Марк Алданов - Кваретаро и император Максимилиан

Заметили ли в Париже, что мексиканская императрица начинает сходить с ума? Кажется, не заметили. Наполеон отдал ей визит в «Гранд Отеле» — между тем она была в таком состоянии, что легко могла его застрелить или зарезать. Как бы то ни было, Шарлотта с обычным церемониалом покинула Францию и, отдохнув немного в Мирамаре, отправилась в Рим (в ту пору еще папский): она хотела добиться от папы, чтобы он повлиял на Наполеона.

Встретили ее и там с большим почетом: несколько кардиналов ждали ее приезда на вокзале. Отряд папской гвардии проводил императрицу до гостиницы, тоже «Гранд Отеля». Пий IX торжественно принял ее в тронном зале Ватикана, затем прошел с ней в кабинет и, оставшись с Шарлоттой наедине, услышал речи, подобных которым, вероятно, никто никогда в этом кабинете не произносил. Императрица сообщила папе, что он окружен отравителями, состоящими на жаловании у Наполеона III. «В момент, когда она покидала кабинет папы, она была уже сумасшедшей», — говорит граф Корти в своем труде, основанном на тщательном изучении архивных материалов.

Императрица вернулась в «Гранд Отель». В этот вечер она давала обед в честь кардиналов и, опасаясь отравления, не ела за обедом ничего, кроме орехов и апельсинов, тщательно их осматривая: не вспрыснули бы внутрь яд. К напиткам Шарлотта не притрагивалась, но так как ее мучила жажда, то она вышла из гостиницы, наняла извозчика и отправилась к фонтану, на том же извозчике императрица снова поехала к папе и добилась с ним свидания. Она бросилась в ноги Пию IX, сообщила ему, что «Гранд Отель» наводнен наполеоновскими отравителями, что она голодна, что она чувствует себя в безопасности только в Ватикане, что она из Ватикана не уйдет.

Нетрудно себе представить растерянность во дворце папы. По приказу Пия IX была послана в Бельгию телеграмма брату императрицы, графу Фландрскому, о том, что он должен немедленно прибыть в Рим: его сестра заболела умственным расстройством. Шарлотте подали шоколад, который она согласилась выпить, впрочем, тоже после разных мер предосторожности. Затем в «Гранд Отель» был послан кардинал Антонелли, тотчас «удаливший всех подозрительных людей». Императрице объявили, что теперь она может вернуться в гостиницу совершенно спокойно. Однако Шарлотта об этом не хотела слышать, несмотря на удаление отравителей. «Никогда еще ни одна женщина не ночевала в Ватикане, — говорит граф Корти. — Но императрица кричала, раздирая душу, и повторяла, что будет спать на полу, если ей не отведут комнаты. Папа приказал монсиньору Паюса приготовить для нее и для ее фрейлины постели в библиотеке».

На следующий день умопомешательство Шарлотты стало буйным. Ее перевезли в «Гранд Отель» и надели на нее смирительную рубашку. За императрицей приехал граф Фландрский. Она вдруг почувствовала себя лучше, затем снова впала в состояние полного безумия. Однако теперь в намерении отравить ее она обвиняла уже не Наполеона III, а своего мужа Максимилиана. Из этого можно сделать вывод, что к ее умопомешательству имели некоторое отношение и происходившие в Мексике интимные дела. Армида?

Перевезли ее сначала в Мирамар, потом в Бельгию, на родину, где она прожила сумасшедшей еще шестьдесят лет! Бельгийская королевская семья отвела ей замок Тервюрен. В 1879 году этот замок сгорел. Говорили, что Шарлотта сама его и подожгла. Кажется, это неверно, хоть врачи и сообщали, что у нее часто бывали припадки мании разрушения. В эти минуты она истребляла вокруг себя все — кроме портретов и вещей императора Максимилиана. После пожара Тервюрена для нее купили у графа Бофора другой замок, Бушу, где несчастная императрица и жила до самой своей кончины: жила там и в 1914—1918 годах, в пору германской оккупации. Занималась она вязанием, иногда садилась за рояль и играла мексиканский гимн. В день ее рождения Шарлотту неизменно посещала королевская семья. Король Альберт бывал у своей тетки довольно часто. Он присутствовал и при ее кончине, в январе 1927 года.

Императрица Шарлотта ничего в Париже не добилась; Наполеон III в личном письме к Максимилиану предупредил его, что французские войска из Мексики уйдут, и нерешительно ему посоветовал отречься от мексиканского престола. То же самое советовали императору и некоторые другие лица: отречься от престола и бежать, возможно скорее бежать в Европу.

