Дмитрий Усольцев - Уголовный кодекс для чайников

Что такое «доказательства»?

Привожу выдержку из Уголовно-процессуального кодекса:

Статья 74. Доказательства

1. Доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, на основе которых суд, прокурор, следователь, дознаватель в порядке, определенном настоящим Кодексом, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела.

2. В качестве доказательств допускаются:

1) показания подозреваемого, обвиняемого;

2) показания потерпевшего, свидетеля;

3) заключение и показания эксперта;

3.1) заключение и показания специалиста;

4) вещественные доказательства;

5) протоколы следственных и судебных действий;

6) иные документы.

Большевики и – шире – коммунисты были удивительно даровитыми правоведами, создателями законов. Уже в 1917–1919 годах, в разрухе, доставшейся от Николая II, когда немцы захватывали Одессу, когда войска десятков государств вторгались в пределы России, началось создание советского права, массива советского законодательства.

В 1929 году ВЦИК и СНК приняли постановление, в котором выразили основные требования к тому, какими словами и выражениями должно писать законы (нормы права). Они выделили три основных требования:

– ясность (обывательская понятливость);

– точность (однозначность);

– популярность (распространенность).

В сравнении с династией Романовых большевики относились к законотворчеству так, что сложно их обвинить в том, что они хотели, как Романовы, исключительно «стращать и не пущать». Наоборот, как ни странно, но именно после 1917 года было много сделано для развития правовой науки и общественного правосознания.

Важно, чтобы язык закона был естественный и живой, то есть родной, русский. Любые нерусские слова русским общественным подсознанием воспринимаются как мусор (в самом прямом смысле) и сильно отрицательно влияют не только на какие-то высшие пласты, не только на духовность, нравственность, культуру, мораль, разные виды установок (общества) и прочее, но и на совершенно определенные приземленные технические детали сознания, понимания и работы закона.

У Сергея Георгиевича Кара-Мурзы есть по этому поводу текст в его известной книге «Манипуляция сознанием» (глава 17 «Воздействие на оснащение ума»):

«Ницше писал: «Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого нормальная температура, – лишь тени вещей; при этом те и другие нуждаются в одинаковых словах». Когда людей готовят к большой программе манипуляции, снимая их психологическую защиту и усиливая внушаемость, то тем самым у них «повышают температуру». Они, услышав те же самые слова, что и раньше, видят только призраки вещей и явлений. И призраки эти незаметно создаются манипулятором. В это время спасение каждого в том, чтобы не верить призраку и добиться ясного смысла слов. Но ни сил, ни времени на это не хватает. Манипуляторы фабрикуют и вбрасывают в общественное сознание огромный поток ложных понятий и слов-амеб, смысла которых установить невозможно.

При этом манипуляторы тщательно избегают использовать слова, смысл которых устоялся в общественном сознании. Их заменяют эвфемизмами — благозвучными и непривычными терминами. До сих пор (более десяти лет!) в официальных и даже пропагандистских документах реформы не употребляется слово «капитализм». Нет, что вы, мы строим рыночную экономику. Беженцы из Чечни? Что вы, у нас нет беженцев, у нас демократия. Это временно перемещенные лица. А вспомним ключевое слово перестройки дефицит. В нормальном языке оно означает нехватка. Но с помощью промывания мозгов людей уверили, что во времена Брежнева «мы задыхались от дефицита», а сегодня никакого дефицита нет, а есть изобилие. Но пусть бы объяснили, как может образоваться изобилие при катастрофическом спаде производства. Много производили молока – это был дефицит; снизили производство вдвое – это изобилие. Ведь это переход к понятийному аппарату шизофреника. И маскируется этот переход с помощью новояза – извращения смысла слова. Нехватка – это изобилие!

Замена русских слов, составляющих большие однокорневые гнезда и имевших устоявшиеся коннотации, на иностранные или изобретенные слова приняла на радио и телевидении России такой размах, что вполне можно говорить о семантическом терроре, который наблюдался в 30-е годы в Германии. Киллер вместо наемного убийцы, спикер вместо председателя, лидер вместо руководителя, электорат вместо избиратели и т. д. Часто создаются заведомо неприемлемые для русского языка конструкции – лишь бы нарушить строй языка, лишить его благотворной для сознания силы. Вдруг дикторы телевидения начинают называть программу новостей «новостной блок». Новостной! Простодушно следуют за манипуляторами люди, даже «лидеры оппозиции». Думают, видимо, что так они выглядят современными, овладевают «политическими технологиями». Стали, например, говорить «протестный электорат». Ломают язык и в то же время самими этими словами создают отчуждение – ведь их коннотация оскорбительна для избирателей. Когда слышишь «протестный электорат», возникает образ озлобленной массы, голосующей в пику властям, и этой массой должны овладеть «лидеры оппозиции».

В русском языке распространен корень «каз»: наказ, заказ, указ, приказ, показ, сказ, оказия, доказательство и т. д. Если к «каз» прибавить «н», то он получает околоправовой смысл: казна, казнь, наказание и т. д. Я жил некоторое время в арабской стране и могу утверждать, что арабский язык, как и русский, является языком древним, богатым и настоящим, т. е. самобытным и, как ни странно, имеющим смысловые и другие связи с русским языком. В арабском языке тоже есть слово «казнь», оно переводится на русский как «судья». Эту тему разбирает Н. Н. Вашкевич[3] в своей книге «Системные языки мозга»:

Фразеологические козы

Наши козы странностью и разнообразием от наших собак мало чем отличаются. Взять хотя бы ту, что у Сидора была. То ли в огород забрела, то ли еще какую шкоду сотворила, только взял ее Сидор и выпорол, да так нещадно, что бедная коза в поговорку вошла, чем и своего хозяина прославила. Как говорится, нет худа без добра.

Это еще что! У нас есть и служивые козы, которых время от времени отправляют в отставку. Вместе с ихними барабанщиками. То ли по старости, то ли от того, что со служебными обязанностями не справляются.

Еще на козах, как и на собаках, у нас ездят. Мы говорим иногда «на козе не подъедешь», когда не знаем, как подступиться к кому-нибудь, словно коза – это нечто такое, чем обычно решаются дела.

Что и говорить, наши козы не менее загадочны, чем собаки. Пытались разгадать некоторых из них и этимологи.

Вот что они пишут, например, о выражении «отставной козы барабанщик»: «Выражение идет от широко распространенной в старину ярмарочной забавы водить напоказ ручного медведя, которого сопровождал пляшущий мальчик, наряженный козой, и барабанщик, который бил в барабан, как бы аккомпанируя этой пляске». Ну что здесь скажешь. Может быть, и был такой обычай у наших предков, только что с того? При чем здесь отставная коза? Кто отправлял в отставку этого мальчика? На мой взгляд, объяснение еще более темное и абсурдное, чем само выражение. Как говорится, шито оно белыми нитками. Кстати, почему мы так говорим? Если вы спросите специалиста по этимологии, он обязательно придумает какую-нибудь историю про портного. А портной здесь и ни при чем. Просто по-арабски «била мантык» значит «без логики». По-моему, точнее о приведенном выше объяснении не скажешь. Во всяком случае, науки здесь никакой. Одна фантазия.

Чтобы восстановить логику, надо просто козу выписать арабскими буквами, получим судью. «Казн», а по-арабски – это судья, а вовсе не коза и даже не мальчик. Что касается обычаев, то здесь речь идет об обычае приводить приговор в исполнение сразу же после его вынесения, что требовало, чтобы в штате судьи был и барабанщик, под дробь барабана которого пороли, а по терминологии той поры – «драли», от арабского корня ДРЪ «снимать кожу» провинившегося.

Понятно, что судья имел огромный авторитет и вес среди мирян, но только до тех пор, пока не уходил в отставку, после чего становился человеком, не заслуживающим никакого внимания, таким, с которым можно было уже не считаться.