Борис Кондратьев - Большой эсперанто-русский словарь

В-третьих, словарь должен показывать язык не в статике, а в динамике, т. е. отражать различные происходящие в нём процессы, показывать, как эсперанто менялся на протяжении времени, как, порой мучительно, нащупывалась та или иная форма. Именно этим объясняется огромное количество малоупотребительной и устаревшей лексики. Эта лексика имеет для нас ценность также потому, что она служит потенциальным источником для обогащения языка, ибо устаревшие и малоупотребительные формы нередко переосмысливаются и превращаются в поэтизмы и специальные термины или служат для создания особого речевого колорита, а также могут использоваться как окказионализмы.

В-четвёртых, новый словарь должен не только давать значения слов и примеры их употребления, но и объяснять наиболее сложные моменты и наиболее характерные ошибки. Таким образом, мы ставили целью создание своеобразного аналитического словаря с некоторыми функциями учебника. Такой подход, принципиально отличающий наш словарь от классических нормативных словарей, продиктован спецификой изучения эсперанто вообще и в нашей стране в частности. Общая особенность изучения этого языка заключается в том, что он является практически единственным языком, который можно выучить самостоятельно в хорошей степени. Российская же специфика состоит в отсутствии капитальных учебников на русском языке и достаточного количества высококвалифицированных преподавателей (правда, в последнее время интернет значительно смягчил эту проблему, но доступ к нему имеют у нас далеко не все). Всё это приводит к тому, что после ознакомления с элементарным курсом дальнейшее изучение эсперанто часто осуществляется с помощью чтения книг со словарём. В этом случае требования к словарю возрастают особенно. Исходя из вышесказанного, многочисленные и порой обширные примечания в нашем словаре имеют особый смысл: они не только объясняют нюансы словоупотребления, но и помогают пользователю усвоить саму логику, сам «образ мышления» языка эсперанто. Необходимость анализа наиболее характерных ошибок подтвердилась в наших глазах после знакомства со второй редакцией эсперанто-русского словаря Е. А. Бокарёва. Безусловно положительным моментом в ней было то, что объём словаря был увеличен на три тысячи слов и составил двадцать девять тысяч лексических единиц; особенно полезной была вновь включённая компьютерная лексика. Но приходится признать, что редакция была, по преимуществу, механической, т. е. слова отбирались без должного анализа и скрупулёзности. В результате в отредактированный словарь попало немало весьма сомнительных форм, почерпнутых в интернете и не снабжённых надлежащими комментариями. К сожалению, это уже не первый случай, когда неточные, сомнительные или вовсе ошибочные формы тиражируются, перетаскиваются из одного словаря в другой, мигрируют из текста в текст (чего только стоит постоянное употребление русскоязычными эсперантистами слова indekso в значении «почтовый индекс» вместо правильной формы poŝtkodo!). При этом в словарях они не снабжаются никакими пометами, настораживающими пользователя, и в результате оказываются как бы уравненными в правах с нормальными словами. Весьма показателен в этом плане эсперанто-русский словарь на 19000 слов, изданный в 2006 году и буквально нашпигованный дикими словообразованиями типа duonpelto, bestkapo, kaŝrabi, заимствованными в основном из русско-эсперантского словаря Е. А. Бокарёва. Полностью положить этому конец, по-видимому, невозможно, тем более что такая проблема возникает и при изучении национальных языков. Но ограничить это явление всё-таки нужно. Для этого мы включили в словарь все сомнительные формы из эсперанто-русского словаря Е. А. Бокарёва[2], а также наиболее часто встречающиеся в текстах и речи подобные формы, снабдив их соответствующими пометами и комментариями. Насколько оправданно оказалось наше решение — судить вам.

В-пятых, наконец, мы ставили целью развеять ещё широко бытующее даже среди эсперантистов представление об эсперанто как о чём-то предельно лёгком (если не сказать примитивном), как о языке, не знающем исключений. Мы старались показать, что современный эсперанто — весьма сложное явление, в котором существуют разные, порой противоречивые тенденции и в котором далеко не всё однозначно. И что в чём-то эсперанто даже «коварнее» национальных языков, так как, в отличие от них, гораздо более быстрое овладение его грамматикой и лексикой рождает у учащегося иллюзию хорошего владения языком, которая без знания его глубинных механизмов сплошь и рядом приводит к чудовищным русизмам и фразам, непонятным для нерусскоязычных эсперантистов. Обратить на это внимание — ещё одна цель наших примечаний и комментариев в словарных статьях.

