Виталий Рожков - Метафорическая художественная картина мира А. и Б. Стругацких (на материале романа «Трудно быть богом»)

Во-вторых, в группе «рефлексия человека» выделяются контексты, отражающие взаимодействие текстовых концептов «Серость» и «Бог». Важную роль в этом играет признак «чистота» и противопоставление его признаку «грязь». Контексты, выражающие признак «чистота», приведены выше, приведем теперь примеры текстовых фрагментов, где сводятся вместе «бог» и «грязь»: Если БОГ берется чистить НУЖНИК, пусть не думает, что у него будут ЧИСТЫЕ ПАЛЬЦЫ; С завтрашнего дня перестаю мыться, здесь нужно быть БОРОВОМ, а не БОГОМ; в то же время Румата говорит: Я не ЖИВОТНОЕ; А ведь ходим по краешку ТРЯСИНЫ, оступился — и В ГРЯЗЬ, ВСЮ ЖИЗНЬ НЕ ОТМОЕШЬСЯ.

Л. И. Ермоленкина пишет: «Крайняя степень этической несостоятельности, выраженная в цветовых и световых метафорах, устойчиво интерпретируется через образы черноты и грязи» [Ермоленкина 2003: 82]. Таким образом, в рамках текста противопоставляются два нравственных эталона.

Если приведенные выше контексты описывают возможное воздействие «серости», то следующие констатируют свершившийся факт: Нет, я ПЛОХОЙ РАЗВЕДЧИК, подумал он с раскаянием. Я НИКУДА НЕ ГОДНЫЙ ИСТОРИК. И когда это я успел провалиться в ТРЯСИНУ, О КОТОРОЙ ГОВОРИЛ ДОН КОНДОР <контекст выше — В. Р.>? Дон Румата осатанел(!) и далее Вот так бог!.. ОЗВЕРЕЛ… В последних контекстах вербализуется концептуальный признак «деградация, нравственное падение».

В дискурсе землян выделяются признаки бога, актуальные для наивной картины мира, в числе которых «владеющий раем», «пребывающий на небесах, над миром», «спаситель». Представления арканарцев и землян на этом уровне в чем-то сходны и создают своего рода единый образ, построенный авторами на основе русской наивной картины мира. Однако необходимо учитывать, что, в соответствии со взглядами арканарцев, бог создал мир и может его пересоздать, а у землян подобные представления не актуальны. Выделим признаки концепта «Бог», которые проявляются в художественной ситуации «игры в бога». Выше уже отмечалась актуализация смыслов «спокойствие», «вечность, бессмертие». Актуализация семы «вечность» через отрицание противоположного признака происходит и здесь: Энтузиасты, черт бы их побрал, СПРИНТЕРЫ С КОРОТКИМ ДЫХАНИЕМ, а также здесь: Дела наши — это даже не ПОСЕВ, это ПОЧВА для посева… никто из нас реально ощутимых ПЛОДОВ своей работы НЕ УВИДИТ. В этом текстовом фрагменте можно увидеть аллюзию на библейскую притчу о сеятеле. Признак «пребывающий над миром с его бренными заботами» реализуется в этом текстовом фрагменте: Всех, кто незваным пришел на эту планету и полный бессильной жалости, наблюдал СТРАШНОЕ КИПЕНИЕ ЖИЗНИ С РАЗРЕЖЕННЫХ ВЫСОТ БЕСПРИСТРАСТНЫХ ГИПОТЕЗ И ЧУЖОЙ ЗДЕСЬ МОРАЛИ. Вы забываете, что с ВЫСОТЫ МОЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ не видно разницы даже между королем и вами — в контексте «божественного» и по отношению к Румате эта фраза также приобретает смысл «находящийся над миром с его бренными заботами». Комплекс признаков, в числе которых «мудрость», актуализируется здесь Мы здесь БОГИ, Антон, и должны быть умнее богов из легенд, которых здешний люд творит по своему образу и подобию. В тексте актуализируется признак «владеющий раем», кроме того, иллюстрируется процесс текстового развертывания метафоры, в одном контексте встречаются реалия — город Ленинград, сказочные атрибуты — ковер-самолет, скатерть-самобранка и две особенно интересные лексемы среди прочих: храм и нечисть, переводящие этот текстовый фрагмент в план метафорической темы «Бог»: Стал рассказывать про хрустальные ХРАМЫ, веселые сады… БЕЗ ГНИЛЬЯ, комаров и НЕЧИСТИ, про скатерть-самобранку, про ковер-самолет, про ВОЛШЕБНЫЙ город Ленинград.

Признак «спаситель, помощник»: Нужно ПРИКРЫТЬ, СПАСТИ, ОТПРАВИТЬ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО. Признаки «терпение» и «терпимость», возможно, «прощение» (никто не виноват), «неявный, скрытый, невидимый», ср.: Стисни зубы и помни, что ты ЗАМАСКИРОВАННЫЙ БОГ, что они не ведают, что творят, и ПОЧТИ НИКТО ИЗ НИХ НЕ ВИНОВАТ, и потому ты должен быть ТЕРПЕЛИВЫМ И ТЕРПИМЫМ.

