Александр Чучаев - Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография

Особый интерес представляет ст. 7 Псковской судной грамоты. Во-первых, вводится новый вид наказания, неизвестный Русской Правде, – смертная казнь[158]; во-вторых, выделяется, по сути, государственное преступление – измена. «А крим(с)кому татю, и коневому и переветнику и зажигалнику тем живота не дати[159]»[160].

С. К. Викторский отмечает, что «…применение смертной казни… имело, кажется, печальное последствие: оно способствовало постепенному примирению населения со смертной казнью, до того времени противной его правосознанию»[161].

В Судной грамоте не говорится о форме смертной казни. Согласно сохранившимся летописям в Пскове, она исполнялась через повешение, сожжение и утопление.

В ст. 7 указанной грамоты перевет[162] назван в ряду других преступлений, не являющихся посягательствами на власть. Вероятно, это объясняется не только уровнем развития уголовного права, но и оценкой опасности упоминаемых в статье деяний. Например, конокрадство считалось не менее опасным преступлением, чем измена.

Следует обратить внимание еще на одно обстоятельство, встречающееся как в Новгородской, так и Псковской судных грамотах, – социальную направленность преступления. В указанных актах подчеркивалось, что оно причиняет вред не только отдельному частному лицу, но и государству («Господину Великому Новгороду» или Пскову). Складывалось, таким образом, понятие преступления как общественно опасного деяния.

В истории России XV в. связан с окончанием периода раздробленности, образованием единого национального государства. Для такого государства требуется государственный аппарат, централизация которого одновременно обеспечивает укрепление самодержавной власти, вначале в известном смысле ограниченной Боярской думой – особым совещанием из родовитого боярства.

В период феодальной раздробленности удельные князья, каждый в отдельности, и их бояре издавали собственные законы, давали по тому или другому случаю всякого рода грамоты, которые нередко противоречили друг другу. Русская Правда еще имела применение в северо-восточной Руси, но с изменением условий общественно-политической жизни, созданием централизованного государства уже перестала соответствовать новой обстановке и новым потребностям феодального общества. Необходимо было принятие законов, отвечающих развитию производительных сил, усилению экономических связей внутри страны, выгодных и угодных господствующему классу феодалов, регламентирующих основные вопросы укрепления феодального правопорядка. Одним из таких законов стал Судебник Ивана III, утвержденный в 1497 г.[163]

Судебник 1497 г. – по сути, первый кодекс Русского централизованного государства. В историографии он получил диаметрально противоположные оценки. Например, утверждается, что «Судебник Ивана III, в сущности, не заключал в себе каких-нибудь новых начал, представлял однако то важное удобство, что вместо отдельных грамот, имевших силу закона, появился один общий закон для всего государства»[164]. Н. Калачев, наоборот, подчеркивает, что данный Судебник – «без сомнения первый письменный кодекс, обнародованный для всей России от имени верховной власти, кодекс в высшей степени примечательный, как памятник, основанный на прочном утверждении самодержавия в нашем отечестве, как краеугольный камень всего последующего развития нашего письменного законодательства»[165]. Еще более значимым Судебник видится С. В. Юшкову: «В Судебнике 1497 г., пожалуй, более чем в каком-либо другом кодексе, проявляются реформирующие и правотворческие стремления законодателя. И это неудивительно: издание Судебника было произведено, если можно так выразиться, на самом стыке двух эпох, тогда, когда социально-политический строй достиг своего завершения, но вместе с тем обнаружились явные признаки его упадка»[166].

На наш взгляд, составители Судебника, использовав правовые нормы, содержавшиеся в более ранних памятниках права, и в первую очередь в Русской Правде, Псковской судной грамоте, уставных грамотах и других[167], проявили новаторство в создании норм права, соответствующих новому этапу развития феодального общества. Издание этого кодекса было важным актом среди мероприятий русского правительства, направленных к государственной централизации, перестройке центрального и местного аппаратов власти, разработке норм уголовного и гражданского права, судоустройства и судопроизводства в интересах защиты привилегий господствующего класса. «Сравнение Судебника с современными ему кодексами западноевропейских стран приводит к выводу, что он выделяется среди них как памятник, свидетельствующий о наличии единого права для всего Русского государства»[168].

