Николай Либман - Творчество Н.С. Лескова 60-80-х годов XIX века

А вот культура, так называемая «дворянская культу­ра», создавалась не дворянами, а той самой крестьянской крепостной интеллигенцией, которая пользовалась вкуса­ми, запросами и представлениями дворянской среды. Вот здесь очень интересный стык. Технари допетровской эпо­хи не могли иметь такой вкус. Один источник, питавший наши художественные представления, - это Запад. Мы во­обще обезьяны, любим повторять то, что на Западе. Но там больше плохого, чем хорошего, а способность отсеять дур­ное и взять хорошее - это удивительная способность моло­дой нации. Другой источник - народная жизнь, мифы, сказки, песни, предания. И третий, великий источник, о котором никогда нельзя забывать, - религиозный. Пред­ставления, которые получал человек почти от рождения, кодекс «Не убий. Не прелюбодействуй. Не укради»1 - он как тогда, так и сейчас не под силу людям, но привлекате­лен своей идеальностью. Впрочем, идеальность всегда сто­яла где-нибудь сбоку - и в XVIII, и в XIX реке.

Все, что сказано сейчас, относится к родителям Долинского, этим евангельским персонажам, которые пы­таются жить в мире по другим законам, и самому главно­му герою. Здесь его генеалогия, психология, жизненный путь. Обратим внимание, что все они «ушиблены» искус­ством и в большей степени - литературой. Долинский - герой особый, по своей духовной и душевной организации. Он сын благочестивой помещицы, которая все раздавала. Дети этих блаженных - утописты. Его мать - это вариант Юлиании Лазаревской XIX века. Но «Юлиания», обога­тив всех и свой собственный мир, пустила по миру своих детей, и только другие сердобольные люди, сострадатель­ные и любящие правду жизни, позаботились об этих де­тях. Дали возможность Долинскому кончить гимназию с золотой медалью, университет. Он стал уездным учителем гимназии, а потом писателем. Отзывчивый на всякое горе, на беду, на всякую необеспеченность, доверчивый как ре­бенок и без жизненного опыта, он встречается с такими фактами, которые, в сущности говоря, могут его погубить. И первый - это его женитьба.

Здесь начинается другая линия - линия мелкопоме­стных разорившихся дворян, которые живут Христа ради, т. е. не в прямом смысле слова, не с протянутой рукой, не на паперти, а попрошайничают у знакомых, у покровите­лей - и тем, конечно, приятно какой-нибудь дворяночке дать куш, а если у дворяночки есть еще девочки - дочки, или готовые наложницы - это совсем хорошо. Одна из та­ких девочек, Юленька, очень хорошо это делает - выка­чивает деньги из покровителя (ее маменька научила, как словечко сказать, ручку целовать, к коленочке присло­ниться, - школа не прошла даром). У нее самой никакого положения нет, а его необходимо создать, и она его созда­ет, окрутив вислоухого шалопая - такая она страдающая. Долинский не может не обратить на нее внимания. Юлень­ка его на себе женила. «Счастья он не ожидал, и его не по­следовало». Совсем впав в черную немощь, бедняга тер­пел-терпел и сбежал от жены в Петербург, а затем и за гра­ницу, в Париж. Русские люди любят убегать в Париж. Париж - самый дешевый и либеральный город в мире. И здесь он встречается с двумя русскими женщинами...

Вот это материал для целого романа, где можно на­писать о слабом сердце (ведь Долинский - безвольный че­ловек). Здесь угадываются черты Достоевского. Герой живет самой худшей формой жизни, но другого ничего нет, он научился жить в новых условиях - благо за плеча­ми университет, который всегда прокормит.

Все обойдены счастьем. Эта тема волнует Лескова. Долинский оказывается в западне случайности. Он «ли- берал-идеалист». Но жизнь предъявляет свои требования, а человек должен приспосабливаться.

Лесков в «Обойденных» берет самые пошлые ситуа­ции, обыденные. Этот роман можно рассматривать как ключ к массовой беллетристике, где прекрасно представ­лена фактография русской жизни. Для массовой беллет­ристики характерны натурализм, эмпирика, интриги. Она необходима в литературном процессе: литературу созда­ют не корифеи, они пользуются находками писателей-бел­летристов, в их произведениях - объединение художе­ственного опыта, собственного и чужого.

