Николай Костомаров - Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях (очерк)

К симпатическим средствам принадлежали в XVII веке орлов камень, рога единорога и змеиные рожки. Орлову камню, по современному суеверию, «Бог дал дивные угодья таковы, что несведующим людям нельзя про него и веры взять». Воображали, что этот камень находят в орловом гнезде. «А держит орел тот камень в своем гнезде для обереганья детей своих, потому что тот камень оберегает от всяких притчей, от поветрия и от всяких зол». Рог единорога считался редким и драгоценным средством не только для исцеления от тяжелых болезней, но и для поддержания цветущего здоровья вообще на всю жизнь. Это верование о роге единорога распространили иностранцы в XVII веке, и сам царь Алексей Михайлович в 1655 году соглашался за три такие рога заплатить десять тысяч рублей соболями и мягкою рухлядью. Говорили, что он длиною до шести пядей75 и светел, как светло. Небогатые не могли доставать таких дорогих средств и употребляли так называемые змеиные рожки. Их толкли в порошок и давали пить в случае какой-нибудь «нутряной» болезни. Эти змеиные рожки очень часто (и вероятно, всегда) были не что иное, как простые кости. Некоторые предохранительные симпатические средства назначались для скотины: «Около скота волхвует: и с каменем, и железом, и сковородою, и с иконами спускают скоты свои». «Если хочешь скота много держать, то медвежью голову пронеси сквозь скот на Иванов день до солнца и вкопай посреди двора, и скот будет вестися; а если у кого скот мрет, и ты с умерлаго вели кожу содрать и продать, и что возьмешь за кожу, и ты вели на те деньги купить сковороду железную и вели на ней печь что хочешь, мясо или рыбу, и ешь с той сковороды что хочешь, а скот твой с тех мест не мрет и здрав будет. Кто животину купит приводную, мерина или корову, и приведши ко двору, велеть растянуть пояс женский от вереи76 до вереи, да замок положить к верее, а колоду замочную к другой верее, и проведши животину сквозь замок, замкнуть и пояс взять опоясаться, и через мужской пояс животину водят же, от вереи до вереи растянувши».

К числу чародеев принадлежали, как выше было сказано, и зелейщики — знатоки силы трав и кореньев: у них был свой травник, который они передавали друг другу. Эти травники переходили из рук в руки в списках. Травы собирались знаючи, то есть с таинственным уменьем доставать их: в каких местах, в какое время и каким способом. Купальская ночь признавалась лучшим временем для этого; некоторые травы считались целительными в известных болезненных припадках. По приказанию Алексея Михайловича один сибирский знахарь сообщил через воеводу правительству подмеченные им свойства некоторых трав. Из этих известий и из других мы узнаем, что у знахарей были травы на все болезни и на все случаи. Из донесения упомянутого выше знахаря видно, что при грыже давали семя травы, называемой зелейщиками елкий, настоенное для взрослых в вине, а для детей — в молоке, другие советовали пить в уксусе траву «ушко», при болезнях застоя мочи и при трудных родах давали в окуневой теплой ухе или в молоке траву колун. Корень девясила употреблялся для жевания от зубной боли; ирной корень настаивался на водке и давался от удушья; от запоров давали губку лиственницы, называемую кимана, в вине или в горячей воде; от той же болезни сибирский знахарь рекомендовал корень травы, называемой земляная свечка. Из травы под названием петушковы пальцы делали припарку против желваков и других затвердений. От побоев и ран лечили питьем из зверобоя на водке; в тех же случаях употребляли винный настой травы излюдин и травы мартя. По другому травнику от побоев и ран рекомендовали травы: девятисил (или девясил), хмельник, ужик и попутник. Настой последней травы давали пить внутрь и примачивали им больные места снаружи. Иногда знахари лечили микстурой из разных трав, кореньев и животных веществ; вот, например, образчик знахарского рецепта: «Знает (он) около Якутска масло, ростом кругло, что яблоко большое и малое, ходит живо, а живет в глухих и глубоких озерах; будет какой человек болен нутряною красною грыжею или лом в костях, или мокрота бывает нутряная, и сидети в бане и после того баннаго сиденья сделать состав: часть того масла, большую часть нефти, часть скипидару, часть деревяннаго масла, да добыти полевых кузнечиков зеленых, что по травам скачут, да наловить коростеликов красных, что летают в полях, и те статьи положить в горячее вино и дать стоять день одиннадцать или тринадцать; и после того баннаго сиденья велеть того больнаго человека тем составом тереть по всему телу и велеть быть в теплой хоромине, пока тот состав войдет; а делать так не по одно время; и то масло едят и пьют от многих нутряных болезней». Некоторым травам приписывалось чародейственное влияние против душевных недугов и вредоносного действия зависти одного человека к другому. Тот же сибирский знахарь советует настаивать на вине или на уксусе земляные груши и есть их сырые в случае тоски или сердечной болезни; а против испуга или дурного влияния, оставленного осуждением завистливого человека, указывает, как на целительное средство, на траву, называемую ероя: следует болящего окуривать этой травой, тереть его по лицу и, намоча в воде, давать есть. Были травы, которым приписывали значение универсальных лекарств; так, в одном травнике XVII века о траве излюдин (растет по старым росчистям, ростом в пядь, собою мохната и листочки мохнаты) говорится: «Кто тое траву ест, и тот человек, живучи, никакая скорбь не узрит телу и сердцу». Трава кудрявой купырь имела силу предохранять от отравы того, кто ее ел натощак. О траве плакун говорится, что ее надобно заранее приобресть для того, чтоб искать всякую другую траву, «а без тое травы никакой травы не рвет, потому что от них помощи не будет». Существовало поверье о разрыв-траве, с помощью которой узники ломали свои оковы и воры отпирали замки. Такая трава в травнике, о котором упомянуто выше, называется бель: растет в воде, а коренья добры; возьми и положи в замок, то отомкнется. Другим травам приписывали предохранительную силу; о траве Петров крест говорится, что от нее «никакая скорбь не ввяжется, помилует Бог от всякия пакости; а в пир поедешь, возьми ее с собою от еретика и напрасныя смерти». То же думали о паперте, которую доставать следовало только в Купальскую ночь и потом носить всегда при себе; «где пойдет — на того человека никто сердит не бывает, хотя и не друг, а на зло и не помыслит». О траве полотой ниве существовало такое наставление: «Надобно кинуть золотую или серебряную деньгу, а чтоб железнаго у тебя ничего не было; а как будешь рвать ее, и ты пади на колено, да читай молитвы, да, стоя на колене, хватать траву ту, обвертев ее в тафту, в червчатую или белую, и беречь ту траву от мерзкаго часа; а хочешь идти на суд или на бой, ино никто тебя не переможет». Траву осот рекомендовали держать торговым людям: «Хочешь богат быть — носи на себе, где ни поедешь, и во всяких промыслах Бог поможет, а в людях честно вознесешися». Зелье попутник, повещенное на дворе, отгоняло всяких гадов и вредных насекомых. Траве перенос, кроме таких же предохранительных свойств от укушения гадов и действия нечистых духов, приписывалась такая сила, что если из нее «сердечко положи в рот и поди в воду, то от него вода расступитца»; а травы прострел (сон-трава) и укрой предохраняли дома, где их держали, от нечистых духов. Когда рвешь прострел, то следовало положить на то место, откуда взят корень, великоденское яйцо. Подобные средства употреблялись против порчи: под этим именем в обширном смысле разумелось вообще нанесение вреда человеческому здоровью от злоумышления или зложелательства при участии нечистой силы; но в тесном смысле сюда относились по преимуществу те нервные болезни, которые внезапностью и исключительным ужасом припадков потрясают воображение, настроенное к таинственным толкованиям. Не только верили, но даже избегали сомнения в том, что причины таких явлений надобно искать исключительно во влиянии злых духов, а не в обыкновенной природе. Очень часто в разных местностях появлялись беснующиеся и кликуши; в особенности они толпились там, где была какая-нибудь чудотворная икона или мощи святого, — вообще места, прославленные религиозной святостию. Кликушами они назывались оттого, что выкликали или кликали на кого-нибудь, то есть указывали, что такой-то их испортил. Припадки их усиливались во время литургии: тут, по выражению века, они мечтаются всякими казнодействы. Женщины страдали этим преимущественно. О таких беснующихся ходили изустные и письменные истории самые мрачные и вместе с тем самые затейливые. В одном из сборников XVII века есть замечательная повесть в этом роде об одной священнической дочери, в первую ночь своего брака подвергнувшейся власти бесов, потому что муж ее неосторожно вышел, оставив дверь отворенную и неосененную крестным знамением. Бесы таскали ее на болото, терзали и мучили. Она делалась беременною и рождала чудовищ, наподобие змей, которые сосали ее до крови. После несказанных мучений эта страдалица исцелилась спасительным влиянием чудотворной иконы Пресвятой Богородицы. Независимо от несчастных, которые действительно страдали нервными недугами, несравненно более было таких, которые или усвоили себе эти припадки от воображения, или же притворялись; выкидывая разные фарсы, показывали толпе вид, будто пророчествуют. Стоглавый собор просил царя, чтоб он повелел жителям гонять от себя лукавых пророков и пророчиц, которые являлись тогда во множестве. То были преимущественно старые девки: они бегали босые, с распущенными волосами, тряслись, падали, коверкались, бились и таким образом предсказывали будущее и возвещали народу разные заповеди, вроде следующих: «Бабы, не прядите и печей не топите по средам и по пятницам: святые апостолы и святая пятница нам являлись и не велели». Другие же подучали людей на всякие пороки. Появление кликуш в городах было истинным наказанием для всего общества; их указания часто принимались и преследовались судом. По одному клику беснующейся женщины брали обвиняемого ею человека и подвергали пыткам; иногда притворные кликуши служили орудием корыстолюбивым воеводам и дьякам; последние нарочно получали их обвинять богатых хозяев, чтоб потом придираться и обирать последних; а если кто-нибудь, обезумленный страданиями пытки, наскажет на себя, что он действительно колдун, того сжигали в срубе. Между тем, правительство, получив известие о распространении порчи и появлении кликуш в каком-нибудь крае, посылало туда нарочных сыщиков отыскивать и выводить ведунов и ведуний: всеобщее зло удваивалось. Часто обыкновенная болезнь человека служила началом дела о колдовстве. Больное воображение искало причин болезни и тотчас нападало на ту мысль, что болезнь происходит от супостатов. Томит сухота сердечная, есть-пить не хочется, свет белый не мил, — верно напустили, может быть, из-под ветру или со следа, а, может быть, зелья чревоотравного дали, что чаровница собирала в ночь Купала. Домашние придумывали, от кого бы могла случиться беда. Они имели право указывать на ведуна и просить сыску; а нужно, чтоб только заподозрили в ведовстве — до пытки недалеко, особенно если у истцов есть средства расположить в свою пользу правосудие. В 1606 году в Перми производилось дело о том, что некоторые ведуны напускали на людей икоту. Обвиняемых жгли, давали на пытках по три встряски, потом сажали в тюрьму. Если после всех операций подсудимый не признавался, то наряжали обыск: священники, посадские, старосты и целовальники с выборными обывателями подавали голоса для окончательного обвинения или оправдания. И обвинители, и обвиняемые равно не бесполезны были для воевод и дьяков. Самый ничтожный факт, если его не могли объяснить, был достаточен, чтобы обвинить человека в колдовстве. Таким образом, во время пожара в Москве при Михаиле Федоровиче хотели сжечь, как колдуна, одного немца живописца за то, что нашли у него череп и никак не могли объяснить себе, для чего он его держит.