Взяв под особую охрану начала господства и подчинения в феодальном обществе, деятельность государственного аппарата и его представителей, защищающих указанные властеотношения, Судебник особое внимание уделяет регламентации ответственности за различные преступления, посягающие на жизнь и здоровье феодальных чиновников, политический строй и органы государственной власти. Обострение классовых противоречий и внутриклассовой борьбы, влекущее выступления народных масс, квалифицируемые кодексом как преступления против существующего строя, вело к усилению репрессий, применению смертной казни.

Анализ конкретных норм, посвященных охране власти, обусловливает необходимость хотя бы в общих чертах охарактеризовать принципы государственного управления, присущие Московскому государству и нашедшие отражение в кодексе. Так, ст. 1 Судебника устанавливает различия между судебной деятельностью главы государства – великого князя и судебной деятельностью бояр. «Судити суд бояром[169] и околничим[170]. А на суде бытии у бояр и у околничих диаком». Появление дьяка на суде как государственного чиновника означает ограничение боярских привилегий в области отправления правосудия[171].

Статья 2 Судебника впервые в русском законодательстве отражает попытку регламентировать деятельность лиц, возглавляющих какую-либо отрасль центрального управления. Это непосредственно оказало влияние на определение подсудности дел тому или иному боярину. Согласно указанной статье судья мог разрешать только те категории дел, в отношении которых имелись указания в законе или по сложившейся судебной практике (дело, «которое ему приказано ведати»). Скорее всего, отсюда возникло правило, согласно которому «судья не может вмешаться в чужой присуд».

С целью строгой регламентации деятельности органов наместничьего управления Судебник вводит различия наместников: «с боярским судом» и «без боярского суда». В ст. 20 говорится: «Об указе наместникам. А наместникам и волостелям, которые держат кормленья без права боярского суда, холопа и рабы без доклада (в центр, их владельцам) не выдавать, ни грамоты о возвращении его беглых людей не давать, также и холопу и рабе правой грамоты на их владельца (об освобождении из холопства) не давать без доклада, и отпускной холопу и рабе не давать».

Кормленщик «с боярским судом» по своему статусу отличался от кормленщика «без боярского суда». В частности, он обладал правом вынесения окончательного решения по ряду важнейших дел, в том числе, как видно из текста статьи, о холопстве и наиболее тяжких преступлениях, тогда как второй обязан был выносить свое решение по этим делам на «доклад» боярам в Москву.

Таким образом, во-первых, Судебник отражал политику русского правительства о консолидации и укреплении государственного аппарата, во-вторых, вводя понятия кормления «с боярским судом» или без него, ограничивал компетенцию основной массы местных органов государственного управления, способствовал контролю за их деятельностью. Возможно, такое решение законодателя стало ответом на требования дворянства, искавшего защиту от произвола должностных лиц наместничьего управления.

Полномочиями кормленщика «с боярским судом» наделялись лица, занимавшие привилегированное положение в системе государственного аппарата управления, а также наместники наиболее отдаленных от центра областей. Положения ст. 2 °Cудебника, регламентировавшей права и обязанности кормленщика «без боярского суда», по сути, относятся к постановлениям о местном суде[172].

При характеристике уголовно-правовых средств защиты власти, на наш взгляд, необходимо иметь в виду, что «Судебник обосновывает наказания за… преступления главным образом не свойством содеянного (corpusdelicti), а свойством преступной воли содеявшего: всякое преступление подлежит известной каре сообразно наличности или отсутствию данных, свидетельствующих о наибольшей испорченности преступника; состав преступления по общему правилу не влияет на различия в наказаниях.