Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

В культуре Серебряного века кукла, как и детская игрушка, становится многозначным символом «изначального бытия», благодаря которому можно проникнуть в тайны творения, в «таимые комнаты смысла» [Савельева 2001; Костюхина 2008, с. 10–11]. Поэтому образ куклы возникает у многих писателей и поэтов этого периода и используется как емкий философский символ (Л. Н. Андреев «Рассказ о семи повешенных», «Дневник сатаны»; Ф. К. Сологуб, «Мелкий бес», «Капли крови»; и др.). Игра с куклой описывается в мемуарах, ей посвящаются проникновенные стихотворные строки. Продолжение этой тенденции можно увидеть и в 1920–1930-е годы в произведениях А. Белого, Ю. К. Олеши, А. С. Грина, В. В. Набокова, а также в творчестве авторов рубежа XX–XXI веков (Л. С. Петрушевская, «Маленькая волшебница»; А. А. Проханов, «Господин Гексоген»; Ю. И. Коваль «Красная сосна», «Куклакэт»; и др.). Описание всего круга значений, характерных для употребления понятия «кукла» в русской литературной традиции XIX–XX веков, сделано нам и ни же (с м. параграф «Кукла в литературных и художественных контестах»).

Большинство вышедших в свет в последние десятилетия работ о кукле имеет культурологический, искусствоведческий или философский характер. В последние годы защищено несколько диссертаций по данной проблематике [Карпова 1999; Голубева 2000; Зиновьева 2001]. Работа Т. Е. Карповой [Карпова 1999] посвящена «историко-культурологическому исследованию феномена куклы в русской культуре» и помимо «изучения генезиса и функционированию феномена куклы в русской культуре», ставит задачу «рассмотреть феномен куклы в философско-антропологическом измерении, как своеобразную модель человека». Говоря о функциях куклы в современной культуре, автор отмечает, что семантическое поле этого феномена постоянно расширяется, например, у слова «кукла» появляется новое значение „пустышка, обманка“. Ссылаясь на Ж. Бодрийяра, Т. Е. Карпова утверждает, что в этом случае «кукла является на содержательном уровне симулякром, представляет абсолютную пустоту». Такая трактовка эволюции семантики слова «кукла» сомнительна, так как, судя по данным электронного архива «Национальный корпус русского языка», упомянутые значения существовали у куклы в русской культуре еще в XIX в. Т. Е. Карпова совершенно справедливо выделяет антропоморфность в качестве важного свойства куклы, однако, с нашей точки зрения, делает из этого не совсем правильный вывод, предлагая ограничиться рассмотрением «антропоморфными изображениями, созданными для игры или украшения» и тем самым предельно сужая для себя сферу «феномена куклы». Тем не менее, работу Т. Е. Карповой, несомненно, можно считать шагом в верном направлении.

Диссертация Ю. О. Голубевой [Голубева 2000] посвящена философским аспектам функционирования куклы в культуре. При этом кукла выступает «в качестве знаково-символической формы»: как игрушка, как модель, как коллекция, как персонифицированный образ в «обществе спектакля», в контексте освоения игрового пространства современной культуры. Автор рассматривает роль куклы «в игровой модели человеческой коммуникации», как при межличностном общении, так и в форме «диалога „наедине с собой“, когда единственным посредником и участником выступает кукла». В качестве особой разновидности Ю. О. Голубева выделяет «куклы-маски», которые «позволяют прояснить семиологические смыслы культуры, раскрыть многомерность мира, его сакральные и символические смыслы как личностно-значимые, так и социально-актуализируемые», а также выявить «маскогенный характер современного общества и свойственных ему форм игровой культуры (виртуальных коммуникаций, созданных через СМИ диалоговых и шоу-пространств и т. д.)». Интересным представляется вывод Ю. О. Голубевой о современных СМИ, которые «используют в большей мере не куклы-символы, в которых воплощены архетипы культуры и культурные герои, а куклы-манипуляторы, образы-оборотни, разрушающие устоявшуюся архитектонику культуры, человеческое в человеке».

Необходимо отметить концептуально интересную книгу С. В. Комаровой и М. А. Катушкина [Комарова, Катушкин 1999]. Здесь не только приводится типология кукол и краткий очерк их употреблений в традиционной и современной культуре, но и делается попытка осмысления феноменологии куклы в культуре. Хотя приводимых в книге примеров и аргументов явно не достаточно для построения стройной теории, некоторые принципиально важные подходы к «феномену куклы» уже обозначены. К этому ряду можно отнести и подборку статей в журнале «Живая старина» (М., 2006. № 1. С. 2–25, рубрика «Живая кукла»), а также изданный на их основе сборник [Живая кукла 2009], в которых представлены различные аспекты «феномена куклы». Для решения наших задач важны материалы и подходы, содержащиеся в опубликованных в этом сборнике статьях И. П. Уваровой, М. П. Чередниковой, В. А. Шевцова, М. С. Костюхиной. В статье И. П. Уваровой, например, идет речь о конструктивных особенностях простейших кукол-«сверток», построенных на основе узла, что во многом определяет их общую семантику. Эта проблема обсуждается нами в главе «Названия и разновидности кукол».

