Саша Кругосветов - Заметки в ЖЖ

Как писать книги? Как формируется писатель? Каковы секреты этого нелегкого ремесла? Что надо знать и уметь писателю, чтобы его творения возглавляли международные списки бестселлеров? Об этом неплохо было бы нам почитать и даже проштудировать мемуары о ремесле Стивена Кинга[2].

У кого учиться писать книги? Подражать Сэлинджеру? Перечитывать Борхеса? Вспоминать Кортасара? Или идти по стопам Бирса? Спорить с Кастанедой? Размышлять над книгой Модиано? Погрузиться с головой в мир родной нам классической русской литературы и отгородиться от всего остального?

Где истоки фэнтези? Одни отсылают к Анне Рэдклифф и Мэри Шелли, другие предпочитают Мэррита и Кларка Эштона Смита. Кто создает жанр – молоденький невротик или зрелый, солидный профессор? Один создает Конана из Киммерии, другой – Фродо из Хоббитании. Новый жанр. Культ и безумие. Но, оглянемся назад. Что мы увидим? «Алису» Льюиса Кэрролла и «Страну Оз» Фрэнка Баума – где их поместить? А где место «Питера Пэна» и «Винни Пуха»?[3]

«Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина – я сам»[4].

Кто я по определению Достоевского? Настоящий, нормальный и глупый, каким меня хотела видеть самая нежная мать – природа? Или человек особенный, лабораторный, который ни на кого не похож?[5]

Как рождается сюжет? Как появляется замысел? И вообще, в какой момент человек понимает, что писать книги – это и есть его предназначение?

Как удерживать и кормить Музу?

Как забраться на дерево жизни, кидаться камнями в себя самого и спуститься на землю, не сломав себе шею и не сломив себе дух?

Вопросы, ответы, профессиональные рекомендации. Мир литературы так же огромен, как мир человека. Fiction мир. Он так же огромен, как Faction мир. Что из них больше? Разве можно сравнивать бесконечности?

Сколько жанров, компонентов, изобразительных средств! Сколько путей, сколько традиций! Что хочет сделать писатель, как он спрячет свою «кухню», доберется ли он до ума и сердца читателя? В первую очередь – до сердца, до мурашек, бегущих по спине, до внезапно выступившей испарины, до одинокой слезы…

Мы с вами рассмотрим одну из традиций. Традицию создания произведений искусства, берущую начало в глубине веков, в мудрости древней Махабхараты, нашедшую свое продолжение и подробную разработку в средние века в Индии. Как же давно это было! Как вроде бы все это чуждо нам, детям христианского мира. А вон… Смотри же… Мудрецы современности вырастают из этой традиции. Находят в ней духовную опору своей жизни. Погружаются в нее. Несут дух этой эстетической традиции и философии через свои собственные взлеты и падения. Через сражения, кровь и концлагеря двух мировых войн. Мы находим подтверждение этому в произведениях Г. Гессе, Дж. Сэлинджера, апологетов битников Дж. Áпдайка и Дж. Керуака, в поэзии Г. Снайдера и А. Гинсберга, в живописи В. Ван Гога и А. Матисса, в музыке Г. Малера и Дж. Кейджа, в философии того же Дж. Кейджа и А. Швейцера, в трудах по психологии К. Г. Юнга и Э. Фромма, в книгах нашего В. Пелевина.

Рассмотрим элементы поэтической традиции «дхвани-раса», детально разработанной в средние века в Индии. Академик Баранников[6] считает древнеиндийскую поэтику единственной эстетической теорией, построенной на научных основах и разработанной до поразительной тонкости. Разберем элементы теории «дхвани-расы» на примере творчества загадочного гения Джерома Сэлинджера.

В глубокой древности индийская цивилизация создала уникальную теорию – учение о поэтических чувствах, эстетических переживаниях и наслаждении, называемых «дхвани – раса». Главная ее доктрина состоит в том, что художественное наслаждение достигается не образами, вызываемыми прямым воздействием слов, а подтекстом «дхвани» – теми представлениями и чувствами, которые этими образами вызываются. Суть его в том, что произведение искусства с помощью огромного количества своих выразительных средств излучает, индуцирует, передает читателю определенное психоэмоциональное состояние, которое называется «раса». Слушатель (музыка), зритель (театр), читатель (литература) «вкушают» не информацию, а именно эту эмоциональную пищу. Великие арийские и дравидские мудрецы древности полагали, что вся Вселенная пронизана раса. Блажен, кто слышит и видит музыку сфер, внимает этой вселенской гармонии, видит ее красоту, ее драму, героику, трагедию, кто чувствует себя сопричастным к глубинной красоте нашего мира, кто плачет и смеется вместе с богами-демиургами, создавшими величественный храм мироздания.

Итак, семантика поэтического высказывания, подтекст, отзвук, который может уловить ценитель, «дхвани»[7]. Разложим его по составляющим. Хотя как его разложить? Дхвани неразложимо, оно едино. Тем не менее, выделим слой выраженного, явного значения и слой невыраженного (угадываемого) значения. Выраженное – это то, что хотят сказать. Слой невыраженного можно сравнить с категорией красоты женщины, складывающейся из суммы всех факторов внешности, подвижности, эмоциональности, игры, кокетства и многих, многих других.

Слой невыраженного, второй план, «притягивается», «проявляется». Дхвани можно уподобить лампе, которая освещает саму себя, а, кроме того, освещает, делает явным и нечто совсем другое.

Невыраженное может содержать три составляющие:

1. простую, легко объясняемую мысль или вещь;

2. украшения, тропы (от др.-греч. τρόπος – оборот) – риторические фигуры, слова или выражения, используемые в переносном значении с целью усилить образность языка, художественную выразительность речи (эпитеты, метафоры, аллитерации, сравнения, оксюмороны, гиперболы, каламбуры и т. д.);

3. затаенный эффект (раса), особое чувство (бхава) – вкус, возникающий после прочтения произведения, и эмоция, вызываемая этим произведением.

Раса – самое главное. Эмоция вызывается прямым значением слов, прямым названием эмоции, она вызывается и косвенно  –  событием, описанной предметной ситуацией, описываемым пейзажем, композицией, но она не может быть тождественна описываемым объектам. Мы ведь убираем наречия перед глагольными формами, мы не рекомендуем писать «гневно крикнул», «решительно сказал». Все эти эмоции должны возникать из диалога, из контекста. Раса принципиально невыразима, она противоположна простой вещи, украшению. Это – не авторская эмоция, это – внеличностная эмоция, величайшая тайна поэзии. Множество эмоций сочетаются каждый раз в разной пропорции и создают индивидуальный вкус. То ощущение, которое должно остаться после чтения произведений – ощущение прекрасного с собственным, индивидуальным вкусом.

Рассмотрим идею передачи ощущения прекрасного на примере рассказа Сэлинджера «Френни».

В центре рассказа – сцена встречи двух студентов – филологов, парня и девушки, любящих друг друга. Френни приезжает в город, где учится Лейн, на студенческий праздник. Он помог ей поселиться в отеле, и перед праздником они зашли перекусить в ресторан. Френни делится с ним своими переживаниями, связанными с тем, что, играя в студенческом театре, она чувствует, что у нее все получается не то и не так, она пытается искать какие-то новые пути и не находит. Она не способна больше воспринимать поэзию и признает только Сапфо[8]. Стремится понять, для чего человеку дана жизнь, для чего надо заниматься творчеством.

Лейн держится очень уверенно. С его слов, ему не составило труда разобраться в «Дуинских элегиях» Рильке и в сложнейших философско-эстетических мотивах его творчества.

Он, безусловно, интересуется проблемами эстетики, но подходит к этому крайне прагматично. Он хотел бы опубликовать свою последнюю работу о Флобере, хотя и сомневается в ее оригинальности. Уважает литераторов, добивающихся званий и наград.

«Ты разговариваешь точь-в-точь, как ассистент профессора. Приходит такой чудик, все на нем аккуратно: рубашечка, галстучек в полоску. Бегают таких человек десять, портят все, за что берутся, и все они до того талантливые, что рта раскрыть не могут. Прости, я сегодня плохая. Это ужасно. Я просто гадкая». Френни рассказывает Лейну о книге «Путь пилигрима» русского автора, то ли крестьянина, то ли священника, герой которой ищет смысл жизни в странствиях и в беспрестанном шептании молитвы. Типа нашей безостановочной молитвы: «Господи Иисусе, сыне Божий, помилуй мя грешного». Френни говорит, что у нее не хватает мужества стать просто никем.

«Интересная книга. Ты будешь есть масло?» – отвечает Лейн, он слушает и постоянно прерывает ее репликами о качестве салата, о лягушачьих ножках, о запахе чеснока.

Френни без конца извиняется, повторяет: «Прости, сегодня я никакая», корит себя за то, что невнимательна к Лейну. «Эти синтаксические фокусы, испражнения… Становлюсь противной, самовлюбленной, просто пуп земли…»