Роман Пересветов - Тайны выцветших строк

Удивленные такими вопросами звероловы поспешили ответить, что царем теперь Александр Павлович, внук Екатерины II, перемен же никаких нет, живут они по-прежнему.

— Он бы и еще больше нас расспрашивал, — уверял рассказчик приезжего украинца, — да солдаты не допустили. Стали нас отгонять со словами: «От этого человека отойдите прочь. С ним вам говорить не полагается».

И принесшие обед монахи тоже стали пугать рыбаков, что за разговор с этим стариком им попадет от архимандрита.

Когда же вскоре появился и сам архимандрит, старик п сопровождении часовых подошел к нему под благословение. Настоятель же монастыря при этом сказал: «Древен ты, землей пахнешь».

— Больно уж он одряхлел, — пояснил эти слова настоятеля рассказчик, — видно было, что ему недолго жить осталось.

Потом, когда старика увели, монахи рассказали рыбакам, что он был когда-то казачьим атаманом и томится в Соловках уже много лет в строгом заточении. Только три раза в год, в дни больших церковных праздников, его выводят под конвоем получать обед в общей трапезной.

— Я, как теперь, его помню, — рассказывал Лукин, — сморщившегося совсем, седастые волосы обсеклись, видно, что много сидел. Борода не долга, белая. Одет он был в китайчатый синий сюртучок, пуговицы не разобрал, оловянные, что ли, махонькие такие, в два ряда. Говорил по-русски не очень чисто…

Из рассказов тех же рыбаков П. С. Ефименко узнал, что заключенные в Соловках разделялись на три разряда. Считавшиеся наименее опасными свободно передвигались в пределах монастыря; более серьезные преступники находились под замком, но их выводили ежедневно на работу и на прогулку; и, наконец, самые опасные, к которым, очевидно, и принадлежал этот старик, сидели «безвыходно», как видно из рассказанного случая. Некоторым из них, считавшимся «буйными», надевали на голову рогатки — железные обручи с шипами, замыкавшиеся двумя цепями под подбородком. Эти шипы не позволяли им ложиться — они могли спать только сидя.

На следующий год, проезжая через Архангельск в Холмогоры, П. С. Ефименко зашел в местное губернское правление и получил разрешение просмотреть в его архиве бумаги большой давности. Среди них он обнаружил заведенное 11 июля 1776 года и хранившееся раньше в секретном шкафу дело № 1243 «…об отсылке для содержания в Соловецком монастыре кошевого Петра Калнишевского».

Из этого же дела П. С. Ефименко узнал, что 25 июня 1776 года, ровно через год после «атакования Сечи» войсками генерала Tекели, секунд-майор первого пехотного московского полка Александр Пузыревский в сопровождении одного унтер-офицера и пяти рядовых отбыл из принадлежавшего военной коллегии здания «с некоторым арестантом». Везли его с большими предосторожностями. На первой тройке ехал сам секунд-майор; на второй — унтер-офицер с тремя рядовыми; на третьей — таинственный узник с двумя конвоирами. Начальнику конвоя была дана строгая инструкция: содержать арестанта «в крепком присмотре» и во время пути «от всякого с посторонними сообщения удалять».

Не имея возможности совершить трудную поездку на Соловецкий остров, П. С. Ефименко попросил двух отправившихся туда знакомых москвичей — членов археографического и географического обществ А. Г. Гоздаво-Тышинского и П. П. Чубинского собрать в тамошнем монастыре дополнительные сведения о последнем кошевом. Они без труда разыскали могилу с надписью на каменной плите, извещавшей, что под ней погребено тело кошевого атамана «бывшей некогда Запорожской грозной Сечи» Петра Калнишевского. В надписи сообщалось также о том, что он был сослан в Соловки в 1776 году «на смирение» по повелению Екатерины II и освобожден в 1S01 году, то есть через двадцать пять лет. Но старик сам не пожелал оставить монастырь и умер в нем 23 октября 1S03 года ста двенадцати лет от роду, В монастырском архиве обнаружились и тщетно разыскивавшиеся Скальковским документы, на основании которых был осужден кошевой.

Это был текст докладной записки на имя Екатерины II «верновсеподданнейшего раба» Г. А. Потемкина.

