Андрей Курпатов - 5 наболевших вопросов. Психология большого города

Сейчас ситуация меняется – у людей больше энергии, шире интересы, но мы разобщены. 5 процентов хотят что-то о политике посмотреть, 5 – о социальных проблемах, 5 – об искусстве, 5 – о внутреннем мире человека, 5 – о научных достижениях. А «гэги», как и в любом обществе, стабильно набирают в России 20 процентов. И телевидение пока идет по пути наименьшего сопротивления – вместо того чтобы объединять общество, заинтересовывать, просвещать, формировать вкус и систему ценностей нации, зарабатывает свои стабильные 20. У нас любят говорить, что это, мол, бизнес – телевидение рекламу продает, а поэтому «вынуждено»… Но, на мой взгляд, это не проблема «рынка», это проблема тотального недоверия нас друг к другу и недостатка воли, и отсюда – отсутствие смелых решений. Ну и бедность идей, видимо, не в последнюю очередь сказывается.

И с книгами нечто похожее происходит. В России, вообще-то говоря, очень мало читают (на страну, где сто миллионов уж точно способны читать, средний тираж современной прозы колеблется в районе полутора тысяч экземпляров – это даже не смешно), а покупательная способность у населения – низкая (то есть цена у книжек не может быть большой), в результате автор получает за свою книжку каких-нибудь двести долларов. И на что ему жить, прошу прощения?

Но вот эти лидеры нашего книжного проката… Во-первых, их раз-два и обчелся. Во-вторых, и их тиражи вовсе не запредельные – ну, сто тысяч экземпляров, ну, двести, триста-четыреста – это край. На сто миллионов потенциальных читателей! Это ведь те же самые 20 процентов «гэгов» с телевидения – «Аншлаги» в письменном виде. А где еще 80?! Что они читают? Это же гигантская масса на самом деле! И то, что эта гигантская масса способна читать, – очевидно. Это показали перестроечные годы с их полумиллионными и миллионными тиражами. Так где вы? Ау!

В общем, диагноз тот же самый: мы разобщены, у нас нет авторитетов, к которым мы готовы прислушаться, – мол, почитайте или посмотрите вот это, это действительно интересно; и наконец, нет системы качественной оценки продукта культуры, когда нам не просто говорят, что это, мол, «хорошо», но еще и подсказывают – почему хорошо, а это важно объяснять. А эти рассуждения, что у нас страна отсталая, потому что все Донцову читают и «Аншлаг» смотрят, – ерунда. Не все, не надо передергивать. А вот где все? – это вопрос.

Ну, читает 20 % населения Донцову, ну, смотрит тот же самый процент людей «Аншлаг», «Улицы разбитых фонарей» и какой-нибудь «Марш Турецкого», и что? Вполне эти произведения могут претендовать на свои 20%. Это не вопрос экономики, культуры или даже «массового сознания». Может быть, проблема в том, что высоколобые господа не смогли заинтересовать собой и своим творчеством оставшиеся 80 %, которым «Аншлаг» тоже не очень нравится. В том ли дело, что эти высоколобые господа чересчур авангардны?.. Сомневаюсь. Да и как вообще получилось, что между «Аншлагом» и этим авангардом такая гигантская мертвая зона образовалась? Целых 80 %! А может быть, дело в том, что эти высоколобые господа сами ничего и не читают? Поклонники «низкого жанра» – хоть читают, голосуют за своих любимцев рублем! А вы-то где? Почему молчит ваш читательский голос? Или вас полторы тысячи на всю Россию? Что-то я сомневаюсь опять…

Короче говоря, я бы вообще отказался от этого противопоставления: тут – «Аншлаг», там – «Авангард»; вы, мол, дебилы, а мы светочи мысли. Есть сомнения, что все так однозначно… Я бы даже отказался от разделения на массовую культуру и на элитарную. Сейчас, мне кажется, есть культура, которая хороша как «продукт потребления», – и не важно, Донцова это или Зюскинд, а есть культура, которая требует от человека серьезных душевных вложений, интеллектуальной работы и так далее. Сейчас во всем мире бум на философскую литературу, а детективы, наоборот, падают ниже некуда. Там возникла потребность потрудиться головой. И у нас она возникнет. Когда-нибудь…

– То есть, по вашему мнению, сейчас вообще нет никакой связи между талантом и успешностью – ни прямой, ни обратной?

– А каким образом, посредством чего они могут быть связаны? Гений часто бывает чудовищно неусидчив, он зависит от своего состояния, настроения, вдохновения, а бездарность, напротив, дотошна и, как результат, плодотворна. Гений может совершенно не уметь ладить с людьми, а бездарность, наоборот, – ладить прекрасно и благодаря этому многого добиваться. Бывают гении, которые никогда не станут «подстраиваться под аудиторию», под ее вкусы, интересы и настроения, а бездарность вполне может выполнить «госзаказ». Логично? Логично.

