Юрий Бит-Юнан - Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

© Бит-Юнан Ю. Г., Фельдман Д. М., 2015

© Издательство «ФОРУМ», 2015

© Издательский дом «НЕОЛИТ», 2015

Как известно, 14 февраля 1961 года в квартиру весьма популярного тогда писателя В. С. Гроссмана вошли офицеры Комитета государственной безопасности СССР. Пятидесятипятилетнему хозяину предложили выдать добровольно рукописи его романа «Жизнь и судьба». А еще – указать всех, у кого есть копии. В итоге изъяли беловые и черновые экземпляры, подготовительные материалы и т. п.[1]

Известно также, что арест романа, признанного антисоветским, не предали огласке. Формально статус автора не изменился. Три года спустя похоронами Гроссмана, согласно правилам, занималось руководство Союза советских писателей.

Торжественный ритуал соблюдался неукоснительно: траурный митинг в конференц-зале ССП, речи именитых коллег над гробом и могила на престижном Троекуровском кладбище. Официальной репутации соответствовали также некрологи в столичной периодике[2].

Соблюдены были и другие правила. В частности, писательское руководство сформировало так называемую комиссию по литературному наследию. Ей надлежало заниматься изданием уже опубликованного и еще не публиковавшегося Гроссманом[3].

Статья о нем критика Г. Н. Мунблита помещена во втором томе Краткой литературной энциклопедии, что было весьма значимо. Справочные издания в СССР официальную точку зрения отражали – на момент подписания к печати. Этот том подписан вскоре после смерти автора конфискованного романа[4].

Казалось бы, обычная статья. Сначала – данные анкеты и характеристика дебюта: «ГРОССМАН, Василий Семенович [29.XI(12.XII). 1905, Бердичев – 14.IX.1964, Москва] – рус[ский] сов[етский] писатель. Окончил физ[ико]-мат[ематический] ф[акульте]т МГУ (1929). Работал в Донбассе инженером-химиком. Первая повесть “Глюкауф”, о жизни сов[етских] шахтеров, опубл[икована] в журн[але] “Лит[ературный] Донбасс” (1934). Рассказ Г[россмана] “В городе Бердичеве” (1934), рисующий эпизод из времен гражд[анской] войны, обратил на себя внимание М. Горького, поддержавшего молодого автора и напечатавшего “Глюкауф” в новой редакции в альм[анахе] “Год XVII” (1934). В написанных позднее рассказах Г[россман] рисует образы сов[етских] людей, прошедших через подпольную борьбу против царизма и гражд[анскую] войну, людей, ставших хозяевами своей страны и строителями нового общества. В отличие от писателей, изображавших таких героев в романтизированной манере, Г[россман] показывает их подчеркнуто реалистически, в обыденных жизненных обстоятельствах, к[ото]рые, по замыслу автора, особенно отчетливо оттеняют необыкновенность их душевного склада и новизну морального кодекса (“Четыре дня”, “Товарищ Федор”, “Кухарка”)».

В интерпретации Мунблита начало биографии советского литератора вполне соответствует актуальным тогда идеологическим установкам. Так, выпускник университета не сразу начал писательскую карьеру, а пять лет работал на одном из предприятий всесоюзно знаменитого Донецкого угольного бассейна – Донбасса. Стало быть, получал жизненный опыт, а этого и требовали от писателей идеологи. Акцентируется, что и дебют с шахтерской темой связан. Значит, не случайно отмечен первым классиком советской литературы – Горьким.

Далее, как положено, характеристика самых известных публикаций. И конечно, личности автора: «Роман Г[россмана] “Степан Кольчугин” (ч[асти] 1–2, 1937–40) посвящен жизнеописанию молодого рабочего, выросшего в шахтерском поселке, человека, жизненный путь к[ото]рого закономерно приводит его к революции, к участию в борьбе за дело своего класса в рядах большевистской партии. В годы Великой Отечеств[енной] войны Г[россман] становится воен[ным] корр[еспондентом] газ[еты] “Красная звезда” и, проделав в рядах армии весь путь отступления, а потом наступления от Волги до Берлина, публикует серию очерков о борьбе сов[етского] народа против гитлеровских захватчиков (“Направление главного удара” и др.). В 1942 в “Красной звезде” печатается повесть Г[россмана] “Народ бессмертен” – первое крупное произв[едение] о событиях войны, где дана обобщенная картина нар[одного] подвига».

