Н. Воскресенский - Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Поэтому не приходится удивляться, что вопрос со вторым оппонентом был разрешен по-иному. Несомненно, приняв во внимание то обстоятельство, что представленная работа Воскресенского имела значительную археографическую компоненту, руководство Института решило привлечь к оппонированию «чистого» историка. В итоге вторым оппонентом соискателю Николаю Воскресенскому был приглашен старший научный сотрудник Института истории АН СССР доктор исторических наук А. И. Андреев. В качестве неофициальных оппонентов были определены кандидат исторических наук доцент С. Ф. Айнберг-Загряцкова и С. А. Покровский[107].

К 1944 году Александр Андреев прошел весьма непростой жизненный путь[108]. Двумя годами старше Николая Воскресенского, коренной петербуржец, Александр Игнатьевич был выходцем из бедной семьи. Многолетняя стесненность в средствах привела к тому, что обучение Андреева в Императорском Санкт-Петербургском университете изрядно затянулось: поступив на историко-филологический факультет в 1907 году, формально он окончил курс лишь в 1916-м.

Однако материальные затруднения никоим образом не сказались на качестве полученного Александром Андреевым образования. Он прошел великолепную научную школу под руководством А. С. Лаппо-Данилевского и А. Е. Преснякова, уже в 1913 году был привлечен к подготовке многотомного издания «Грамоты Коллегии экономии». С 1921 года Андреев являлся бессменным ученым секретарем Археографической комиссии АН. Молодой исследователь много печатался, достаточно рано завоевал признание в научной среде, вошел в окружение С. Ф. Платонова.

Все это оборвалось в одночасье на исходе 1920-х: 24 октября 1929 года Александр Игнатьевич был арестован органами ОГПУ в рамках «академического дела». В 1931 году, 8 августа, коллегия ОГПУ при СНК СССР приговорила его к пяти годам ссылки в город Енисейск Красноярского края[109]. Будучи освобожден из ссылки в ноябре 1934-го, Александр Андреев вернулся в Ленинград в апреле 1935 года.

Невзирая на все трудности, проблемы с регистрацией, повседневно ощутимую шаткость положения бывшего осужденного[110], Александр Игнатьевич возобновил активную научную деятельность. Работал в Институте народов Севера, Институте этнографии, Ленинградском отделении Института истории (с 1936 года). В 1940 году с большим успехом защитил докторскую диссертацию «Очерки по источниковедению Сибири XVII–XVIII вв.».

Какое-то время Александр Игнатьевич прожил и в блокадном Ленинграде. Правда, в отличие от Н. А. Воскресенского, он сумел в 1942 году эвакуироваться – сначала в Казань, затем в Ташкент. Еще находясь в эвакуации, был приглашен в Институт истории в Москву. В 1943 году Александр Андреев также возглавил кафедру вспомогательных исторических дисциплин Московского государственного историко-архивного института. Опытнейший источниковед и знаток истории России XVIII века, Андреев, как мало кто другой в то время, был способен оценить труд Воскресенского не только с научной, но и – особенно – с археографической стороны.

Вот такое переплетение обстоятельств и линий судеб привело к появлению в газете «Вечерняя Москва» объявления о защите «старшим научным сотрудником Воскресенским» диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук на тему «Законодательные акты Петра Великого». В назначенное время 21 июля 1944 года Николай Алексеевич предстал перед членами Ученого совета Института права АН СССР.

Что же за людям предстояло решать вопрос о присуждении Николаю Воскресенскому ученой степени кандидата юридических наук? И кто из них был в состоянии надлежаще оценить представленную диссертантом работу? Согласно материалам диссертационного дела, на защите Воскресенского присутствовало тринадцать из восемнадцати членов Ученого совета Института[111].

При всем многообразии жизненных путей и научных специализаций членов Совета, собравшихся на заседание 21 июля 1944 года, этих людей можно было бы разделить на две группы. В одной были представлены ученые старшего поколения, получившие образование еще в университетах Российской империи, успевшие духовно сформироваться в пространстве дореволюционных академических традиций. В другой – более молодые по возрасту правоведы уже советской формации. Из числа «старых специалистов» (1873–1890 годов рождения) на защите Николая Воскресенского присутствовали М. М. Агарков, В. Н. Дурденевский, С. Ф. Кечекьян, Н. Н. Полянский, С. М. Потапов и Б. И. Сыромятников[112]. Из числа «молодых кадров» (1900–1905 годов рождения) – Н. Д. Дурманов, М. П. Карева, И. Д. Левин, Б. С. Маньковский и С. А. Покровский.

