости, так: со стороны аэродрома раздалось приглушенное расстоянием бормотание авиационных пулеметов, а потом над головой Аскера пронесся, снижаясь, объятый пламенем большой самолет...

Он застонал, стиснул кулаками виски. Дважды пытался он встать, но оба раза в раненой ноге начинала пульсировать такая нестерпимая боль, что он лишался сознания.

Вот Аскер вновь открыл глаза, прислушался. Было тихо. Он с трудом подтянул руку с часами, приподнял голову. Часы оказались разбитыми.

Усилие утомило. Некоторое время он лежал неподвижно, отдыхая. Потом повернул голову, огляделся. Краешек неба был подернут прозрачной желтизной. Сколько же сейчас времени? Часа четыре? Видимо, около того. Близился рассвет. Значит, скоро конец операции...

Еще несколько минут ушло на отдых. Проклятая слабость, неужели это - результат одной лишь раны в бедре? Аскер попробовал шевельнуть больной ногой. Она одеревенела. Подобрав валявшийся рядом нож Торпа, он вспорол штанину, осмотрел рану - широкую, с рваными краями. Потом чуть коснулся ее. Из раны медленными толчками полилась кровь. Он понял: нож Торпа задел какой-то большой сосуд, потеряно много крови. Потому и слабость.

Стараясь не делать резких движений, он отстегнул брючный ремешок, замотал им ногу повыше раны, подсунул под ремень рукоять ножа и несколько раз повернул, затягивая жгут. В глазах помутилось от боли, но зато кровь перестала течь.

Еще минута на отдых. Отдышавшись, он вспомнил о пистолете Торпа. Ага, вот и пистолет - лежит на обочине. Аскер поднял его, осмотрел, сунул оружие в карман, стал на четвереньки, оперся на здоровую ногу и медленно выпрямился. Его качнуло от слабости, он снова упал.

Через некоторое время он повторил попытку. На этот раз удалось поставить больную ногу на землю и не упасть. Аскер постоял немного, запрокинув голову и балансируя руками, сделал шаг здоровой ногой, подтянул больную, снова шагнул.

Он понимал: двигаясь так, ему и за сутки не добраться до аэродрома. Он отчетливо сознавал и то, что не позже чем через полчаса последние самолеты заберут последний груз, последних десантников и уйдут в воздух.

Краешек неба на востоке стал розовым. Оттуда потянуло ветерком. Потом ветер стих. Аскер уловил нарастающий шум моторов. И вот уже над головой проплыла на восток невидимая в белесой мгле группа тяжелых самолетов. Шум моторов становился гуще, стихал.

- Последние, - прошептал Аскер.

Он сделал шаг вперед, еще два или три шага, со стоном опустился на землю, закрыл глаза. Да, теперь все - он обречен. Жить осталось часы, быть может, минуты. Если в воздухе вражеские истребители, то к аэродрому, конечно, спешат и части наземных войск. Первый же автомобиль, который проедет по этому шоссе, наткнется на разбитые машины, на тело Торпа. Начнутся поиски, и тогда конец.

Он оперся о землю ладонями, приподнял голову. Невозможно примириться с мыслью о смерти, когда кажется - вся жизнь впереди. Жизнь! А что он знает о жизни? Многое. Многое - и ничего. Ему же и тридцати не исполнилось!..

Сами собой потекли по лицу слезы.

Он плакал?

Ну и что ж! Он-то ведь находился наедине с собой, вокруг была только ночь, безмолвная равнина, ничего больше...

Время шло. Он затих. Потом поднял голову, прислушался. Почудился какой-то звук. Самолет? Нет, это не был шум авиационного мотора. Что же, тогда? Автомобиль? Да, вероятно, автомобиль.

Обдирая колени об асфальт, он сполз в придорожный кювет, вынул пистолет, извлек обойму. Шесть патронов. Значит, он еще сможет...

Звук стал слышнее. И странно - Аскер почувствовал, что ровнее стало биться сердце, прояснилось в голове. Он приподнялся над кюветом. Руки его, упиравшиеся в край обочины дороги, ощутили, что земля легонько подрагивает. Он приложил к ней ухо, отчетливо услышал отдаленный лязг металла. Сомнений не было - шел танк. Танк или танки.

Что же он медлит? Или впрямь решил погибнуть вот так - просто, без пользы для дела? Нет, тысячу раз нет! Но он не в силах идти. Значит, должен ползти. Скорее за обочину, подальше в поле!..

Аскер вцепился руками в наружный откос кювета, подтянул, помогая здоровой ногой, тело. Так, хорошо... Теперь - ползти!

Вонзая локти в рыхлый, податливый грунт, ящерицей извиваясь между борозд и кочек, он двинулся прочь от дороги. Раненой ноги он уже не чувствовал: боль отдавалась выше, в спине, в затылке, в висках - по ним будто кувалдами молотили. Ползти... Ползти вперед! Скорее, скорее!..

Он потерял ощущение времени. Что-то, что было сильнее его самого, гнало вперед. Была ли это тренированная воля бойца? Или могучий инстинкт жизни? Кто знает! Скорее всего, и то и другое.