Признак «всевидящий»: Это ГЛАЗ БОГА, пусть закроется, когда я с тобой, мне не нужен БОГ, глаз бога — это передатчик, передающий, все, что видит герой, на Землю. Разве БОГ имеет право на какое-нибудь чувство, кроме жалости, интересно, что чувство бога в романе — не милосердие, а жалость, чувство, которое в наивном языковом сознании принадлежит не богу, а человеку.

Интересно здесь противопоставление рая и ада: Работа АДОВА, Я даже не пытаюсь заглянуть в ПРОПАСТЬ, которая вас ИЗВЕРГЛА (о Румате) (ассоциация с адом), Прошедшим все АДЫ вселенной (культурная ассоциация с историей Христа, спускавшимся по легенде в ад), Мы бесконечно сильнее Араты в нашем ЦАРСТВЕ ДОБРА, и бесконечно слабее Араты в его ЦАРСТВЕ ЗЛА («рай и ад»). Можно вспомнить здесь черных монахов, наделяющихся инфернальными признаками. Таким образом, развивается оппозиция многоцветный, яркий / серый, черный; рай / ад; земляне и арканарцы с божественным началом / черные монахи; чистый / грязный; бог / дьявол; бог / идол.

Важным в дальнейшем оказывается концептуальный признак «чистота», это еще одно свойство бога, по которому объединяются земляне и избранные арканарцы. Ср.: Самый ГЛУПЫЙ обиженный показался бы слишком ЧИСТЫМ, Если МОЛНИИ перейдут в другие руки, не такие ЧИСТЫЕ, как ваши, ЯСНЫЕ, ЧИСТЫЕ ДУШИ, НЕ ЗНАЮЩИЕ НЕНАВИСТИ, НЕ ПРИЕМЛЮЩИЕ ЖЕСТОКОСТЬ, ЖЕРТВЫ. Л. И. Ермоленкина пишет: «В русской духовной картине мира ключевым концептом является концепт внутренней чистоты. Как показывает анализируемый материал, лингвистическими составляющими этой культурной универсалии являются метафорические образы с семантическим компонентом „темного, мутного, черного, грязного“, с одной стороны, и „белого, светлого“ с другой. Преобладание образов с отрицательной оценкой отражает установку на выделение антиэталона» [Ермоленкина 2003: 83]. Чистый — «10. перен. Нравственно безупречный, правдивый и честный, без грязных, корыстных помыслов и действий || исполненный высокой нравственности, возвышенный». Таким образом, чистота — это тоже нравственная оценка, нравственный эталон, применяемый к тем, в ком есть «божественное» в противоположность «серости», тупости и агрессивности.

«Серость» в тексте «вытравляет» в человеке божественное (творческое и чистое, нравственное). Победа «серого мира» над человеком/богом проявляется в подавляющем большинстве «серых» метафор, в актуализации семантики «серый» в лексической организации текста. В финале романа смысловая оппозиция «серый мир»/«бог» преобразуется в оппозицию «серый мир»/«человек». Бог — это роль, с одной стороны, выбранная самими землянами, с другой — навязанная арканарцами. Румата, несмотря на предпринимаемые усилия, ближе к финалу отказывается от роли бога, ср. Он не БОГ, сберегающий ЛАДОНЯМИ СВЕТЛЯЧКОВ РАЗУМА, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца. Позицию человека иллюстрируют авторы. Антон, по словам Аркадия Стругацкого, бьется над вопросом: «Быть ли богом с ежечасной пыткой свидетельства или оставить в себе человеческое, погубив эксперимент?», в конце концов «пересиливает человек — Румата начинает отчаянно рубить в капусту» [цитируется по: Кайтох 2003: 495]. Борис Стругацкий в беседе на тему: какой путь общения с иными цивилизациями «более правильный» — прогрессорство или невмешательство — высказал такую мысль: «Дело даже не в том, как правильнее поступить. Мы [авторы] уверены: и в далеком будущем найдутся люди, которые не смогут беспристрастно взирать на беды и несчастья других, и неизбежно вмешаются и попытаются помочь».

В то же время, несмотря на попытки самого Руматы опуститься до уровня арканарцев, ср. С завтрашнего дня перестаю мыться. Здесь нужно быть боровом, а не богом, он не превращается в животное. Антон остается человеком, которому не по плечу роль (как он ее себе представляет) бога, однако в контексте романа, позиция человека оказывается выше придуманной роли бога. Герой не деградирует, а эволюционирует, как говорит Е. М. Неёлов, «враги Арканара стали его врагами, судьба Арканара — его судьбой», он не может беспристрастно взирать на то, что происходит в Арканаре, «сердце мое полно жалости, — говорит Румата, — я не могу оставить все так как есть», и в этом проявляется высший гуманизм. Что касается «анизотропного шоссе», по которому герой идет в начале романа и о котором упоминается в эпилоге, то именно Румата видит надвигающуюся тень, распознает признаки надвигающейся тьмы, которую он интерпретирует в терминах фашизма.