Людмила Иванова - Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева

Nyt vain innon olovaisien itkuvetysieni kerällä innon kualelen» – «Еще ли, моя [меня] взрастившая, по-прежнему позволишь пройтись по двору, где за короткое время возрастания с радостью хаживала? Теперь же с обильными водицами [со слезами] прохожу»[330].

Подойдя к крыльцу, невеста спрашивает разрешения войти в некогда родной отцовский дом. Она обнаруживает, что порог стал «на три венца выше» и ей трудно через него перешагнуть[331]. В карельских заклинаниях порог связан с потусторонним миром, с древними захоронениями. На порог клали блюдо для душ покойников, прибывших на свадьбу[332]. Порог – и граница между двумя мирами живых и мертвых и место пребывания духов[333]. Духи под порогом охраняют дом от проникновения в него чужих.

Примечательно, что в избе (или на крыльце) невеста со слезами просит брата (или мать) принести воды в рукомойник (чтобы ополоснуться после бани), полотенце и зажечь свечу[334].

Таким образом, вслед за И. Вахросом[335], У. С. Конккой, Ю. Ю. Сурхаско и А. С. Степановой можно сделать вывод, что невестина баня, помимо очищающего значения и обеспечения плодовитости в будущем браке, прежде всего, являлась обрядом прощания со своим родом и семейными духами-покровителями. Немаловажным было и стремление на ритуальном уровне обеспечить переход «из половозрастной группы девушек в группу замужних женщин»[336].

По мнению некоторых ученых, хождение невесты в баню является пережитком древнего обряда бракосочетания с духом бани. Е. Г. Катаров расценивал мытье в бане невесты как пережиток обряда свадьбы с банником, которому невеста отдавала свою девственность[337]. Дух бани здесь является одновременно и тотемом рода и духом воды, обеспечивающим невесте чадородие. Древние греки также полагали, что обряд бракосочетания с духом воды обеспечивает невесте плодовитость, а у многих народов детей, рожденных до обрядового общения невесты с тотемом, убивали. О. Магнус писал, что в XVI веке невестина баня была общепринятой у народов европейского Севера, и после нее девушки ужинали и спали с невестой, «как бы оберегая ее до самой свадьбы, так как ее девичество было пожертвовано небесам»[338]. Ф. В. Плесовский, исследуя фольклорно-этнографический материал коми, также обнаружил связь свадебной бани с обрядом женских инициации. Он считал, что именно в бане происходило «обрядовое общение девушки с тотемом, после чего она получала право на брак»[339].

Карельский материал, имеющийся в нашем распоряжении, прямо не подтверждает эту точку зрения. Хотя опосредованно он может свидетельствовать об этом, и связь духа-хозяина карельской бани с хозяевами воды, безусловно, присутствует. А. С. Степанова также пишет, что даже материал карельских банных причитаний сохранил меньше данных, подтверждающих версию «…воссоединения девушки с духом-хозяином бани, пожертвования девичества для обеспечения плодовитости, хотя нет оснований и для ее опровержения»[340]. В карельской невестиной бане neiskyly, как и в русской, с невестой происходит обрядовая метаморфоза, а в самом обряде проступают рудименты древних верований, связанных с семейно-родовым культом, культом предков.

О том, что в невестиной бане стремились быть понятыми различными духами-хозяевами haldia, говорит традиция присутствия плакальщицы и практически беспрестанного причитывания. Причеть, как известно, – это сакральный язык общения человека с духами. В причитаниях подчеркивалась трагичность всего происходящего. Считалось, что именно в этой последней девичьей бане девушка-антилас, постоянно причитывая (чаще устами причитальщицы), утрачивает защиту родовых духов-покровителей, тем самым отторгается от своего рода, расстается с девичеством и девичьей волей.

Таким образом, девичья свадебная баня имела важное религиозно-магическое значение, являясь одним из переломных моментов свадьбы.

И. Вахрос считал, что ритуал жениховой бани восходит к девичьей бане и представляет собой более позднее явление[341]. И, хотя сведений о ней сохранилось гораздо меньше, есть основания считать, что она была распространена на всей территории проживания карелов, так как ее описания есть и в севернокарельских, и в южнокарельских эпических песнях, посвященных сюжету сватовства. Этот обряд также был известен у вепсов, води и ижоров.

