Елена Коровина - Знаем ли мы свои любимые сказки? Тайны и секреты сказочных произведений. О том, как сказки приходят к людям из прошлого и настоящего

Творение робкого переписчика

Осенью 1834 года друг Пушкина по лицею Соболевский помогал поэту приводить в порядок обширную библиотеку. Пушкин решил разместить книги не по алфавиту, как тогда было принято, а по тематике: биографии, книги по искусству, словари и т. д. «Конька-Горбунка» Соболевский решил поставить к сказкам, но Пушкин, улыбаясь, переставил книгу. Куда? Можно узнать из каталога Соболевского. «Конек-Горбунок» оказался под № 741 – на полке с книгами (с № 739 по 741), написанными… под псевдонимами.

«…и почему бы это, – лукаво замечал Соболевский, – Пушкину приспичило поместить «Конька» на псевдонимную полку?..» Что за странный вопрос?! Конечно, Пушкин – Наше Все. Но ведь и Ершов – «гениальный сибирский самородок». Впрочем, при чем тут Сибирь? «Конек-Горбунок» опубликован в Петербурге. Первая часть сказки появилась в апреле 1834 года, вторая через месяц в журнале «Библиотека для чтения», который издавал приятель Пушкина Сенковский. Летом появился полный текст отдельной книгой. Ее-то Александр Сергеевич и отправил на «псевдонимную полку». Почему?! Он ведь отлично знал Ершова.

Знакомство состоялось летом 1833 года. Литератор и профессор Петербургского университета Плетнев ходатайствовал за своего протежа – восемнадцатилетнего студента Петю Ершова. У того скоропостижно умер отец, и платить за учебу стало некому. На университетскую стипендию Ершов претендовать не мог, поэтому следовало сыскать Пете заработок. А это не просто – особых умений у студиозуса нет, разве что почерк хороший. На просьбу Плетнева никто не откликнулся – лишних средств ни у кого не было. А вот весельчак Пушкин, хоть и сам обремененный женой, детьми и долгами, отозвался: «У меня почерк заковыристый. Издатели и наборщики плохо понимают. Дам твоему Пете свои стихи переписать».

Петр Павлович Ершов родился в семье чиновника 6 марта 1815 года в селе Безруково Ишимского уезда Тобольской губернии. Вот сколь далече от столицы российской! В 1831 году шестнадцатилетний юноша, начитанный, но провинциальный, поступает в Санкт-Петербургский университет, где и учится на философско-юридическом отделении с 1831 по 1835 год.

Словом, Ершов оказался в доме Пушкина. Выглядел он не ахти – круглолиц, толстоват, близорук и сильно робок. Но общительный Пушкин сумел расположить его к себе, и осмелевший Петя показал гению пару своих стихов. Пушкин счел их негодными, но огорчать юношу ему не хотелось, и он указал только на пару ошибок. Зато стал чаще беседовать со студентом, пытаясь понять, чем тот живет. Оказалось, юноша стремится к славе, любит деньги и ради того, чтобы поправить свое нищее положение, готов на многое. Но хуже всего, выяснилось, что студент не очень-то и умен. Когда Пушкин заметил: «Вам и нельзя не любить Сибири. Во-первых, это ваша родина, во-вторых, это страна умных людей», бедняга Ершов не понял, о каких таких «умных» толкует поэт. Впоследствии и сам Ершов, не стесняясь, написал: «Мне показалось, что он смеется. Потом уж только понял, что он о декабристах напоминает». Вот такая простота ума…

Но вдруг происходит нечто невероятное: Пушкин начинает расхваливать друзьям поэтическую сказку, сочиненную Ершовым. Как же так? Была-то всего пара корявых стихов, и вдруг – вмиг! – явилась как по волшебству огромная сказка, практически гениальная! И сам Пушкин носится с ней как с писаной торбой, и издатель Сенковский (не читая!) ставит ее сразу в номер «Библиотеки для чтения» и тут же начинает готовить к отдельному книжному изданию. И это притом, что в апрельском номере журнала печатается лишь первая часть, вторая же только ожидается. Выходит, наш тугодум Ершов строчит как пулеметчик, и все верят, что он напишет продолжение. Но ведь он до этого вообще ничего не написал!

Еще до публикации Плетнев прочел первую часть сказки студентам. Те пришли в восторг, умоляя Петра: «Прочти хоть пару строк из второй части!» Петя заалел, как вареный рак, нечего вразумительного сказать не смог и ретировался из аудитории. Впрочем, когда сказка вышла, ему пришлось преодолеть робость, ведь его зазывали в лучшие салоны Петербурга. Требовали читать «Конька» и проставлять автографы.

