Дмитрий Усольцев - Уголовный кодекс для чайников

Понятно, что судья имел огромный авторитет и вес среди мирян, но только до тех пор, пока не уходил в отставку, после чего становился человеком, не заслуживающим никакого внимания, таким, с которым можно было уже не считаться.

В русском языке вообще-то есть слово «казн». Поэтому странно, что мои коллеги-филологи не догадались, о ком идет речь. Знания арабского здесь и не нужны. Другое дело – поговорка «выдрать как Сидорову козу». Если не знаешь арабского, то как поймешь, что «садар каза» в арабской графике означает «вышел приговор, решение судьи»? Выходит, что здесь и нет никакого Сидора. Просто созвучие с арабским выражением. А буквальный смысл поговорки: «выдрать так, как вышло решение судьи, в точном с ним соответствии», то есть без снисхождения. Назначил судья, то бишь казий, скажем, сорок палок – сорок и получай. Вот в этом все и дело. Понятно, что о происхождении «сидоровой козы» во Фразеологическом словаре вы не найдете ни слова.

Арабское слово «каза» означает не только решение судьи, но и суд, судопроизводство. Корень для русского человека знаком, например, по словам «наказание» и «казнь». Также и казуистика того же корня. Его точное значение – «рассмотрение отдельных судебных дел, случаев». Отсюда и наша «оказия» и «оказался» и даже «кажется». Даже газета от этого корня. Это арабское слово казыййет – в некоторых диалектах оно произносится через Г – означает «дело», и не только судебное, но и если речь идет, например, о рабочем деле. Ученые утверждают, что газета происходит от названия итальянской монеты. Но это тоже белыми нитками. Никогда не слышал, чтобы газета называлась по цене, даже когда цены на них были стабильными. А вот «дело» – слово, которое часто присутствует в названиях самых разных газет и на русском языке, и на иностранных. От него и общее название газеты.

Теперь будет понятным и другое выражение с козой: на козе не подъедешь, то есть не решишь в обычном правовом порядке.

Итак, все три козы – родственницы, хотя на первый взгляд и не скажешь. Да ведь и слово «сказать» того же корня. Это ведь означает «рассудить, высказать свое решение». Реальная коза – другого корня, а именно КЗЗ «прыгать».

Одних собак и коз, что в нашей фразеологии, вполне достаточно для человека с нормальной головой, чтобы сделать однозначный вывод о неслучайности этих языковых совпадений.

Частенько достаточно понять некий осевой смысл темы, чтобы проще и быстрее ухватить своим умом всю тему. При этом надо понимать, что у каждого человека – свой язык, своя операционная система. Поэтому помещаю здесь также что-то вроде небольшого вывода о преступлении и ответственности за него, выраженного в очерке Николая Бердяева о Федоре Достоевском:

«C темой о свободе связана у Достоевского тема о зле и преступлении. Зло необъяснимо без свободы, Зло является на путях свободы. Без этой связи со свободой не существует ответственности за зло. Без свободы за зло был бы ответствен Бог. Достоевский глубже, чем кто-либо, понимал, что зло есть дитя свободы. Но понимал также, что без свободы нет добра. Добро есть также дитя свободы. C этим связана тайна жизни, тайна человеческой судьбы. Свобода – иррациональна, и потому она может создать и добро, и зло. Но отвергнуть свободу на том основании, что она может породить зло, значит породить зло еще большее. Ибо лишь свободное добро есть добро, принуждение же и рабство, соблазняющиеся добродетелью, есть антихристово зло. Тут все загадки, антиномии и тайны.

Достоевский не только ставит нас перед этими загадками, но и много делает для их разгадывания. У Достоевского было очень своеобразное, исключительное отношение к злу, которое может многих соблазнить. И нужно до конца понять, как он ставил и разрешал проблему зла. Путь свободы переходит в своеволие, своеволие ведет к злу, зло – к преступлению. Проблема преступления занимает центральное место в творчестве Достоевского. Он не только антрополог, но и своеобразный криминалист. Исследование пределов и границ человеческой природы приводит к исследованию природы преступления. В преступлении человек переходит эти пределы и границы. Отсюда необычайный интерес к преступлению. Какую судьбу претерпевает человек, преступающий границы дозволенного, какие перерождения в его природе от этого происходят?

