Сергей Штерн - Голландия и голландцы. О чем молчат путеводители

И что же? Идет ли наша история хоть в какой-то степени согласно этому замыслу? Какой конец Он нам предуготовил, как завершится наша история? Что произойдет в тот момент, когда мы, паче чаяния, вдруг ни с того ни с сего сплотимся не в ненависти, как только и умеем пока, а в неизбывной и благодарной любви к Создателю и к себе подобным? Думаю, что когда-то такое все же случится, иначе зачем бы Он позволил человечеству пройти через все страдания и трагедии истории — трудно представить себе Всевышнего в роли злого мальчика, отрывающего мухе крылышки только ради того, чтобы посмотреть, что из этого получится. Вопрос только в том, сумеет ли человек насладиться этой небывалой радостью в его земной жизни или все произойдет по сценарию Тютчева:

И люди перейдут в другое измерение — в Вечность. Если верить христианству, кто-то из нас уже там, — интересно, много ли? Если судить по жизнеописаниям святых, то для того, чтобы попасть в рай, нужно еще при жизни вычеркнуть себя из истории. А легко ли это сделать, если мы, пока у нас все сравнительно благополучно, эту самую историю вообще не замечаем? Человек начинает замечать историю либо тогда, когда она, по выражению Набокова, начинает затоплять подвалы, либо тогда, когда обнаруживает несовершенство в окружающем мире, когда начинает выпадать из стаи, становится аутсайдером (так хотелось применить неологизм — аутстайером, выпавшим из стаи. Вот где, оказывается, скрывается антоним: не стайер — спринтер, а стайер — аутстайер). А до этого предел стремлений человека в толпе — любой ценой быть принятым в какое-то сообщество, место в котором он определил для себя как привлекательное. Скажем, сообщество владельцев изразцовых каминов. Впрочем, против красивой мебели у меня возражений нет. Пусть живут пока.

Но вопрос «почему?» все-таки остается без ответа. Профессиональный мыслитель ни за что бы не остановился, не попытавшись объяснить, откуда берется эта неодолимая тяга людей к стае, стремление быть такими же, как все. Откуда такой страх перед индивидуальностью, которая, собственно говоря, и сделала человека человеком? Но автор не считает себя профессиональным мыслителем, он считает себя дилетантом, к тому же боится утомить читателя своими однообразными рассуждениями. Впрочем, мы еще вернемся к этому вопросу, хотя вполне возможно, что кое-кому он покажется неважным и даже надуманным. Что тут удивительного — каждому хочется нравиться и быть признанным, вот он и стремится быть похожим на тех, кого признают и кого любят. Вот и все — до поры до времени.

Мы по уже знакомым улицам выехали на автобан и минут через сорок подъезжали к Гааге.

Альберт предложил начать знакомство с достопримечательностями Мадуродама — парка, расположенного в пригороде Гааги — Схевенингене. Название Схевенинген я знаю с детства, но никаких ассоциаций, кроме шахматных — так называется известный вариант сицилианской защиты, — оно не вызывало. Оказывается, Схевенинген — это фешенебельный морской курорт, особенно популярный среди немецких туристов. Но это все позже, а пока мы, останавливаясь на перекрестках, искали указатели на Мадуродам.

Что же такое Мадуродам? Я было назвал его парком, но это не парк. Это, скорее всего, самый маленький город Голландии — четыреста на четыреста метров. С другой стороны, это и не город — это модель всей Голландии в масштабе 1:25. Все самые знаменитые здания, мосты, инженерные сооружения, аэропорты, самолеты, машины, поезда, корабли, трамваи, автобусы — все это воспроизведено в виде тщательно выполненных, абсолютно точных моделей. В брошюре о Мадуродаме есть табличка, которую я привожу полностью.

Все это кажется неправдоподобным. Крошечные автомобили мчатся по автобанам метровой ширины, трехметровые модели «боингов» разворачиваются в аэропорту, танкеры везут нефть, один из них загорелся, его окружили маленькие гидромониторы и пытаются погасить пожар мощными струями воды. Ужасно хотелось пописать на этот танкер, чтобы окончательно почувствовать себя Гулливером в стране лилипутов, но администрация, так же, впрочем, как и королева Лилипутии, вряд ли бы это одобрила… Машины и грузовики. Вертолеты, моторные лодки, одна из них даже тащит за собой воднолыжника. Локомотивы, издавая негромкие гудки, тянут пассажирские и товарные поезда… Улицы и площади с толпящимся миниатюрным народцем… С одной стороны, чрезвычайно познавательно — можно за один день ознакомиться с голландской архитектурой, увидеть и оценить все средневековые памятники, представить себе, как живет и работает страна. Вот, например, церковь в Гауде, где мы сегодня были. А вот стадесятиметровая колокольня в Утрехте — здесь ее высота около четырех метров. С другой стороны, чувствуешь себя ребенком — это замечательная детская игра, какая-то невероятно разросшаяся игрушечная страна.