И что бы вы думали? Петр читал ошибаясь, а вот от автографов наотрез отказался. Не подписал ни одной вышедшей книги! Особо влюбленные в текст просили хоть какой-то черновик, но и тут ничего не выходило. Не было у Ершова черновиков. Ни одного! Неужто он писал набело?! Тогда он действительно натуральный гений!

Впрочем, черновой текст сказки все же существовал. Переписанный аккуратным каллиграфическим почерком самого Ершова, но безжалостно выправленный быстрыми росчерками… Пушкина. О чем это говорит? Одни литературоведы считают: Пушкин, не жалея сил, поправил текст новичка, довел стихи до ума. Но другие думают иначе: это Ершов, как полагается переписчику, переписал текст Пушкина, ну а потом Александр Сергеевич поправил текст еще раз. Так неужто и правда это был его текст – пушкинский?

Впрочем, у поэта всегда есть неоспоримая улика – гонорар. Был он за журнальный вариант огромным – 600 рублей. Впрочем, издатель Сенковский проговорился, что назначил столь большую сумму из уважения к… Пушкину. Вот странности! С чего бы это, уважая Пушкина, платить столь огромные деньги ни разу не печатавшемуся до того Ершову?! Или деньги предназначались не ему? Показательно, но гонорар действительно получил Пушкин. Однако известно, что он все-таки отдал его Ершову. То-то студент небось обрадовался…

Но вот гонорара за книгу Ершову не полагалось. Но почему?! В те времена издатели были куда честнее нынешних. Не заплатить автору Сенковский не мог. Или все-таки заплатил? Проговорился же, что отдал деньги «по договоренности». Кому? Ответ может быть только один – настоящему автору, то есть Пушкину.

Показательно и дальнейшее развитие событий. Как только начало готовиться новое издание книги, профессор Плетнев, ранее ратовавший за обучение Ершова, вдруг находит ему место учителя в тобольской гимназии, убеждая, что это – уважение в городе и верный заработок. И Ершов безропотно уезжает, не окончив курса. Почему?! Ведь после такой сказки его и в Петербурге ждала бы слава. Да и заработать, сочинив новую сказку или другую поэму, он всегда мог бы. Или не мог?..

Жизнь Ершова в Тобольске не заладится. Конечно, и туда дойдет слава о «Коньке-Горбунке». Городские барышни поначалу придут в восторг от столичного поэта, а тот будет записывать в их альбомы свои стихи. Но никогда ни одного отрывка из «Конька-Горбунка».

Да и вообще к его славе Ершов начнет относиться странно, говаривая: «Что там сказка… Я вот пьесу «Кузнец Базим» сочинил. Прекрасную во всех отношениях!» Пьесу поставят в гимназическом театре. Но бедные зрители, ее увидевшие, станут избегать драматурга. Говорить хулу неприлично, а правду – невозможно. Как сказать автору гениального «Конька-Горбунка», что его герои изъясняются весьма коряво?!

Между прочим, по карьерной лестнице П.П. Ершов все-таки продвигался. С 1836 года начал работать в Тобольской гимназии простым учителем. С 1844 года стал инспектором, а с 1857-го – не только директором гимназии, но и начальником Дирекции училищ Тобольской губернии. Есть у него и безусловная заслуга на ниве образования – одним из его учеников был Д.И. Менделеев. А падчерица Ершова стала супругой этого великого химика.

Вот только, прожив в Тобольске всю жизнь, Ершов ничего подобного «Горбунку» не напишет. Зато сожжет и черновик (тот самый – с правками Пушкина), и свои петербургские дневники. Правда, все уничтожить не сможет. Строки бессмертной сказки обнаружатся потом в черновиках… Пушкина.

И все же Ершов попытается доказать, что он – поэт лучше и для издания 1856 года перепишет треть «Горбунка». Не будем вдаваться в подробности, вспомним только, что написанную рукой Пушкина (сохранилась в черновиках поэта) красноречивейшую строку: «Не на небе – на земле жил старик в одном селе», Ершов перепишет на свой лад: «Против неба – на земле». То есть у Пушкина был дан масштаб творения, эдакий вселенский замысел – не на небе, а на земле. И здесь все: и земная сущность, и единство земного и небесного, и много чего еще, если покопаться. У Ершова вышло противопоставление – против неба, на крошечном отрезке земли, еще и с отголоском некоего смиренного православия – земля же всегда грешнее и хуже неба. Увы! От подобных правок сказка стала гораздо хуже, потеряв свою гениальную энергетику.

Поняв это, издатели вернулись к первоначальному тексту без ведома Ершова. Тот начал требовать внесения собственных поправок, но… его словно не услышали. Отчего так? Ведь авторское слово – первейшее. Но от Ершова попросту отмахнулись, словно знали, что особо качать права он не станет. Побоится разбирательства. Ну а еще живой к тому времени профессор Плетнев даже напишет ему вразумительное послание, где прямо укажет нерадивому автору: