Петр Балаев - Анти-Стариков-2. Правда о русской революции. От Февраля до Октября. Гадит ли англичанка в России?

Только вот маневры Добровольческой армии, которая из Ростова почему-то пошла громить не логово большевизма, а двинулась в обратную сторону, выглядят тогда очень… неожиданными. Да, вожаки беляков объясняли это решение тем, что хотели с неприветливого Дона переместиться в район антисоветской Кубани и там отожраться, отогреться, собраться с силами и как рвануть до самого Петрограда… Оказалось, совсем «неожиданно», что кубанские казаки еще революционнее донских, а Екатеринодар непрошенных гостей встретил пулеметно-пушечным огнем. Именно так и писали они в своих воспоминаниях. И выставляли генерала Алексеева, бывшего начальника Генштаба при царе, в идиотском свете. Все-таки штабист такого уровня представление о разведке имеет, поэтому, как хотите, но верить в то, что маршрут передвижения не был обеспечен сбором информации, в том числе и о политической ситуации на Кубани – глупость.

Добавим еще следующее. Мне приходилось служить в дивизии, которая прикрывала российскую границу от возможного нападения китайской армии, наряду с подразделениями постоянной боевой готовности, в дивизии были и так называемые кадрированные части. Укомплектованы они были только офицерами, прапорщиками и частью сержантского состава. В случае начала войны, подразделения постоянной боевой готовности выдвигались на оборонительные рубежи и сдерживали противника, давая возможность провести мобилизацию. Призываемый из народного хозяйства контингент направлялся в кадрированные части, и благодаря уже тому, что остов командный был готов, период от прибытия призывников до готовности подразделения, как боевой единицы, значительно сокращался. Опять слово Деникину, который проболтался о принципах формирования Добровольческой армии: «Все эти полки, батальоны, дивизионы были по существу только кадрами, и общая боевая численность всей армии вряд ли превосходила 3-4 тысячи человек…»

Можно почти дословно воспроизвести показания, которые мог дать А. И. Деникин на Лубянке, если бы так шустро не смылся из Франции туда, откуда выдачи подобных ему не было: представителями англо-французского командования перед Алексеевым и Корниловым была поставлена задача выдвинуться в район, максимально приближенный к портам черноморского побережья России, с целью обеспечения, после выхода из войны Германии и эвакуации оттуда её войск, высадки оккупационных частей армий «союзников». Для этого командованию формирующейся Добровольческой армии, полагаясь на местные ресурсы необходимо было создать кадрированные части, которые было возможно в максимально короткие сроки после поступления необходимых для этого денежных средств и вооружения, развернуть в полноценную армию, проведя мобилизацию местного населения. До прекращения войны с Германией и начала высадки десантов интервентов задача Добровольческой армии определялась в максимальной дестабилизации обстановки на юге России.

А денег Антанта сразу «добровольцам» не дала. Деловые люди деньгами не рискуют, сначала нужно себя проявить, показать, что мильёны не будут на ветер выброшены. В условиях безденежья кадры подобрались «отборные». Служить корниловской идее, которую сам «идеолог» до своей странной смерти так и не смог внятно сформулировать, отказались все, не больные головой, офицеры, которые испытывали материальные затруднения, потому как смысла записываться в добровольцы за паек и нищенский оклад в обмен на риск быть убитым, никакого не было. Овчинка выделки не стоила. В результате под «добровольческие» знамена собрался всякий сброд: «Отозвались, как я уже говорил, офицеры, юнкера, учащаяся молодежь и очень, очень мало прочих «городских и земских» русских людей. «Всенародного ополчения» не вышло. В силу создавшихся условий комплектования, армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый. Нет нужды, что руководители ее вышли из народа, что офицерство в массе своей было демократично, что все движение было чуждо социальных элементов борьбы, что официальный символ веры армии носил все признаки государственности, демократичности и доброжелательства к местным областным образованиям… Печать классового отбора легла на армию прочно и давала повод недоброжелателям возбуждать против нее в народной массе недоверие и опасения и противополагать ее цели народным интересами». Вот этот «классовый» характер, как стыдливо Антон Иванович охарактеризовал войско, которым потом командовал, означал, что основу армии составляли рвущиеся развешать хамов на фонарях. Потом лидеры белого движения мямлили, что даже письменного приказа расстреливать пленных Корнилов добровольцам не давал…

Разумеется, войско сформированное из откровенной швали и гимназистов, разбежалось бы при первых же более-менее серьезных трудностях, поэтому сразу с каждого добровольца бралась расписка об обязательстве прослужить 4 месяца. Теперь несоблюдение этого условия можно было считать дезертирством и поступать с нарушителем по законам военного времени. Потом личный состав был повязан расстрелами пленных, реквизициями и мародерством. Всё, пути назад из Добровольческой армии не было. Так себя это воинство показало, что даже после антисоветского мятежа в казачьих областях, отношения между войском Деникина и казачьими частями были «слегка» натянуты.

Не связывают и восстание казаков на Дону с действиями Добровольческой армии. Причину видят в политике расказачивания, проводимой советской властью. Большей глупости придумать просто нельзя. Расказачивались казачки с огромнейшим удовольствием. С превеликим! Потому что казачья жизнь и служба – это не с нагайкой из дермантина и в спортивных штанах с желтыми лампасами фирмы «Адидас» ходить по рынку между лотков и ларьков…

Но это тема следующей книги.

И «красный террор». В прифронтовой Москве 1941 года был такой же «террор». За профашистскую агитацию грозил трибунал с гарантированным расстрелом. Несправедливо разве? Нужно было соблюдать демократические права альтернативно мыслящих граждан? А ведь такая аналогия не оставляет места измышлениям о зверствах большевиков. Ясен перец, если бы в 20–30-х годах кто-то начал в СССР заводить речь о том, что «красный террор» был направлен на уничтожение инакомыслящих, то такого чудака просто не поняли бы: какой может быть плюрализм мнений, если страна ведет войну? Потом менялись поколения, события тех лет отдалялись, радиотехника развилась так, что можно было слушать «Голос Америки», а оттуда неслось про зверства коммунистов в гражданскую. Ничего более умного не было придумано сусловскими идеологами, как попросить КГБ глушить враждебную пропаганду в эфире. И советская интеллигенция сделала логичный вывод: глушат – значит, боятся, значит, правда.

Мне на почту приходят письма с вопросом: почему же тогда В. И. Ленин откровенно не заявил народу, что против Советской России ведется война внешними агрессорами с использованием наемников из граждан России, ведь это сняло бы так много проблем и упростило бы внутреннюю политику?

Это вопрос не к Владимиру Ильичу. Это вопрос к тем правителям, которые имея в распоряжении страну, обладающую всеми необходимыми ресурсами для создания самодостаточной экономики, за столетия ничего для этого не сделали, держали государство в феодальном состоянии и превращали его в колонию. Большевикам нужно было думать, как после завершения войны строить торговые отношения с окружением, что бы приступить к индустриализации (откуда оборудование тракторных и автомобильных заводов в годы первых пятилеток поступало – помните еще?), объявление же состояния войны, даже с явным агрессором, привело бы к почти неразрешимым проблемам. Уже не признания Советского правительства пришлось бы добиваться на разных конференциях, мирные договора нужно было бы заключать.

Но вот когда это стало возможным, тогда, 7 ноября 1941 года, И. В. Сталин, обращаясь к армии и народу с трибуны Мавзолея, назвал вещи своими именами…