За основной ориентир при составлении нашего словаря было решено взять PIV — естественно, его первую редакцию, так как второй (т. е. NPIV) тогда просто ещё не было. Мы руководствовались соображением, что на тот момент данный словарь был самым полным и самым популярным. Конечно, мы прекрасно понимаем, что он имеет немало слабых мест и что определённое число эсперантистов воспринимают его настороженно и даже враждебно. Возможно, мы совершили ошибку при выборе ориентира; возможно, стоило дождаться выхода в свет второй редакции PIV. Но тогда работа началась бы на одиннадцать лет позже и всё равно опиралась бы на субъективный и, по сути дела, неофициальный словарь. К слову сказать, использовать NPIV мы стали сразу же после его появления, но, к сожалению, это случилось лишь на заключительном этапе работы. Для повышения степени объективности мы использовали также некоторые другие словари, прежде всего PV и, конечно же, обе редакции эсперанто-русского словаря Е. А. Бокарёва и русско-эсперантский словарь того же автора. Активно использовался нами Esperanta Bildvortaro, но — из-за огромного количества в нём сомнительной лексики — в основном как справочный материал. Кроме того, использовались Reta Vortaro и целый ряд более мелких словарей: Hejma Vortaro, Mil Ekzotaj Vortoj, Nepivaj Vortoj, Tabuaj Vortoj en Esperanto и др. Но к этим источникам мы прибегали лишь периодически: во-первых, также из-за содержания в них множества сомнительных форм, а во-вторых, чтобы не утонуть в обрабатываемом материале. Некоторое (правда, сравнительно небольшое) количество слов мы почерпнули из различных текстов. В случаях разногласий между источниками, например между PIV и PV, между PIV и словарём Бокарёва, мы, как правило, отражали все разночтения в примечаниях и, если это было возможно, мягко рекомендовали правильную, на наш взгляд, форму. И лишь в тех редчайших случаях, когда все источники давали, по нашему мнению, неудачные формы, мы отваживались предлагать в примечаниях свои собственные варианты. Таким образом, мы старались, с одной стороны, дать максимум информации, дать все возможные  варианты и не лишать пользующегося нашим словарём права выбора, а с другой стороны, ненавязчиво ориентировать его на литературную норму. Впрочем, иногда приходилось и довольно резко указывать на явную ошибочность той или иной формы.

Наряду с определением общей направленности словаря, нам пришлось решать целый ряд частных вопросов. Прежде всего, мы нашли очень удачным принцип построения эсперанто-русского словаря Е. А. Бокарёва и применили его у себя. Вот что пишет об этом в предисловии к своему словарю сам Евгений Алексеевич: «В отличие от большинства эсперантских словарей, составленных по гнездовому принципу (что, конечно, обусловлено относительной простотой эсперантской словообразовательной системы), наш словарь сохраняет в гнёздах только суффиксальные образования, вынося на свои алфавитные места в словнике все сложные и префиксально-производные слова. Это, с одной стороны, учитывает простоту и логичность словообразования в эсперанто и облегчает эсперантистам пользование словарём, а с другой — позволяет разукрупнять гнёзда в словаре, не вызывая необходимости искать слово вне алфавитного порядка».

Вторым нашим принципиальным решением был отказ от астериска как знака для обозначения официальных морфем. Во-первых, потому что реально никто на этот знак внимания не обращает; во-вторых, потому что число официализированных Академией эсперанто слов постоянно растёт и отразить этот процесс в словаре практически невозможно; в-третьих, потому что официальные слова (тем более только их «фундаментальная», т. е. содержащаяся в Universala Vortaro, часть) составляют лишь ничтожную часть эсперантской лексики и полноценно пользоваться языком, опираясь только на них, невозможно. Поэтому нам представляется целесообразным помечать не официальные или «фундаментальные», а наоборот, сомнительные формы, так как именно на них надо прежде всего обратить внимание пользователя. А поскольку степень сомнительности таковых форм весьма различна, мы рискнули ввести пометы сомнит. и оч. сомнит. Употребление этих помет может показаться слишком частым, но мы полагаем, что в этом плане лучше излишество, чем недостаток. Примерно то же можно сказать о пометах редк. и оч. редк. К огромному сожалению выход в Интернет у нас появился лишь на этапе редактирования словаря, поэтому мы не имели возможности точно оценить распространённость того или иного слова и употребляли данные пометы достаточно субъективно. В дальнейшем их желательно подвергнуть ревизии.