Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 2, часть 3)

* * *

Недели полторы после Настиных похорон приехал к Патапу Максимычу из Городца удельный крестьянин Григорий Филиппов. Запершись в задней горнице, добрый час толковал с ним горемычный тысячник. Кончив разговоры, повел он приезжего по токарням, по красильням, по всему своему заведению. Затем наказал Пантелею, окликнул бы он рабочих.

- Алексея Трифонова доводится мне в Красну Рамень послать,- объявил Патап Максимыч стоявшей без шапок толпе работников.- Оттоль ему надо еще кой-куда съездить. Потому с нонешнего дня за работами будет смотреть Григорий Филиппыч... Слушаться его!.. Почитать во всем... У него на руках и расчеты заработков.

- Слушаем, батюшка Патап Максимыч! - в голос отозвалисьтокари и красильщики, искоса поглядывая на нового приказчика.

Понурив голову, неспешными шагами пошел Патап Максимыч домой. Мимоходом велел Пантелею Алексея к нему позвать да пару саврасых вяток в тележку на железных осях заложить. А сиденье в тележке наказал покрыть персидским ковром, на котором сам выезжал в дальню дорогу.

Вошел Алексей в хозяйскую боковушу, положил богу уставные поклоны, низко поклонился стоявшему у окна хозяину.

- Новый приказчик поряжон,- сухо, не глядя на Алексея, сказал Патап Максимыч. Молчал Алексей, склонив голову.

- Пора тебе. Ступай с богом,- молвил угрюмо Чапурин.

- Слушаю,- едва слышно ответил Алексей.

- Для видимости... спервоначалу ехать тебе в Красну Рамень - на мельницы,сказал Патап Максимыч, глядя в окошко.- Оттоль в город. Дела там нет тебе никакого... Для видимости, значит, только там побывай... Для одного отводу... А из городу путь тебе чистый на все четыре стороны... Всем, кого встретишь, одно говори - нашел, дескать, место не в пример лучше чапуринского... Так всем и сказывай... Слышишь?

- Патап Максимыч...- начал было Алексей.

- А ты молчи да слушай, что люди старей тебя говорят,- перебил Патап Максимыч.- Перво-наперво обещанье держи, единым словом не смей никому заикнуться... Слышишь?

- Слушаю, Патап Максимыч,- полушепотом сказал Алексей.

- Смалчивать будешь - не вспокаешься... По гроб жизни тебя не оставлю,продолжал Патап Максимыч.- Не то что девичьей глупостью где похвалиться, болтнешь чуть что ненароком - не уйдешь от меня. Помни это, заруби себе на носу...

- Буду помнить, Патап Максимыч,- отозвался Алексей глухим, едва слышным голосом.

- То-то. Не мели того, что осталось на памяти,- молвил Патап Максимыч.- А родителю скажи: деньгами он мне ни копейки не должен... Что ни забрано, все тобой заслужено... Бог даст, выпадет случай - сам повидаюсь, то же скажу... На празднике-то гостивши, не сказал ли чего отцу с матерью?

- Никому ничего я не говаривал,- упалым голосом отвечалАлексей.

- И не говори!.. Оборони тебя господи, если кому проговориться смеешь,строго сказал Патап Максимыч, оборотясь лицом к Алексею.- Это тебе на разживу,- прибавил он, подавая пачку ассигнаций, завернутую в розовую чайную бумагу.- Не злом провожаю... Господь велел добром за зло платить... Получай!

- Патап Максимыч! - воскликнул было Алексей, не принимая подарка.

- Чего еще? - грозно закричал на него Чапурин, сверкнув глазами.

- Тяжелы ваши милости! - едва переводя дух, проговорил Алексей.- Молчать! - громче прежнего крикнул Патап Максимыч.- Смеет еще разговаривать... Бери! Не протянул руки Алексей.

- Да бери же, босопляс ты этакой!.. Бери, коли дают,- топнув ногой, крикнул на него Патап Максимыч.- Ломаться, что ли, передо мной вздумал? Чваниться?.. Так я те задам!.. Бери, непуть (Непутный человек, иногда бес.) этакой!..

Дрожмя дрожали руки у Алексея, когда принимал он подарок от Патапа Максимыча. Хоть корыстен был, а эти деньги ровно калено железо ожгли его.

Ни слова не говоря, до земли поклонился он Патапу Максимычу.

- Для че валяешься? - строго молвил ему Патап Максимыч, оборачиваясь к окну.- Только богу да родителям в ноги следует кланяться - больше никому. Встал Алексей и замолчал, потупя очи.

- Нужда придет - письмо пиши: помогу,- говорил Патап Максимыч, глядя в окно.- А сам глаз не смей показывать... есть ли место на примете?

- Никакого нет,- ответил Алексей.

- В Комарове побывай. Марья Гавриловна Масляникова, что живет у сестры в обители, вздумала торги заводить, пароход покупает. Толкнись к ней - баба добрая... Без приказчика ей нельзя... Скажи: от Патапа, мол, Максимыча прислан.

Вздрогнул Алексей от речей Чапурина. И слышится, да не верится.