Достоевский раскрывает онтологические последствия преступления. И вот оказывается, что свобода, перешедшая в своеволие, ведет ко злу, зло – к преступлению, преступление с внутренней неизбежностью – к наказанию. Наказание подстерегает человека в самой глубине его собственной природы. Достоевский всю жизнь боролся против внешнего отношения к злу. Его романы и статьи «Дневника писателя» полны уголовными процессами. Этот странный интерес к преступлению и наказанию определяется тем, что вся духовная природа Достоевского восставала против внешнего объяснения зла и преступления из социальной среды и отрицания на этом основании наказания.

Достоевский с ненавистью относился к этой позитивногуманитарной теории. Он видел в ней отрицание глубины человеческой природы, отрицание свободы человеческого духа и связанной с ней ответственности. Если человек есть лишь пассивный рефлекс внешней социальной среды, если он не ответственное существо, то нет человека и нет Бога, нет свободы, нет зла и нет добра. Такое принижение человека, такой отказ от своего первородства вызывает в Достоевском гнев. Он не может спокойно говорить об этом учении, столь преобладавшем в его время. Он готов стоять за самые суровые наказания, как соответствующие природе ответственных, свободных существ. Зло заложено в глубине человеческой природы, в ее иррациональной свободе, в ее отпадении от природы божественной, оно имеет внутренний источник. Сторонники суровых наказаний более глубоко смотрят на природу преступления и на природу человека вообще, чем гуманистическое отрицание зла.

Во имя достоинства человека, во имя его свободы Достоевский утверждает неизбежность наказания за всякое преступление. Этого требует не внешний закон, а самая глубина свободной совести человека. Человек сам не может примириться с тем, что он не ответствен за зло и преступление, что он не свободное существо, не дух, а отражение социальной среды. B гневе Достоевского, в его жестокости звучит голос, восставший за достоинство человека и за его первородство. Недостойно ответственного свободного существа слагать с себя бремя ответственности и возлагать его на внешние условия, чувствовать себя игралищем этих внешних условий. Все творчество Достоевского есть изобличение этой клеветы на человеческую природу.

Зло есть знак того, что есть внутренняя глубина в человеке. Зло связано с личностью, только личность может творить зло и отвечать за зло. Безличная сила не может быть ответственна за зло, не может быть его первоисточником. Отношение к злу связано у Достоевского с его отношением к личности, с его персонализмом.

Безответственный гуманизм отрицает зло, потому что отрицает личность. Достоевский боролся с гуманизмом во имя человека. Если существует человек, человеческая личность в измерении глубины, то зло имеет внутренний источник, оно не может быть результатом случайных условий внешней среды. И соответствует высшему достоинству человека, его богосыновству думать, что путь страдания искупает преступление и сжигает зло.

Очень существенна для антропологии Достоевского эта мысль, что лишь через страдание подымается человек ввысь. Страдание есть показатель глубины».

Преступность начинает формироваться дома, в детском саду, в «пионерском» лагере, в школе. Преступность в большой степени – это следствие плачевного состояния воспитания.

Привожу выдержку из высказывания величайшего русского юриста Анатолия Федоровича Кони (1844–1927) о воспитании:

«Я всегда находил, что в нашей русской жизни воспитание детей построено на самых извращенных приемах, если только вообще можно говорить о существовании воспитания в истинном смысле слова между русскими людьми. Даже вполне развитые родители по большей части относятся к детям со слепотою животной любви и совершенно не думают о том, что впечатления, даваемые восприимчивой душе ребенка, должны быть строго соразмерены с его возрастом и с той работой мысли и чувства, которую они собой вызывают. В особенности это можно сказать про чтение, невнимание к выбору которого у некоторых воспитателей граничит с преступностью, тяжкие последствия которой лишь иногда парализуются чистотой детской души и свойственным возрасту непониманием тех или других отношений. Сюда же относится неосторожность в разговорах при детях и бессмысленное, подчас доходящее до бессознательной жестокости, стремление доставлять детям развлечение, в котором детская душа менее всего нуждается, находя себе пищу в простых явлениях окружающей природы и жизни.