Числившийся в куренных списках войска Запорожского под именем казака Грицька Нечесы, вице-президент военной коллегии, еще за год перед тем называвший себя в письмах к кошевому «Вашей Вельможности, милостивого батька, всегда готовый слуга», в этой записке напоминал императрице, что ей известны «все дерзновенные поступки бывшего Сечи Запорожской кошевого Петра Калнишевского и его сообщников войскового судьи Павла Головатого и писаря Ивана Глобы». Утверждая, что за свои преступления все трое заслужили «по всей справедливости смертную казнь» и не находя «ни малейшей надобности приступать к каковым-либо исследованиям», Потемкин все же считал возможным заменить «заслуживаемое ими наказание пожизненным заключением» и представлял на усмотрение Екатерины: «отправить на вечное содержание в монастыри, кошевого — в Соловецкий, а прочих — в сибирские». На докладе своего фаворита Екатерина II начертала: «Быть по сему».

Tак, по случайно обнаруженным документам монастырского архива и по найденным скромным украинским канцеляристом остаткам архива Запорожской Сечи прослеживаются страницы ее истории. В настоящее время фонд Сечи Запорожской, обогащенный собранными после Октябрьской революции документами, бережно хранится в Центральном государственном архиве УССР в Киеве. Изучая документы этого архива, советские историки, в частности автор книги «Запорожское казачество» проф. В. О. Голобуцкий, написали немало новых работ, раскрывающих историю Сечи.

Более ста сорока миллионов дел хранится в архивах нашей страны. Этими делами интересуются не только археографы, историки и источниковеды. Многие архивные сведения используются для обогащения и других отраслей науки. Извлеченные из архива, они начинают вторую жизнь, включаются в перекличку веков.

При розыске забытых месторождений полезных ископаемых и при разработке проектов крупнейших социалистических строек приходится прибегать к архивным данным. Они избавляют часто от необходимости производить новые изыскания и экономят государству миллионы рублей.

Русские инженеры и геологи посылались царским правительством в Китай с целью выискать месторождения золота, серебра, нефти и железных руд. Русские капиталисты надеялись все это прибрать к рукам. Многочисленные рапорты, отчеты, докладные записки и карты, относящиеся к дореволюционной эпохе, найденные советскими архивистами, пересняты и переданы теперь Китайской Народной Республике. Не тратя времени и средств на предварительные изыскания, китайские инженеры и рабочие смогут по этим сведениям начать добычу полезных ископаемых, ускорят подъем своего народного хозяйства. Много ценных архивных документов, вывезенных во время войны немецкими захватчиками из Польши, Чехословакии, Югославия, Болгарии, Венгрии, были спасены советскими войсками от уничтожения и переданы потом этим странам.

После Октябрьской революции в государственные архивы и книгохранилища поступило столько собраний редких книг и рукописей, что многие из них до сих пор еще не разобраны и не изучены. Между тем при обследовании архивных фондов и составлении описей часто обнаруживаются документы величайшей ценности.

На протяжении почти семи веков в Великом Новгороде записывались важнейшие события не только местной жизни, но и всей русской истории. Но точное количество сохранившихся летописных текстов не было установлено. Вот почему научный сотрудник Института русской литературы С. Н. Азбелев взялся за розыски этих текстов. Много лет подряд обследуя крупнейшие книгохранилища, он выявил семьдесят шесть кратких, почти неизвестных новгородских летописей, содержавших важные сведения о жизни Новгорода вплоть до начала XIX века.

В Чите, в областной библиотеке имени Пушкина, при просмотре старинной книги одного немецкого врача, изданной в Париже, был обнаружен вкленный в нее листок с текстом известного пушкинского послания к его другу, декабристу Пущину, начинающегося словами: «Мой первый друг, мой друг бесценный». Стихи на этом листке были написаны рукой поэта. Им же была помечена дата «13 декабря 1826 года. Псков».

Каким же образом этот автограф Пушкина попал в Читу? Оказывается, он был привезен женой сосланного туда декабриста Муравьева.

А в Риге, в библиотеке Латвийской ССР, старший библиограф Т. В. Кочеткова, просматривая старинную книгу итальянского искусствоведа Луиджи Ланци «История живописи в Италии», обнаружила на ее полях автобиографические заметки, сделанные рукой великого французского писателя Стендаля во время его пребывания в Италии в 1830 году. Он тогда был консулом в Триесте. Как выяснилось из другой записи в этой же книге, друг Стендаля, антиквар Донато Буччи из Чивита Веккиа, подарил ее прибалтийскому барону фон Мейндорфу. Из имения наследников Мейндорфа, национализированного в 1919 году, она и поступила в рижскую библиотеку. Находка советского библиографа очень заинтересовала французских писателей и литературоведов и по их просьбе во Францию были пересланы фотокопии всех страниц рукописи.