Вполне лестные характеристики. Первый роман с дебютной повестью соотнесен, причем «шахтерский поселок» и горное дело, как явствовало из ранее сказанного, автор романа знал не понаслышке. Затем он «в рядах армии», да еще и создал «первое крупное произведение о событиях войны». Но отмечено, что позже не все благополучно складывалось: «В 1946 Г[россман] опубл[иковал] пьесу “Если верить пифагорейцам”, написанную до войны, тема к[ото]рой – неизменность повторения в разные эпохи одних и тех же жизненных коллизий. Пьеса вызвала резкую критику в печати».

Справедлива ли была «резкая критика» – не сообщается. Ясно только, что и дальше не все складывалось благополучно: «В 1952 начинает печататься роман Г[россмана] “За правое дело” (неоконч[енный]), в к[ото]ром автор стремится осмыслить историч[еское] значение Великой Отечеств[енной] войны. Роман задуман как широкое полотно, воссоздающее борьбу сов[етских] людей против фашизма, борьбу гуманистич[еского] революц[ионного] начала с силами человеконенавистничества, расизма и угнетения. В романе доминирует мысль о народе, выносящем на своих плечах всю тяжесть защиты родной земли. Война предстает здесь в ее конкретности, от событий историч[еского] масштаба до небольших в сравнении с ними эпизодов. В житейском будничном обиходе автор раскрывает душевный мир сов[етских] людей, всем своим складом противостоящий механизированно-злобной агрессии гитлеровцев. В романе явственно звучит излюбленный Г[россманом] мотив неизменного превосходства высоких и чистых человеч[еских] побуждений над жестокостью и корыстью. С большой худож[ественной] силой показывает писатель, как защита правого дела дает моральный перевес сов[етским] бойцам. Первая часть романа Г[россмана] встретила противоречивые отклики – от безоговорочных похвал до упреков в искажении картины войны».

Интонация статьи, да и приведенная в конце библиография подсказывали читателям, что позже «упреки» признаны несправедливыми. Так, перечень критических откликов на спорный роман содержит лишь опубликованные в 1953 году. Ну а в списке основных публикаций Гроссмана указано: «За правое дело, ч. 1–2. М., 1954».

Подразумевалось, что переизданием 1954 года дезавуированы все отрицательные отзывы о «первой части». А потом еще и две другие опубликованы.

Отсюда следовало, что критиковали только первую часть трехчастной книги. К остальным не было претензий. Только вот роман остался «неоконченным».

Использование такой характеристики, как «неоконченный», вполне закономерно. Не раз в периодике до ареста рукописей анонсировалось продолжение романа «За правое дело» – «Жизнь и судьба». Причем указывалось, что публикацию второй книги дилогии готовит журнал «Знамя»[5].

Из энциклопедической же статьи следовало, что вторая книга постольку не издана, поскольку автор не успел ее завершить. И можно было догадаться почему: «В последние годы Г[россман] опубл[иковал] ряд рассказов в журналах».

Стало быть, не только романом занимался, потому и окончить его не успел. Ну, а в списке основных гроссмановских публикаций – сборник «Старый учитель. Повести и рассказы, М., 1962».

После обыска сборник был издан. Таким образом, коллегам-писателям, знавшим об аресте романа, напомнили еще раз, что статус автора не изменился – официально.

В 1970 году западногерманские журналы «Грани» и «Посев» опубликовали главы до той поры неизвестной повести Гроссмана – «Все течет…». Она была воспринята как безоговорочно антисоветская и вскоре отдельным изданием вышла[6].

Резонанс в эмигрантской среде поначалу оказался невелик, а на родине автора будто ничего и не заметили. В 1972 году новую статью Мунблита о Гроссмане поместила Большая советская энциклопедия. Тоже вполне комплиментарную, только не сказано, что роман «За правое дело» – «неоконченный»[7].

Главы романа «Жизнь и судьба» печатались в эмигрантской периодике с 1975 года. Тогда же об аресте рукописи впервые сообщил А. И. Солженицын – в книге воспоминаний «Бодался теленок с дубом»[8].

Более подробные сведения вскоре предоставлены Б. С. Ямпольским. В 1976 году парижский журнал «Континент» поместил его статью «Последняя встреча с Василием Гроссманом (Вместо послесловия)»[9].

Казалось бы, публикация глав арестованного романа должна была стать весьма заметным событием. Но опять невелик резонанс в эмигрантской прессе, а на родине автора вновь словно и не заметили ничего.