Но, с другой стороны, если так рассуждать, то у гения вообще нет никаких шансов быть успешным… А это полная ерунда. Бывают, кстати сказать, гении и весьма усидчивые, и умеющие общаться с людьми прекрасно. И как тут отличишь – где гений, а где посредственность, выдающая себя за гения? А где, кстати сказать, гений, который не только о себе думает и своих личных драмах, но и о людях, а поэтому и беспокоится о том, чтобы его работы дошли до «конечного потребителя», были им восприняты благосклонно? Беспокоится, работает в этом направлении и, как результат, достигает успеха.

А теперь давайте зайдем с другого конца – может быть, публика не может принять гения, а потому только бездарность достигает безумного успеха? Но кто более популярен – Моцарт или Шостакович? Моцарт Вольфганг Амадей – вне сомнений. Он меньший гений, нежели Дмитрий Дмитриевич? Ну тоже, наверное, вряд ли. Просто музыка Моцарта, по крайней мере ее часть, куда более приятна слуху, нежели основной массив музыки Шостаковича. Ее легче, ее приятнее воспринимать. Она не требует усилий со стороны слушателя. Ну или в меньшей степени требует, нежели музыка Шостаковича. Вот и вся разница. Естественно, что у Моцарта больше шансов на успех у публики, нежели у Шостаковича. И теперь ваш вопрос – как связан талант с успехом? Нет прямой связи. Тут множество нюансов…

В конечном итоге мы переходим из сферы субъективной оценки в сферу, где есть критерий – простое или сложное, требующее затрат усилий со стороны слушателя, зрителя, читателя или не требующее. То, что сложнее, разумеется, имеет больший воспитательный компонент: то, что сложнее, в отличие от простого и понятного, заставляет нас производить некую работу, а работа всегда хороша для внутреннего развития человека. Если совсем просто, где нет изысканности простоты (а «простота» может быть изысканной, как, например, у Моцарта), это, скорее всего, в меньшей степени относится к явлению культуры. Хотя сложность как таковая тоже не может являться единственным и несомненным признаком культуры, произведением искусства.

То, что точно не является искусством, не дает нам ничего, кроме удовольствия. Если же кроме удовольствия мы получаем еще что-то – или совершаем какой-то внутренний труд, или изменяемся сами, или переживаем вдохновение и желание, в свою очередь, совершать какую-то творческую работу – это, скорее всего, искусство. Хотя тут опять же появляется Его Величество «Вкус» и Его Высочество «Предпочтение». Тут уже психофизиология. Кто-то просто по своим внутренним, психологическим особенностям более склонен восторгаться зрелищем, кто-то звуком, кто-то цветом. И дальше тоже дифференцировка – для кого-то динамичное зрелище просто в силу скорости реакции психического аппарата зрителя предпочтительнее, нежели зрелище «в рапиде».

Но там, где одно только развлечение и ничего больше, – это точно не вопрос культуры в том высоком смысле, в котором мы привыкли о ней думать. Можно смотреть программу «Аншлаг», можно смотреть программу «Кривое зеркало», я не вижу к этому никаких противопоказаний. Знаете, я сам сначала относился с легким снобизмом к такому юмору, очень специфичному: о пьянках-гулянках, о конфликтах в семье, о всяческих скабрезностях – вот весь набор юмора, который обнаруживается в такого рода программах. Но как-то раз поздно вечером, почти ночью уже, после монтажа шел по коридорам Останкино и услышал гомерический хохот. В бесконечных останкинских коридорах он звучал просто как сирена! Это было что-то из ряда вон выходящее. Я заглянул в комнатку, откуда раздавался этот звук. Там сидела пожилая вахтерша и смотрела одну из этих программ. И я понял, что у этих программ есть своя, более чем благодарная аудитория, и заставлять ее смотреть симфонический концерт было бы и странно, и неправильно, и даже жестоко.

А искусство… Оно потребует от нас труда, мы будем переживать напряжение, нам, скорее всего, придется совершить некую работу, но при этом мы будем получать удовольствие как от самой работы, так и от тех изменений, к которым нас данное произведение подтолкнет. Если же вы совершили усилие, а удовольствия никакого не получили, это вас никак не обогатило, то, скорее всего, это не было произведением искусства. Впрочем, придется сделать скидку на особенности своей психической организации… Никто из нас не является эталоном, по которому можно производить замеры – подлинное искусство перед нами или подделка. Вот такое у меня отношение к культуре.