Особняком среди членов Совета стояла фигура его председателя, директора Института права И. П. Трайнина (1886 года рождения) – одного из немногих профессиональных революционеров, переживших Большой террор, бывшего политэмигранта, члена РСДРП(б) с 1904 года[113]. Дело в том, что Илья Трайнин не имел не только юридического, но и даже среднего образования. Как отмечал Илья Павлович в автобиографии от января 1940 года, в юности он «учился в низшей школе, которую не кончил….Больше учился самостоятельно, много читал». Профессиональная же его подготовка ограничилась освоением профессии маляра[114]. Впрочем, отсутствие систематического образования (равно как и работ, имеющих научное значение) никак не повлияло на академическую карьеру Трайнина: в январе 1936 года ему была присвоена ученая степень доктора юридических наук (естественно, без защиты диссертации), в январе 1939-го он был избран академиком АН СССР по отделению экономики и права, а в 1942-м – стал директором Института права АН СССР.

В отличие от директора, И. П. Трайнина, все члены Ученого совета из числа «старых специалистов» успешно окончили сначала классические гимназии, а затем юридические факультеты университетов (В. Н. Дурденевский, С. Ф. Кечекьян, Н. Н. Полянский и Б. И. Сыромятников – Императорского Московского; М. М. Агарков – Императорского Казанского). Более того, все «старые специалисты» (за исключением С. М. Потапова) некогда были оставлены при различных правовых кафедрах для подготовки к профессорскому званию, в связи с чем они прошли стажировки в университетах Франции и Германии. Что касается старейшего члена Совета, Сергея Потапова (1873 года рождения), то он хотя и не был оставлен при кафедре по окончании университета, но впоследствии дважды стажировался – по направлению Министерства юстиции – в Швейцарии и Франции у известных криминалистов, Р. Рейсса и А. Бертильона[115]. Примечательно, что в Институте права Сергей Михайлович заведовал криминалистической лабораторией (им же и организованной) – т. е. занимал по существу ту же должность, что и перед революцией.

И, хотя специалистами в области истории государства и права среди членов Ученого совета старшего поколения в 1944 году являлись только Борис Сыромятников и Степан Кечекьян, ситуации для Н. А. Воскресенского это не меняло. Невзирая на различия в исследовательской специализации, все «старики» из состава Совета – благодаря обучению в дореволюционных гимназиях и университетах – получили не только фундаментальную правовую, но и разностороннюю общегуманитарную подготовку. Не вызывает сомнений, что на заседании Совета 21 июля 1944 года эти люди были способны в полной мере оценить научный уровень предложенного их вниманию труда Николая Воскресенского.

Сложнее было с «молодыми кадрами». И дело было не только в возможных изъянах их общеобразовательного уровня. В конце концов, по меньшей мере двое из членов Ученого совета младшего поколения (Н. Д. Дурманов и И. Д. Левин) успели поучиться и в гимназиях. Все «молодые» имели высшее образование – юридическое или философское (И. Д. Левин). Николай Дурманов и Марина Карева прошли также подготовку в аспирантуре.

Более того, если принимать во внимание столь актуальный сегодня показатель, как уровень «остепененности» научно-педагогических кадров, то он в группе «молодых» Ученого совета был заметно выше, чем среди «старых специалистов». К 1944 году степень доктора юридических наук имели Б. С. Маньковский, Н. Д. Дурманов (по уголовному праву) и И. Д. Левин (по государственному праву). Наконец, нельзя не отметить, что Борис Маньковский и Николай Дурманов имели опубликованные до войны работы по истории уголовного законодательства и уголовно-правовой мысли[116], а значит, испытывали определенный интерес к историко-правовой тематике.

Основная проблема с «молодыми кадрами» заключалась, думается, в том, что, получив образование в 1920‐е годы, в условиях обрисованного выше целенаправленного разрушения дореволюционных академических традиций, они были почти не способны ощутить грань между наукой и не-наукой, между исследовательским и публицистическим, агитационным текстом. Тем более что агитационные тексты некоторые будущие члены Ученого совета Института писали в свое время более чем охотно.