Гораполлон - Иероглифика

Однако не следует рассматривать «Иероглифику» как коллекцию историй и небылиц, в которой главную роль играют животные. Это действительно геральдическая книга, похожая на труды Альсиати. Как верно заметил Фикино, каждый ее иероглиф выражает абстрактную мысль в визуальной форме. Образ стервятника, согласно Гораполлону (1,11) означает среди прочего «брак»; лев (I, 17) – «энергичность».

Эмблемная природа этих образов была замечена в XVI веке великим художником Джефри Тори, чья «Champ Fleury» (1529) учредила «искусство и науку буквенных пропорций». Эта красивая книга кажется на первый взгляд руководством по типографии, но, по мнению автора, она поясняла «мистический» смысл определенных форм. Тори не только читал, но и переводил Гораполлона, и именно из его работ Рабле черпал свои идеи об иероглифах[23].

Комбинация надписей и картин в книгах Альсиати не являлась чем-то новым. Аллегорические образы были для Ренессанса обычным делом, а строфы, прибавленные к ним, Альсиати брал, в основном, из «Греческой антологии»[24]. Предтечей его эмблем можно считать картину Леонардо «Договор между Франциском I и Львом X». Следует заметить, что да Винчи знал трактат Гораполлона.

Сохранившиеся в архивах бестиарии Леонардо описывали признательность удода, предусмотрительность муравья, верность журавля, постоянство феникса и целомудрие голубки. Как мы видим, даже такой великий человек находил это занятие вполне достойным[25].

Между прочим, значение эмблем заключается не только в их аллегорической силе. Каждая из них содержит несколько смысловых слоев[26]. Эти слои активно обсуждались в христианской литературе, и одну из первых дискуссий начал Клемент Александрийский. По его мнению, иероглиф мог иметь три значения: аллегорическое, «загадочное» и буквальное, которое имитировало фигуральный смысл (он назвал его «тропологическим»). Эта классификация слоев сохранялась на протяжении Средневековья и Ренессанса, хотя позже к ней прибавился четвертый слой – анагогический.

Следовательно, иероглифы Гораполлона буквально представляли собой образы птиц, зверей и рыб; аллегорически они обозначали каких-то богов и богинь, времена года и различные периоды; тропологически выражали добрые и злые черты человеческого характера; и анагогически передавали скрытые сообщения, которые раскрывались в бестиариях.

К примеру, в книге Альсиати мы находим змею с хвостом во рту, которая окружает Тритона, дующего в раковину. Девиз над картиной гласит: «Изучая литературу, приобретаешь бессмертие». Под гравюрой имеется объяснение: «Трубач Нептуна, чье тело – тело морского зверя, видом своим изображающее морского бога Тритона – окружено змеей, держащей во рту хвост. Сие означает, что судьба человека выражается в силе ума и славных поступках и от нее зависит, будет ли имя того мужа распространено по свету». Буквально, эта картина изображает морскую тварь, поднявшуюся из волн. Аллегорически животное является богом Тритоном, дующим в раковину.

Тропологически труба означает судьбу, а змея – вечность. Анагогически образ передает сообщение, содержащееся в девизе – идею о том, что бессмертие приобретается через литературные изыскания.

Еще один пример того, как трактаты Гораполлона и Альсиати применялись для интерпретации символов, можно увидеть в знаменитом комментарии Миньоля, чья известность настолько велика, что не требует напоминания о его популярности[27]. В ссылке на «Сатурналии» Макробия (1, 8) он указывает, что Тритон на храмах Сатурна символизировал эпоху золотого века, о которой теперь ничего не известно. Труба означала судьбу, а змея с хвостом во рту, ut docet Orus Niliacus in ipso Hieroglyph, frindfio, изображала вечность. «Это предполагает, – пишет он, – что история от времени Сатурна и до наших дней известна нам благодаря ее вокальной составляющей. Иные эпохи забыты. Все, что происходило до Сатурна, ушло в тень и безвестность. Сей факт символизирован хвостом Тритона, который пригнут вниз и невидим для нашего взгляда». Это описание, конечно, больше комментария Горация о смельчаке, стоящем перед Агамемноном. Но в нем содержатся различные смысловые слои; оно визуально и конкретно, хотя понятно только для обученного глаза и ума.

В предисловии Миньоля к книге Альсиати мы видим теоретическое оправдание неадекватного пристрастия средневековых ученых к эмблемам. Иероглифы придумали халдеи и египтяне, пишет он. Жрецы не хотели передавать вульгарным толпам знание о мистериях, et arcana sapientiae, которое предназначалось только для чистых умов и рук (умы и руки «вульгарной толпы» предположительно считались грязными)[28]. Эти иероглифы, продолжает Миньоль, скорее всего, были грубыми и примитивными образами, которые позже были украшены греками.

Греческое слово «символ» означает:

• 1) знак, который предшествует буквам;

• 2) пароль;

• 3) встречу;

• 4) свадебные кольца;

• 5) исправление текста;

• 6) монету;

• 7) знак, который имеет скрытый смысл.

Это последнее значение применимо к эмблемам. Переходя к египетским символам и основывая свое толкование на Клементе Александрийском, Миньоль определяет различные типы египетских символов и указывает, что в древние времена было принято скрывать истину от простых людей с помощью загадок, знаков, символов и аллегорий. Имелась также иероглифическая традиция, разработанная пифагорийцами и пришедшая к ним от египтян.

Они изображали Бога, как штурмана корабля, «показывая таким образом, что все вещи управляются через Божественное Провидение». Этот тип символов был описан Гораполлоном и объяснен в комментариях Пиерио Валериано, magno labore ac industria, imo vero admirabili paeneque divino ingenio[29].

Далее Миньоль знакомит читателя с символами на боевой оснастке – например с символами на щитах. Ему не удалось отследить их до Эллады, но он продемонстрировал универсальность этих символов в армиях разных стран. Затем текст переходит к рассказу об оружии королевских особ Франции.

Он подчеркивает разнообразие и повсеместное использование эмблем – что, по его словам, является неоспоримым доказательством их важности. Символы, указывает он, следовали уже рассмотренной нами традиции, с делением на три типа – то есть они были историческими, физическими, этическими (или аллегорическими).

Исторические символы изображали сцены реальных событий или образы зверей – например льва или аиста.

Физические – подразумевали образы богов: например статуи Минервы или Бахуса на алтаре, которые символизиоовали благооазумие в употоеблении вина и в целом описывались девизом: Vino prudentiam augeri. Кроме того, все эмблемы имели этический смысл, «хотя и не всегда очевидный». Истинная красота эмблемы создавалась слиянием того, что в XX веке литературоведы назвали «уровнями» смысла.

«Особенностью символов, – пишет Миньоль, – является их сокрытие основного смысла (sententiam) извивами и меандрами форм с тем умыслом, чтобы даже при раскрытии глазу одного из смысловых слоев вся доктрина по-прежнему оставалась тайной». Следовательно, тот, кто придумывает символ, прежде всего учреждает связь между мыслью и описываемым объектом, между душой и телом. Символ не следует делать смутным (tenebricosum) и невразумительным. В-третьих, он должен легко восприниматься умом. В-четвертых, нежелательно использовать в нем человеческие фигуры. И, наконец, в-пятых, его интерпретация должна требовать определенной эрудиции.

Миньоль указывает на различие символов и эмблем.

«Сила эмблемы заключена в символе, но оба эти элемента отличаются, как человек и животное». Эмблема не является загадкой, хотя напоминает ее. Загадка таится в двусмысленных словах; а эмблема чиста и однозначна. Загадки, пословицы и апофегмы могут быть выражены в эмблемах; но не наоборот.

Далее Миньоль комментирует эмблемы Альсиати, приводит подробности из древней истории и шедевров искусства, а также цитирует Гораполлоиа, как свой источник знания, подкрепленный «чудесным и почти божественным гением» Валериано. Акцент на однозначном и двусмысленном аспектах эмблем очень важен. Интересно и замечание о том, что человеческая фигура не должна появляться в них слишком часто, хотя только несколько направлений геральдики поддерживают это ограничение. Чтение эмблем является интеллектуальной задачей. Оно доставляет чувствам такое же удовольствие, как иллюзия трансовых состояний. Для размышлений над эмблемами необходима эрудиция, потому что смысл раскрывается только умным и чувствительным натурам.

Как говорил Плотин, красота эмблем созвучна интеллекту. Если в образе имеется человеческая фигура, зритель фиксируется на ее материальных аспектах, и лестница, ведущая к абсолютной красоте, которую Сократ описал в «Symposium», может быть не обнаружена. Комбинируя иероглифы Гораполлона и эмблемы Альсиати, Миньоль соединил доктрину и практику, которые прежде существовали раздельно.