Георг Еллинек - Общее учение о государстве

Содержанием прикладной науки о государстве также служат нормы. Политика признает, как право, не существующее, – а должное. Нормы права и нормы политики, однако, существенно различны и не должны быть смешиваемы. Юридические нормы являются действующими, т. е. находящимися в силе, – исполнение их обеспечивается определенными гарантиями. Как действующие юридические нормы имеют двойственный характер: они являются не только чем-то должным, но и чем-то существующим. Положительное право отличается от всех других волевых норм тем, что оно в качестве реальной силы производит определенное, подлежащее учету действие. В этом направлении право составляет поэтому предмет науки о существующем. Исторические исследования в области права и народного хозяйства, социально-политическая критика существующего порядка и т. д. рассматривают право как действительный фактор народной жизни, они обращаются в области права исключительно к существующему. В частности, история может наследовать право только как реально существующее, по фактическому его воздействию на жизнь, так как все должное по самой своей природе относится к будущему.

Политические нормы действуют, напротив, только в силу свободного признания; нет такой силы, которая проводила бы их в жизнь, кроме самостоятельно вырабатываемого каждым призванным к тому индивидуумом убеждения в их внутренней необходимости; они не могут быть никому навязаны. Юридические нормы – за исключением переходных форм – всегда бесспорны; политические, напротив, по общему правилу, вызывают сомнения, ибо объективно-истинные политические правила не могут быть выработаны уже по одному тому, что все конкретные политические цели имеют либо относительный, либо метафизический характер, и в том и в другом случаях они вытекают из индивидуальных или партийных мнений и верований.

Хотя государство есть институт общечеловеческий, однако не может быть и речи о единстве, общности происхождения всех государств. Первоосновы социальных учреждений еще не раскрыты наукой. В новейшее время, правда, этнологические и доисторические исследования энергично занялись разрешением загадок первобытной истории человечества. Но, несмотря на обильную литературу, располагающую обширным материалом, прочные, не вызывающие сомнений результаты крайне незначительны. Так, прежде всего, в наиболее исследованной области, в учении о происхождении семьи, мы встречаем множество резко противоположных друг другу воззрений, ни одно из которых не может быть признано господствующим. Конструкции всякого рода заменяют доказательства; всякий исследователь, который полагает необходимым – для более полного понимания исторических явлений или даже для определения будущего их развития – изучить ab ovo развитие социальных отношений, может выбрать из богатого материала то, что оказывается более подходящим для его априорных теорий и социальных и политических идеалов.

При таких условиях научное исследование явлений государственной жизни может идти двояким путем. Приходится либо принять на веру ту или иную, более или менее шаткую гипотезу о первоосновах социальных институтов, либо же отказаться от попыток выяснить эти основы в том убеждении, что с точки зрения нашей современной (а вероятно, и будущей) науки представляется невозможным обосновать какую бы то ни было социально-научную дисциплину так, чтобы с достоверностью был установлен весь процесс эволюции подлежащих объяснению явлений с первоначального момента их зарождения. Добросовестному исследователю, который не намерен самостоятельно заняться исследованием первобытной истории и вынужден только пользоваться ее выводами для своих целей, не остается иного выбора, как прибегнуть к этой второй альтернативе.

Такого рода ограничение тем более рационально, что дальнейшая эволюция социальных учреждений, как это подробнее будет показано ниже, не зависит вовсе от их происхождения, ибо при одном и том же исходном пункте один и тот же институт может, напротив, претерпеть самые разнообразные изменения, что, впрочем, и без дальнейших доказательств должно быть допущено всеми теми, кто стремится свести существующее многообразие к первоначальному единству.

Второе ограничение нашей задачи заключается в том, что объектом нашего исследования является по существу только жизнь современных западных государств и их прошлое, поскольку оно необходимо для уяснения настоящего. Эти государства образуют в своем историческом развитии самостоятельную ветвь всей семьи государств. Мир азиатских государств имеет, конечно, общие корни с западноевропейскими государствами, но развитие их шло независимо от последних. Восточная культура, без сомнения, воздействовала на Элладу и Рим, и соответственно этому политические учреждения Египта, Персии и т. д. приобрели определенное значение в истории развития этих государств. Подробное исследование и выяснение влияния древневосточных государств представляется, однако, невозможным, так как мы располагаем в этом отношении слишком недостаточным материалом, и суждения, на нем основанные, могли бы быть только поверхностными. Нам известны только внешние контуры государственного устройства Древнего Востока; но детали образования и исторического развития отдельных институтов – а именно эти детали для нас прежде всего важны – по большей части совершенно не выяснены, и то, что предлагается в виде таких детальных указаний, на самом деле является лишь субъективной конструкцией историков. То, что нам известно о Древнем Востоке, в большинстве случаев может поэтому служить лишь иллюстрацией, но не прочным основанием строго научного и потому построенного на возможно прочном базисе учения о государстве. Что туземные американские, африканские и полинезийские государственные образования не имели никакой связи с западными, не требует подробных доказательств. Ссылкой на них мы можем пользоваться поэтому только для примера или в виде корректива к слишком поспешным обобщениям.

Такое ограничение задачи во времени и пространстве отнюдь не влечет за собою, однако, неполноты или, по крайней мере, большей неполноты, чем та, которая свойственна всем другим выросшим на исторической почве дисциплинам. История всегда фрагментарна. Требовать, чтобы научное познание было основано на всем историческом прошлом, значит, желать невозможного или проложить путь спекуляции, которая по своей внутренней ценности ничем не отличается от фантастических исторических конструкций прежнего времени, имеющих с современной точки зрения в лучшем случае анекдотическое значение. Но и то обстоятельство, что мы не принимаем во внимание или уделяем меньше внимания истории и современному строю незападных государств, не уменьшает научной ценности нашего труда. Прежде всего потому, что мы не обладаем относительно них достаточными сведениями, основанными на точном знакомстве с их историей. А затем – сравнительное изучение образований, исторически и социально не связанных между собою, вообще не может способствовать более глубокому проникновению в их существо; как это подробнее будет показано ниже, мы можем таким путем прийти лишь к общим, но бессодержательным положениям весьма незначительной научной ценности.

Наше изложение мы ограничиваем, наконец, исключением из него политики. Не в том смысле, чтобы мы избегали политических рассуждений, что, очевидно, противоречило бы нашим предыдущим замечаниям об отношении политики к учению о государстве; но мы уделяем внимание политике лишь постольку, поскольку это необходимо для лучшего понимания теоретических проблем. Более подробно мы останавливаемся на промежуточных областях, которые должны быть рассмотрены с точки зрения как учения о государстве, так и политики, на вопросах о внутреннем основании и цели государства, без которых невозможно и законченное теоретическое познание государства.

[25]

Всякий приступающий к исследованию основных социальных проблем не может не почувствовать с первых же шагов отсутствие глубоко продуманной методологии. В литературе учения о государстве господствует в этом отношении величайшая путаница, так как значительная часть авторов, – в том числе и такие, которым мы обязаны весьма плодотворными исследованиями детальных вопросов – вообще не уясняют себе, с какими трудностями связано изучение основных феноменов, с какими приходится считаться тонкими различиями, как велик именно в этой области соблазн принять образы и аналогии за реальные истины. В настоящее время только зарождается систематическая, охватывающая весь предмет и затрагивающая все трудности логика социальных наук, подобная той, которая уже достигла значительных успехов в области естествознания[26]. Но и эти зачатки относятся преимущественно к истории[27], политической экономии[28], социологии[29] и статистике[30], к учению же о государстве – лишь в весьма незначительной мере[31]. Этим следует объяснить, что вплоть до настоящего времени всякое, хотя бы и бессмысленное, измышление из области учения о государстве, если только оно преподносилось с должным апломбом, обращало на себя внимание в литературе и серьезно обсуждалось. Утверждения заменяли факты, убеждения – доказательства, неясность сходила за глубокомыслие, произвольные умствования – за высшее познание. По этой, главным образом, причине в истории литературы учения о государстве в новейшее время образовался столь значительный пробел, что в течение последних десятилетий ни один систематический труд не сумел привлечь к себе хотя бы некоторого внимания. Старые, ненадежные методы или, точнее, прежнее отсутствие метода несовместимо более с требованиями современной научной мысли. Новые же методы еще только нарождаются, поэтому исследователи стараются, как-нибудь наскоро коснувшись основных понятий, затем уже сосредоточить преимущественное внимание на исследовании деталей. Так как, однако, такое исследование во многих важных пунктах основано на дедукции из этих пренебрегаемых наукой основных понятий, то неизбежны грубые, тормозящие плодотворное развитие науки ошибки.