Существует широкий круг работ, посвященных кукле, на материале разных культур. Среди них как обзорные [Coleman 1968; Bachmann, Hansmann 1977; Malkin 1977; Fischer, Zweig-Gräfenhahn 1980; Steiger 2002; и мн. др.], в том числе иллюстрированные энциклопедические издания для взрослых и детей, в основном практической направленности, то есть предназначенные для педагогов и коллекционеров [Куклы 1964; White 1975; Lavitt 1983; Артамонова 2000; Князева 2002; Юрина 2002; Куклы мира 2003; и мн. др.], так и исследования по отдельным культурам [Boehn 1929; Fawdry 1979; Gribbin 1984; Терешкович 1992; Морозов 1997; Ковычева 2002; Найден 2007; Змеева 2006; и мн. др.]. Большинство данных изданий имеет справочно-энциклопедический характер, то есть содержит краткую информацию о типе той или иной куклы, ее принадлежности к определенной эпохе и типу культуры, функциях, месте хранения. В ряде случаев сообщается также коллекционная стоимость, поскольку многие издания подобного типа являются аукционными каталогами. По аналогичному принципу построены и многие музейные каталоги с описанием коллекций игрушек и кукол, например, книга Штайгеров, посвященная описанию экспозиции Пражского музея кукол [Steiger 2004]. В этом контексте заслуживают внимания статьи, посвященные описанию коллекций кукол Российского этнографического музея [Баранова, Голякова 1991; Комарова 2004].

Детские и педагогические издания (например, книга Н. Юриной «Куклы») в занимательной форме рассказывают об истории и разновидностях кукол у разных народов мира. В некоторых случаях куклы используются как инструмент для исследования быта: одежда, интерьер, стиль той или иной культурной среды или эпохи [Coleman 1975; см. также: Морозов 2002б]. Все эти книги, как правило, прекрасно иллюстрированы и дают богатый визуальный материал для сравнительного исследования. В остальном их научная ценность весьма ограничена, так как в большинстве случаев из имеющихся описаний (например, «игровая», «обрядовая» или «шаманская» кукла) нельзя сделать однозначных и исчерпывающих заключений о сфере, среде и способах функционирования той или иной куклы.

Из последних наиболее значительных публикаций этнографического характера необходимо отметить книги А. С. Найдена [Найден, 1999; Найден, 2007], посвященные украинской народной игрушке и украинской кукле. Это основательные научные исследования истории игрушки и куклы, выполненные с привлечением археологических и исторических параллелей, а также примеров из культур народов бывшего СССР, в том числе близкородственных восточнославянских народов. При обсуждении проблем генезиса украинской народной куклы автор обращает внимание на среднеазиатские аналоги, поскольку некоторые образцы узбекских, таджикских и киргизских кукол очень близки по оформлению головы и лица к украинским. Похожие типы народных кукол с профилированием нитями лица прямым или косым крестом встречаются также на юге России. А. С. Найден вкратце останавливается и на мифологических и обрядовых истоках народной куклы, что сближает его исследование с нашим.

В русской этнографии очень мало специальных обобщающих исследований, посвященных феномену куклы. Помимо упомянутой диссертации Т. Е. Карповой [Карпова, 1999], в которой хотя и присутствуют этнографические материалы, но акцент сделан на культурологическом анализе, к таковым с известной степенью условности можно отнести книги И. Н. и А. С. Котовых [Котовы, 2005] и Г. Л. и М. Б. Дайн [Дайн, 2007]. Обе книги построены не только на материалах личных коллекций авторов, но и на уникальных собраниях игрушек Художественно-педагогического музея игрушки Российской академии образования (г. Сергиев Посад) и Российского этнографического музея (г. Санкт-Петербург). В них дан краткий обзор типов традиционных кукол и их употреблений в детских играх и обрядовых практиках. Однако научно-популярный формат изданий, ориентация на образовательный процесс и педагогов-практиков вынуждает авторов, научная квалификация которых не подлежит сомнению, минимизировать научный аппарат, а следовательно существенно снижает научную значимость этих работ. В частности, отсутствие точной паспортизации не позволяет считать достаточно достоверными как названия некоторых типов кукол (Крупеничка, свадебная кукла «Мировое древо», Коляда, Рождественский ангел и др.), так и обрядовые действия с их участием, описываемые авторами.