Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски - Игорь Юрьевич Маранин

Уже в библиотеке выяснилось, что эта самая «ярославская» дама и есть Ольга, точно такой же гость города, как и я, потому нести ответ за наши тяготы она отказывается, и даже наоборот — готова устроить спаренный вариант выступления, чтобы поспорить о литературе с двух позиций — чистого филолога и не обремененного гуманитарным образованием писателя. «Чистого» — потому что к моему облегчению выяснилось, что Ольга не пытается занимать чужое место, сама она не пишет ничего прозаического или поэтического, только исследует для вечности разные филологические интересности. Этот факт сильно порадовал меня, обзаведшегося личной теорией о писателях-филологах, которой немедленно поделился со слушателями и Ольгой. Как редактору-практику мне пишущие прозу филологи, признаться, не слишком интересны: все время кажется, что и лучшим из них, пусть это даже непревзойденные Водолазкин или Аствацатуров, неинтересна история жизни героя в их романах как таковая, им необходимы игры с текстами, нужно что-то сделать этакое, чтобы удивить коллег и даже себя. Филологи, доказывал я однажды лауреату Русского Букера Михаилу Елизарову, тоже обремененному гуманитарным образованием, не должны писать — они генеральные (и часто — гениальные) конструкторы самолетов, но не пилоты. Ведь уважая труд конструкторов, совершенно не представляя, откуда у них взялась фантазия построить этот серебристый лайнер, мы все равно ожидаем увидеть за штурвалом летчика, пилота, а не технаря, «всего лишь» собравшего самолет из того, что было. Под пилотами я, разумеется, имел в виду писателей-мастеровых, а не теоретиков-филологов.

Тогда, впрочем, моя теория была изящно разбита Елизаровым. Понимаешь, сказал он, наша литература, особенно проза, это вовсе не серебристый лайнер с идеальными формами, взмывающий вверх, нет — это страшноватого вида этажерка, собранная из говна и палок, слепленная соплями и летающая на честном слове. И уж конечно, доверить пилотировать этой штукой можно только тому, кто ее собрал, никакой пилот с ней не управится.

Хоть с аргументами коллеги я не совсем согласен, но формулировка мне понравилась, и теперь, рассказывая о своей теории ярославцам, я признался и в «контрударах» Елизарова.

3

В библиотеке мы задержались допоздна — читатели не хотели нас отпускать, и выводить всех пришлось с помощь охраны. На улице еще долго обсуждали литературные актуальности и узнавали новое о Ярославле, который увидеть удалось только в свете вечерних фонарей.

Первым делом нам похвастали, что площадь Ярославля раз в сто больше территории княжества Монако.

Толком неизвестно, когда Ярославль был основан, но за точку отсчета принят 1010 год, по первому летописному упоминанию города. И выходит, что Ярославль старше Москвы и Питера; тут, кстати, есть своя Красная площадь. В Смутное время Ярославль на некоторое время был даже провозглашен столицей Руси.

Ярославль стал первым городом в России, в котором появился театр. Произошло это еще в 1750 году. А еще тут первыми в СССР сделали дизельный мотор, троллейбус и грузовик.

В историческом центре Ярославля полторы сотни объектов культурного наследия, они включены в список мирового достояния ЮНЕСКО. В Португалии, в городе Коимбра, есть даже улица, названная в честь Ярославля.

О Ярославле знал Робинзон Крузо — герой одноименной книги (второй и менее известной ее части) заезжал сюда во время путешествия по России.

Тут каждый год проводится перепись обитающих в городе соловьев. Их около двух тысяч особей!

Салтыков-Щедрин описал нравы ярославских помещиков в хронике «Пошехонская старина» и романе «Господа Головлёвы». Именем Салтыкова-Щедрина названа теперь улица в Ярославле.

В 1851 году поэт и публицист Аксаков служил чиновником по особым поручениям при ярославском губернаторе Бутурлине. В Ярославле учился поэт Некрасов. В 1871 году после провала экзаменационной сессии в Вологодской гимназии в Ярославль приехал Гиляровский. Вначале он нанялся бурлаком и таскал баржи по Волге, потом трудился истопником на заводе купца Сорокина. Через три года Гиляровский написал очерк «Обреченные» об ужасах работы на белильном заводе.

Тут же, в Демидовском лицее учился Бальмонт. В Ярославле вышел первый сборник стихотворений поэта.

Бывал тут Антон Палыч Чехов, приезжавший к брату Михаилу Чехову, который служил в Ярославской казенной палате. Переписка братьев Чеховых — это какая-то невероятная сага с детективным сюжетом, все новыми и новыми персонажами, взаимными оскорблениями и обоюдными проклятиями. Когда я однажды наткнулся на письмо Антона Михаилу, то страшно расстроился — любимый писатель оказался мелочным тираном, требовавшим с родственника расписок, клятв и обещаний непременно вернуть занятые деньги в срок, иначе он, Антон, подаст в суд, вызовет приставов и поквитается с младшеньким. Слава богу, все скоро разъяснилось, стоило только перечитать письма: оказалось, что братья так подшучивали друг над другом, изображая диалог повесы, разорившего родню, и маститого гения, которому невмоготу тратиться на шебутного (каковым, кстати, Михаил и был на самом деле) брата.

В 1900 году в Ярославле на премьере своей пьесы «Свадьба Кречинского» побывал опальный драматург Сухово-Кобылин.

А события 1918 года в городе описаны в романе Толстого «Хождение по мукам».

После трудностей недавней дороги мы были излечены общением с ярославцами и красотами города, потому спали как младенцы, собираясь наутро отправиться в следующий пункт Тотального путешествия — Вологду.