"Как же это так? - думает он.- Отчего же она сама не сказала мне?"

- Ну, с богом...- после долгого молчанья сказал Патап Максимыч, продолжая глядеть в окно.- Отправляйся.

- Патап Максимыч!..- упалым голосом начал было Алексей.

- Нечего тут!.. Коли сказано "с богом", так берись за скобку да шасть за косяк...- угрюмо сказал Патап Максимыч, не отворачиваясь от окна.- Пару саврасых с тележкой дарю. На них поезжай...

- Прости ты меня, ради господа...- зарыдал Алексей, падая к ногам Патапа Максимыча.

- В шею, что ли, толкать? - закричал тот.- Убирайся, покуда цел!

Грустно поднялся Алексей и неспешными шагами вышел из горницы. И тут не обернулся Патап Максимыч.

Но долго по уходе Алексея глядел он в окно. Очей не сводя, мрачно смотрел, как тот сряжался в дорогу, как прощался с Пантелеем и с работниками, как, помолившись богу на три стороны, низко поклонился покидаемому дому, а выехав за околицу, сдержал саврасок, вылез из тележки, еще раз помолился, еще раз поклонился деревне...

Вот тихо рысцой запылил он по излучистой дорожке, что пролегала меж ярко-зеленых полос озими. Вот и скрылся в темном перелеске... Улеглась и пыль, взбитая звонкими копытами дареных лошадок, а Патап Максимыч все стоит у окна, все глядит на перелесок. Пусто и безлюдно показалось ему в доме, когда воротился он с погоста, похоронив Настю... еще пустей, еще безлюдней показалось ему теперь, по отъезде Алексея... Широкими шагами ходит Патап Максимыч взад и вперед по горнице. Громко стучат каблуки его по крашеному полу, дрожит и звенит в шкапах серебряная и фарфоровая посуда... Тяжкие думы объяли Чапурина... Не выходит из мыслей дочь-покойница, не сходит и обидчик с ума... Рад бы радешенек из мыслей вон его, да крепко засел в голове - ничем оттуда его не выбьешь, не выживешь... Все гребтится Патапу Максимычу: куда-то он денется, каково-то будет ему в чужих людях жить. "Эх, грому на тя нет!бранится сам про себя Патап Максимыч.- Малого времени подождать не мог!.. Что теперь наделал, пустая голова?.. И себе навредил, и ее погубил, и меня обездолил... Ежа бы те за пазуху!

* * *

Опустилось солнышко за черную полосу темного леса; воротились мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать - после Николина дня грешно в избах огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался (Раздевался.), Фекла с дочерьми ставила на стол ужину... Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.

Выглянула Фекла в окно, всплеснула руками. Бросив столешник, что держала в руках, накрывая стол для ужины, кинулась вон из избы с радостным криком:

- Алексеюшка!

- Кони-то знатные какие, надо быть хозяйские,- нараспевпроговорила Параня, высунувшись до половины из середнего подъемного окна.

- Опять по делам, видно, послан,- проворчал разувавшийся Трифон.

Скрипнули ворота. Алексей въехал на двор и, не заходя в избу, хотел распрягать своих вяток, но мать была уже возле него. Горячо обнимает его, а сама заливается, плачет. Вся семья высыпала на крыльцо встречать дорогого нежданного гостя.

- Куда бог несет?- спросил Трифон у сына, когда тот перездоровался со всеми.

- Да по разным местам, батюшка.- отвечал Алексей.- Теперь покуда в Красну Рамень на мельницы... оттоль и сам не знаю куда.

- Как так?- удивился Трифон.- Едешь в путь, а куда тот путь, сам не ведаешь.

- На мельницах от хозяина приказ получу... А там, может, и на все лето уеду... На Низ, может, сплыву,- отвечал Алексей, привязывая саврасок обротями к заду тележки. Фекла всхлипнула.- Приводится тебе, дитятко, спознавать чужу дальню сторону,- на голос причитанья завела было она, но Трифон унял жену.

- Заверещала, ничего не видя! - крикнул он.- Не в саван кутают, не во гроб кладут... Дело хорошее - дальня сторона уму-разуму учит... Опять же Алёхе от хозяйских посылов отрекаться не стать... На край света пошлют, и туда поезжай.

- Чужбина-то ведь больно непотачлива,- горько молвила, утирая слезы, Абрамовна. Не ответил Трифон старухе.

- Есть ли овес-от в запасе?- обратился он к сыну.- Не то возьми из клети, задай лошадкам, да пойдем ужинать. Знатные кони! - примолвил старик, поглаживая саврасок.- Небось дорого плачены.

Не сказал Алексей, что дорогие лошадки подарены ему Патапом Максимычем.

Хоть заботная Фекла и яичницу-глазунью ради сынка состряпала, хоть и кринку цельного молока на стол поставила, будничная трапеза родительская не по вкусу пришлась Алексею. Ел не в охоту, и тем опять прикручинил родную мать. Еще раз вздохнула Фекла Абрамовна, вспомнив, что сердечный ее Алешенька стал совсем отрезанным от семьи ломтем.