Мадуродам открылся в 1952 году. Назван он в честь Георга Мадуро, лейтенанта, погибшего в нацистском концлагере в 1945 году. Его родители захотели таким образом увековечить память сына. Финансировали проект они сами, но получили еще и помощь со стороны Общества поддержки голландских студенческих санаториев, которому до зарезу были нужны деньги на лечение студентов, заболевших распространившимся в те годы туберкулезом. Те правильно рассчитали, что аттракцион станет делом более чем прибыльным. Почти все доходы от Мадуродама шли на строительство и оборудование студенческих санаториев. И до сегодняшнего дня Фонд Мадуродама занимается широкой благотворительностью, объектом которой являются главным образом молодые люди.

У Мадуродама есть свой городской совет и даже мэр. До вступления на трон в 1980 году почетным мэром Мадуродама была принцесса Беатрикс, а после этого мэр ежегодно выбирается из членов городского совета, состоящего из двадцати пяти гаагских студентов. В обязанности мэра входит присутствие на всех церемониях, а также торжественное открытие новых моделей, которыми Мадуродам постоянно пополняется.

Вот, например, старинный замок, окруженный рвами с водой. Что это за замок? Ага, это Мюйденский замок, построенный, трудно поверить, в 1280 году. А вот Государственный музей в Амстердаме — мы туда обязательно пойдем, — если заглянуть в мансардные окна, можно увидеть крошечные картины и скульптуры и рассматривающих их людей. А вот и парламент, перед ним гарцуют роскошные гвардейцы. Изящный, как табакерка, Музей сыра в Алкмааре.

Интересно, кто делает эти модели? Если это какая-то специальная мастерская или фабрика, трудно представить, чтобы она могла существовать только на таких заказах. Новых моделей все же не так много, а каждая из них требует огромной предварительной работы — обмеры, расчеты, проектирование, поиск нужных материалов (все эти игрушки годами стоят на открытом воздухе, под солнцем, дождем и снегом!) и, наконец, тонкая ручная работа.

Может быть, это какие-то клубы или кружки энтузиастов — авиамодельные, судомодельные, колокольнемодельные, мостомодельные и такдалеемодельные? Скорее всего, так и есть, потому что даже в эпоху рыночной экономики все держится на энтузиастах. Уберите энтузиастов — и многоумные адепты рынка начнут продавать и покупать друг у друга одни и те же предметы, пока они не придут в негодность: изобретать и делать новые будет некому… Но ответа на этот вопрос я так и не получил. Как бы то ни было, каждый год появляется две-три новые модели, а иногда и больше.

Глядя на все это, я не мог отделаться от мысли, каким образом эта игрушечная страна, с опаской косящаяся на нависшее над ней море, в течение многих веков удерживала статус великой державы. И даже сейчас, утратив свои колонии и уступив Нью-Йорк американцам, Нидерланды играют заметную роль в мировой политике, не говоря уж об экономике.

Может быть, дело в той самой пассионарности, о которой так много писал сын двух великих русских поэтов Лев Николаевич Гумилев?

Возникновение и исчезновение этносов, победы и поражения, деградация великих цивилизаций вроде бы находит свое объяснение. Вспышка загадочного космического излучения вызывает у нации пассионарный толчок — и р-раз! — гунны движутся на Рим, Чингисхан с сотней тысяч воинов завоевывает неизмеримые, предназначенные для сотен миллионов пространства, или, пользуясь научной терминологией Гумилева, «вмещающие ландшафты». Сто тысяч воинов! Да все эти «тьмы, и тьмы, и тьмы… с раскосыми и жадными очами» легко уместились бы на трибуне стадиона — и вдруг такие успехи!

И все же автору кажется, что не так уж все ясно с этой пассионарностью. Он, может быть, раньше и соглашался с этой теорией, а потом передумал. Автору теперь кажется, что пассионарных и менее, что ли, пассионарных народов вообще не бывает. Бывают пассионарные лидеры. Упаси бог от таких вождей! Им вечно что-то нужно. То им территории не хватает, то вдруг что-то там в соседской религии их не устраивает. Или просто денег мало. И вот они, вожди то есть, ставят под ружье свой несчастный народ и гонят его что-то там завоевывать. А сделать это можно двумя способами.