Он и сам об этом подумывал. Вдобавок, у него были сведения, что его брат Франц Иосиф после неудачной франко-прусской войны стал очень непопулярен в Австрии. Как известно, в 1866 году Австрия потерпела от пруссаков решительное поражение при Садовой, но одновременно разгромила союзные с Пруссией итальянские войска под Кустоццой и итальянский флот у острова Лиссы. Австрийский адмирал Вильгельм фон Тегетгоф, разбивший с 7-ю фрегатами 11 фрегатов адмирала Персано и впервые пустивший в ход новое орудие — таран (теперь все это звучит архаически-забавно), стал национальным героем в Австрии. Тегетгоф был близким другом Максимилиана и состоял в свое время при нем адъютантом. Как нарочно, австрийский фрегат, потопивший под Лиссой лучшее итальянское судно, носил имя эрцгерцога Максимилиана, в свое время командовавшего австрийским флотом. В нетребовательной Австрии этого оказалось достаточным, чтобы создать некоторую популярность мексиканскому императору. При возвращении Франца Иосифа в Вену на улицах столицы кричали: «Да здравствует Максимилиан!» Так, по крайней мере, писали в Мексику австрийцы, и, по-видимому, их сообщения произвели на бывшего эрцгерцога некоторое впечатление: что, если Франц Иосиф отречется от короны в его пользу? Максимилиан еще говорил о «нашем мексиканском народе», но как будто был бы не прочь отказаться от мексиканского престола ради наследственного, австрийского.

Европа тех дней жила со дня на день, как мы теперь (впрочем, я сходства не преувеличиваю). Наполеон III все еще считался гением; однако уже высказывались разные сомнения, может быть, он умрет? Или, может быть, Бисмарк установит в мире прусскую гегемонию? А может быть, в Европе произойдет социальная революция? Достоевский немного позднее (20 марта 1868 года) писал А.Н. Майкову: «Для чего Наполеон увеличил свое войско и рискнул на этакую для своего народа неприятную вещь в такой критический для себя момент? Черт его знает. Но добром для Европы не кончится. (Я как-то ужасно этому верю.) Плохо, если и нас замешают. Кабы только хоть два годика спустя. Да и не один Наполеон. Кроме Наполеона, страшно будущее, и к нему надо готовиться. Турция на волоске, Австрия в положении слишком ненормальном (я только элементы разбираю и ни о чем не сужу); страшно развившийся проклятый пролетарский западный вопрос (о котором почти и не упоминают в насущной политике!) и, наконец, главное: Наполеон — старик и плохого здоровья. Проживет недолго. В это время наделают неудач еще больше, и Бонапарты еще больше омерзеют Франции, что будет тогда? К этому России надо готовиться, и поскорее, потому что это, может быть, ужасно скоро совершится».

Ожидания Максимилиана были, конечно, не очень серьезны. Австрия все же не собиралась свергать Франца Иосифа. Вдобавок, у австрийского императора был законный престолонаследник, хотя и малолетний: кронпринц Рудольф. Габсбургской короны Максимилиан, наверное, не получил бы, если б и уехал из Мексики, но он спас бы свою жизнь. Погубили его те самые люди, которые и возвели его на престол. Из них Гутьеррес так в Мексику и не вернулся. Став мексиканским императором, Максимилиан неоднократно убеждал этого своего первого советника вернуться на родину. «Человек семнадцатого столетия» под разными предлогами уклонялся: у него было большое состояние, отличный палаццо в Риме, он предпочел остаться в Европе. Это ему не помешало, когда обстоятельства изменились, писать Максимилиану, что отказ от престола был бы недостойным поступком, «бегством с поста» и т.д.

Играя на «долге» и «посте», можно было добиться всего что угодно от романтического императора. «Если страна (Мексика) меня не покинет, — писал он в Европу графу Бомбеллю, — то и я ее не покину, даже после того как Франция уведет свои знамена, запятнанные нарушением договора. Живейшей и высшей радостью была для меня победа у Лиссы. Во мне пробудились старые воспоминания, флот, его доблестные офицеры, мои милые матросы, Адриатическое море... С трудом сдерживал я скорбь при мысли, что мне не было дано на борту корабля, носящего мое имя, повести в бой молодое флотское знамя. Но чувство это прошло, у меня остается лишь благотворное сознание исполненного с честью долга».

Может быть, ему было и тяжело возвращаться в Европу. Он много писал друзьям об очаровании Мексики, о своей успешной, плодотворной работе, о своих больших планах на будущее и, вероятно, при крайнем споем самолюбии боялся, что окажется в смешном положении. Не могла не тревожить его и мысль о сошедшей с ума жене: как быть с ней (и с Армидой?). Колебался он мучительно и долго. Его положение становилось с каждым днем все труднее, все безнадежнее. Партизанские отряды президента Хуареса приближались к столице. У Максимилиана почти не было войск и совершенно не было денег. Государственные расходы покрывались теперь при помощи особого приема, называвшегося refaccion и применявшегося, кажется, пока только в Мексике: если какому-либо лицу причиталось от казны десять тысяч пиастров, то ему предлагали внести еще десять тысяч золотом и получить «боны» на двадцать тысяч!.. (Быть может, этот метод еще завоюет и Европу.) Не было у Максимилиана и сколько-нибудь серьезных министров. Вероятно, несчастный император уже мог догадываться о ждущей его участи. В своих стихах он пишет: