Александр Зимин - Опричнина

Таким образом, опричнина у Д.И. Иловайского — это только «бессмысленная тирания», «кровожадное самоуправство» Ивана Грозного, не имевшие под собой никаких оснований.

В условиях поднимающегося революционного движения и реакционных мероприятий правительства, направленных на борьбу с движением народных масс, Иловайский выступил со своими историческими воззрениями как выразитель монархическо-черносотенных взглядов реакционного дворянства. Представителю официальной науки Российской империи Иловайскому надо было показать, что в истории русского самодержавия никаких выступлений против царской власти никогда не было, что самодержавие всегда охраняло интересы своих подданных, и если было в истории России царствование Ивана Грозного, «исполненное громких событий и превратностей судьбы, в первой половине своей возвеличившее Россию, а потом доведшее ее до великого истощения и унижения»[124], то все это потому, что государь этот был «натура испорченная, деспотическая, страстная», «свыше ниспосланная» нашему народу для его испытания, «для его закала в терпении в благочестивой преданности Промыслу»[125].

К.И. Бестужев-Рюмин, Е.А. Белов и Д.И. Иловайский, несмотря на различия в их отношении к опричной деятельности Ивана Грозного, были представителями реакционной буржуазно-дворянской историографии. И эклектические построения Бестужева-Рюмина (сочетание соловьевской схемы со славянофильской оценкой событий), и неприкрытая апология самодержавия Беловым, и возврат назад, к Карамзину, у Иловайского — все это вытекало из их реакционного по своему существу политического и исторического мировоззрения, изображавшего историю России как историю русского самодержавия.

Несколько по-иному рассматривали царствование Ивана Грозного представители либерально-буржуазной историографии Н.И. Костомаров и В.О. Ключевский.

Выступая против оценки личности Ивана Грозного, данной Бестужевым-Рюминым, Н.И. Костомаров берет за образец характеристику Ивана Грозного, вышедшую из-под пера Карамзина. Поэтому Иван Грозный снова выступает как «нервная натура», как «пьяный, развратный, кровожадный тиран», как «упрямый деспот и трус по натуре». В боярстве XVI в. Костомаров отказывается видеть какую бы то ни было оппозицию самодержавию. Вся борьба Ивана Грозного за упрочение своей власти не имеет никакого смысла, бесполезна и беспочвенна, ибо по существу никто ему не сопротивлялся, никто не роптал. «Царь Иван рубил головы, топил, жег огнем своих ближних слуг: народ не роптал, не заявлял ужаса и неудовольствия при виде множества казней, совершаемых часто всенародно»[126]. «Учреждение опричнины, по мнению Костомарова, очевидно, было таким чудовищным орудием деморализации народа русского, с которым едва ли что-нибудь другое в его истории могло сравниться»[127].

Не лучшими красками рисует Н.И. Костомаров и самих опричников: «Новые землевладельцы, опираясь на особенную милость царя, дозволяли себе всякие наглости и произвол над крестьянами, жившими на их землях, и вскоре привели их в такое нищенское положение, что казалось, как будто неприятель посетил эти земли»[128].

Таким образом, политика Ивана IV оказалась целиком сведенной к проявлениям характера Ивана Грозного, который представлен как человек, одаренный «в высшей степени нервным темпераментом и с детства нравственно испорченный»[129]. Однако, несмотря на идеалистическую ограниченность исторических взглядов Костомарова, нам понятно его отрицательное отношение к царствованию Ивана IV как выражение оппозиционности либерально-буржуазного историка, оценивавшего русское самодержавие с позиций буржуазного национализма.

С отрицательной оценкой деятельности Ивана Грозного и опричнины выступил и один из крупнейших буржуазных историков — В.О. Ключевский. В условиях нараставших экономических и социальных противоречий пореформенной России Ключевский сделал попытку пересмотра исторической концепции своего учителя С.М. Соловьева, внеся в нее новое экономическое и социальное содержание.

Опричнина в концепции Ключевского не получила значения закономерного этапа в развитии Русского централизованного государства. Он отказался видеть в ней какое-либо проявление здравого смысла, а видел лишь плод «чересчур пугливого воображения царя»[130]. «Учреждение это, — писал Ключевский, — всегда казалось очень странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал… Если все это (т. е. утверждение или введение опричнины. — A3.) не простое сумасбродство, то очень похоже на политический маскарад, где всем государственным силам нарочно даны несвойственные им роли и поддельные физиономии»[131].

Ключевский рассматривал борьбу Ивана Грозного с боярством как разрешение «несообразности», которая возникла между государем и боярством. Несообразность эта заключалась в том, что Московское государство в XVI в. было абсолютной монархией, «но с аристократическим управлением, т. е. правительственным персоналом». Одновременно с государственной властью, продолжает историк, росла и другая политическая сила, которая стесняла государственную власть, аристократическая организация, «которую признавала сама власть»[132]. «Обе стороны не могли ни ужиться одна с другой, ни обойтись друг без друга. Не умея ни поладить, ни расстаться, они попытались разделиться — жить рядом, но не вместе. Таким выходом из затруднения и была опричнина»[133]. Ключевский совсем не склонен называть эти затруднения борьбой на том основании, что притязания бояр не были так решительны и радикальны, чтоб не оставалось никакой возможности примирения, да и «разлад обеих сторон имел собственно не политический, а династический источник. Дело шло не о том, как править государством, а о том, кто будет им править»[134]. Опричнина на основании такого объяснения ее генезиса оказывалась для Ключевского учреждением, политический смысл которого «все-таки довольно трудно понять», ибо затруднений между государем и аристократией она не разрешила[135]. Не лучше обстояло у Ключевского дело и с объяснением «назначения» опричнины. Он писал, что Иван IV, «не имея возможности сокрушить неудобный для него правительственный строй… стал истреблять отдельных подозрительных или ненавистных ему лиц. Опричники ставились не на место бояр, а против бояр, они могли быть по самому назначению своему не правителями, а только палачами земли». Опричнина получала, таким образом, значение орудия борьбы, направленного исключительно «против лиц, а не против порядка»[136].

Попытка В.О. Ключевского найти в опричнине экономическое содержание привела его к пониманию опричнины как «пародии удела». «Опричнина царя Ивана была дворцовое хозяйственно-административное учреждение, заведовавшее землями, отведенными на содержание царского двора… Сам царь Иван смотрел на учрежденную им опричнину, как на свое частное владение, на особый двор или удел, который он выделил из состава государства; он предназначал после себя земщину старшему своему сыну как царю, а опричнину — младшему как удельному князю»[137].

Отрицая классовое содержание общественного развития, не одобряя каких бы то ни было резких выступлений против основ самодержавного строя, либерально-буржуазный историк Ключевский считал, что «опричнина, выводя крамолу, вводила анархию, оберегая государя, колебала самые основы государства»[138].

Подводя итог царствованию Ивана Грозного, Ключевский писал: «Жизнь Московского государства и без Ивана устроилась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устроение пошло бы легче и ровнее, чем оно шло при нем и после него: важнейшие политические вопросы были бы разрешены без тех потрясений, какие были им подготовлены»[139]. В этих итогах видны политические убеждения типичного либерала пореформенной России с его боязнью социальных потрясений, с его желанием затушевать всякие противоречия и разрешить все животрепещущие вопросы мирным путем.

Исторические воззрения представителя либерального народничества 80-90-х годов Н.К. Михайловского (1842–1904) отражали его субъективно-идеалистические, народнические взгляды. Не понимая роли личности в историческом процессе, он отрывал деятельность Ивана IV от той обстановки, которая ее породила. Это вело к чисто психологической оценке грозного царя, тогда как деятельность его лишалась абсолютно всякого содержания. Михайловского интересует только «личная трагедия» Ивана Грозного, которого «посещали муки совести за совершенные им злодейства и безумства»[140]. Шатаясь «из стороны в сторону, от греха к покаянию»[141], Иван Грозный, по мнению Михайловского, не мог сделать ничего хорошего. Поэтому опричнина не имела ни необходимости, ни целесообразности.