Произведения, о которых мы говорили, - произве­дения Лескова, сложившегося художника, но не сложив­шегося мыслителя. Сегодня мы обращаемся к произведе­нию того периода творчества Лескова, который можно назвать периодом грани - грани хронологической и идей­ной. До сих пор мы имели дело с произведениями, кото­рые критически рассматривали и оценивали события до 1861 года, причем, как всегда у Лескова, в них изобража­лись не исторические переживания, потрясения, проис­шествия, трагедии, а рассматривался вписанный в исто­рические события человек. Именно о человеке идет речь, и все происходящее с ним делается предметом социально- исторического анализа. После реформы 1861 года в твор­честве Лескова начинается очень важный период - про­исходит переоценка ценностей. В дальнейших произве­дениях речь пойдет о мире рациональном, мире расчета, торговли, предприимчивости, голи. Какой характер при­мут все эти черты? Как все это будет осуществляться? Лес­ков не может рассуждать легко и спокойно, его граждан­ская позиция обостряется, когда он изображает капита­листический мир. Приходит другая жизнь, энергичная, приходят новые представления. Это новое Лесков изобра­жает в цикле произведений, где все показано через быт. Но быт самый разнообразный, так что критики иногда не понимали, зачем он так делает. А он делает это для того, чтобы через быт разоблачить строй, уклад, всю жизнь рус­ского общества после реформы. Как и многие, Лесков на­деялся, что новые условия освобождают человека (капиталистический мир свободы), а свободы нет - то же при­теснение и поругание человеческой личности.

Наиболее интересна в этом отношении сатирическая хроника «Смех и горе» (1871). Само ее название симпто­матично: в ней очень много смешного, но смешного-пе- чального, - и горя, самого настоящего, которое можно назвать историческим. Лесков переживал, что «читатели увидели только смех и не увидели, что смех мой - не смех злорадства, а смех скорби...»

Как всегда, автор не изображает исторические про­исшествия, а рассматривает человека, анализирует его и все сущее. Анализ дается через цепь курьезов, скверных сюрпризов, анекдотических происшествий, приключаю­щихся с героем. Главное действующее лицо, он же и рас­сказчик, - Орест Маркович. Как всегда у Лескова, рассказ в рассказе. Начинается обычно, в чисто бытовом плане: собрались добрые знакомые у друзей. Идет спор об обы­чае дарить вербу в Вербное воскресенье. Все радуются: какая хорошая традиция! Ребенок просыпается, а над его кроваткой висит купидон с вербой. Как это лирично и как это хорошо! Ничего, что потом жизнь будет не всегда при­ятна. Но в детстве, в младенчестве как можно лишить ре­бенка этой радости, этого удовольствия - никогда! Все на этом сходятся. Но один из гостей, Орест Маркович, счи­тает, что это очень плохой обычай. Потому что никаких «купидонов» жизнь нам не приносит. Ребенку нужны не купидоны, а березовые веники, чтобы он знал, что жизнь нас подстерегает на каждом шагу, и с самого детства по­мнил о неприятностях. «Я расскажу о купидоне и о том, почему я против всяких подарков». И далее рассказ пред­ставляет собой цепь анекдотических и трагических при­ключений Ореста Марковича, которые доказывают пра­воту его суждений. Надо вам сказать, что здесь между Лесковым и Толстым идет самая настоящая полемика.

Вы вспомнили, конечно, тему детства у Толстого. «Неповторимый аромат» детства, прелесть этого времени. Прислуга в повести - как у Толстого, Тургенева: близкие отношения с ребенком. Лакей Борис носит на руках ма­ленького Ореста, и он видит себя в сказке на сером волке.

Идиллические отношения, любовь и сердечность, чаепи­тие с самоваром. Лесков в этом отношении отчасти следу­ет традиции дворянской литературы. После «Детства» Толстого было написано очень много таких произведений: «Детство Темы» Гарина-Михайловского, «Детство» Горь­кого. Настолько была актуальна эта тема. Какое детство у Ореста? Отец умер, осталась матушка и состояние. И те­перь они переезжают из одного города в другой. Орест Маркович жизнь стал узнавать в пути. Его гимназии - постоялые дворы.

Мы видим ряд прекрасно написанных пестрых кар­тин, где представлены разные социальные слои. Везде смута, умственный и нравственный хаос, окружающий Россию. Перед нами целая галерея «героев». Вот генераль­ша, которая торгуется из-за индюка: «С тех пор при виде земного величия я спрашиваю себя: как бы оно держалось перед индюком? » А у героя было такое идиллическое пред­ставление о генеральше... Еще один персонаж - доктор, не верящий в медицину, генерал Перлов с его повествова­нием - картина, мастерски написанная сатирическими живыми и правдивыми красками. Вот сибарит-чиновник, значительный с виду (он взяток не берет - ему казна да­ром дает), провинция с людьми на местах. Здесь гениаль­ные страницы как будто списаны у Щедрина - мир лю­дей, сопоставленных с рыбами и животными (или это Щедрин списал у Лескова?). Но у Щедрина есть извест­ная монотонность, скука из-за изощрений в сатирических изображениях. А «безмерный Лесков» обладал удивитель­ным чувством меры.