У жениховой бани функции были несколько иные, нежели у невестиной. Четкого термина, обозначающего баню жениха, у карелов не зафиксировано. Условно ее можно назвать sulhaizen kyly[342]. И если поведение невесты в бане даже в начале XX века было строго регламентировано многочисленными ритуальными действиями, то обычай устраивать обрядовую баню для жениха накануне поездки за невестой в это время уже был сравнительно мало распространен. Поэтому сведений о ней практически не сохранилось. Хотя изначально обрядовая женихова баня имела не меньшее значение, так как когда-то путь за невестой был долог и опасен, поэтому мать готовила сына особым образом, заручаясь в бане поддержкой духов-покровителей своего рода.

Ю. Ю. Сурхаско выделял в обряде жениховой бани два момента[343]. Это, во-первых, была одна из мер предохранения жениха от порчи перед поездкой за невестой в чужой род. Для этого с ним в баню в северной Карелии ходил специально приглашенный с этой целью свадебный колдун патьвашка, где он и совершал некие магические действия. Во-вторых, эта баня носила «посвятительный характер», в ней жених из парня переходил в статус мужчины. Об этом говорит существование и у северных, и у южных карелов особых свадебных «банных песен» kyly-virzi, связанных именно с жениховой баней. Их пели парни, пока жених один или с патьвашкой находился в бане. Жениху советуют «бросить глупость на дерюги, ребячество на краю полка, младенчество на прутьях веника»[344]. Или:

Этот мотив прощания с детством проходит через все банные песни как Северной, так и Южной Карелии.

Здесь уместно отметить, что в эпических песнях, описывающих поездку героя на пирушку в Пяйвелу, то есть в Дневную страну или Страну солнца, мать предупреждает сына о трех грозящих ему смертельных опасностях. Первое испытание – это змей, лежащий на перекрестке трех дорог; второе – огненный порог, на котором стоит огненное возвышение, на нем растет огненная береза, а на ее вершине сидит «огненный орел, ночи напролет зубы точащий, а дни напролет когти оттачивающий»; а третье, самое опасное, – огненная баня[346]:

В результате герой все преодолевает и оказывается на пиру[347].

Возможно, данная песня сохранила отголоски испытаний во время возрастной инициации, которую проходили парни и в бане, после чего переходили в новый статус и получали возможность жениться и участвовать во взрослых мероприятиях, в том числе и пирах. Так, есть сведения, что в карельских деревнях еще в конце XIX века до женитьбы спиртное парням не наливали, даже пиво, которое и было едва ли не единственным хмельным напитком у карелов во время пиршества, в том числе и свадебного.

Финский исследователь У. Харва на основе банных песен (например, «Мир ждал новолуния», мотивы которой совпадают с эпической песней «Состязание в сватовстве») попытался реконструировать обряд жениховой бани[348]. Ю. Ю. Сурхаско считал, что картина у него получилась слишком гиперболизированной.

В отечественной фольклористике реконструкцию обряда сделала А. С. Степанова[349]. Она опиралась на южнокарельскую руну «Сватовство в Хийтоле». Если, к сожалению, сведений мало и иного пути для восстановления ритуала нет, тогда такая попытка имеет право на существование. Остановимся кратко на основных этапах обряда.

С просьбой истопить баню эпический герой обращается к матери, реже – сестре. Баня должна быть «тайной», как и множество ритуальных бань, то есть она должна быть натоплена втайне от всех. Такую баню топили только тогда, когда она имела особую ритуальную функцию и в ней обязательно прибегали к каким-либо видам магии. Это, видимо, присутствовало и в данном обряде, так как в баню с женихом обязательно шел свадебный колдун. В то же время говорится, что баня должна быть «без стен и потолков». Если это синоним к «тайной» бане, то это может означать, во-первых, ее невидимость для чужих глаз, а во-вторых, некую ее аморфность и проницаемость абсолютно для всех духов-хозяев «иного мира», к помощи которых и прибегает патьвашка, осуществляя обряд оберега. Женихова баня в Юшкозере характеризовалась такими эпитетами, как utuinen воздушная, хрупкая, simainen медовая, огненная (искристая) kynäinen[350]. В одном из святозерских сюжетов кузнец Илмаллине просит мать натопить баню «огненную, горячую, вгоняющую в пот» – «palavasti, hiilavasti, higevästi»[351]. Иногда женихова баня, как и невестина, называется «слезной баней». В Реболах просили: «lämmitä о kyynelkyly» – «истопи слезную баню»[352]. В некоторых эпических песнях подчеркивается, что это не простая баня, это некий рубеж в жизни молодого человека. Она завершает один период и начинает новый жизненный этап. Это напоминает о вероятности проведения в бане инициационных обрядов молодежи: