Вольф Шмид - Нарратология

182

К подобной идеализации прибегает Е. Падучева [1996: 336—337], определяя «традиционный нарратив» как «нарратив 3-го лица», не предполагающий дейктичности, экспрессивности (как самовыражения говорящего) и диалогичности.

К дейктикам принадлежат, как уже показали К. Бругманн [1904] и К. Бюлер [1934], и формы лица. Но так как категория лица представляет собой особый тип дейксиса, «ролевой дейксис» [В. А. Виноградов 1990: 128], который в текстовой интерференции часто соотносится не с тем же полюсом, что хронотопические дейктики, то следует рассматривать их отдельно.

Долежел [1960] различает пять первичных различительных признаков и исходит из следующего постоянного противопоставления «плана рассказчика» (план Р) и «плана персонажей» (план П): 1. Формальные признаки: план Р имеет только одно (третье) лицо глагола и одно время глагола (прошедшее), план П – три лица глагола и три времени глагола. 2. Функционально-ситуационные признаки: план Р отличается отсутствием призывных, экспрессивных и указательных средств, план П – их присутствием. 3. Семантические признаки: в плане Р семантический аспект не выражен, в плане П присутствуют средства, выражающие субъективный семантический аспект. 4. Стилистические признаки: план Р остается без стилистической специфики, план П характеризуется стилистической спецификацией на основе разговорного стиля. 5. Графические признаки: высказывания плана Р графически не обозначены, высказывания плана П графически обозначены. У Долежела отсутствуют тематические признаки, которые оказываются в анализе текстов крайне значимыми, нередко решающими. Выдвинутые Долежелом графические признаки являются чертами не самих высказываний плана П, а только их приведения в тексте Р. Как таковые они не должны были бы войти в набор признаков, по которым различаются план Р и план П. На наш взгляд, не следует, подобно Долежелу, исходить из того, что текст нарратора в «формальных», «функционально-ситуационных», «семантических» и «стилистических» признаках является всегда нейтральным и что текст персонажа в признаке «стилистическом» всегда окрашен разговорной речью.

Во избежание недоразумения следует отметить, что употребляемый здесь термин «нейтрализация» обозначает иную структуру, чем у Долежела (см. особенно: [Долежел 1965], где этот термин обозначает ту структуру, которая в настоящей книге фигурирует как «текстовая интерференция»).

Об истории несобственно-прямой речи во французской литературе см.: [Г. Лерх 1922; Липс 1926; Версхор 1959; Штейнберг 1971]; в немецкой литературе: [Нейзе 1980; 1990]; в английской литературе: [В. Бюлер 1937; Глаузер 1948; Нейберт 1957].

Мартин Клеппер [2004: 73], однако, указывает на английские повествовательные тексты 1790-х годов, где встречается уже систематическое использование несобственно-прямой речи.

Об истории несобственно-прямой речи в русской литературе см.: [Шмид 1973: 39—79, 171—186; Ходель 2001].

Долежел [1960:189] выделяет разновидность ПР, которую он именует «необозначенная прямая речь». Здесь отсутствует какое бы то ни было графическое выделение речи персонажа из повествовательного контекста. Поскольку мы, в отличие от Долежела, графику как различительный признак ТП здесь не рассматриваем (см. выше), этот необозначенный тип ПР в состав текстовой интерференции не входит.

Поскольку формы НПР служат почти исключительно воспроизведению внутренних процессов, в обозначении несобственно-прямого монолога можно опустить прилагательное «внутренний».

Термин «поток сознания» (stream of consciousness) был введен американским философом и психологом У. Джеймсом. Образец этой техники – глава «Пенелопа» в романе «Улисс» Дж. Джойса. На русском языке о «потоке сознания» см. [Гениева 1987; Есин 1999] (с характерным для советского литературоведения прохладным отношением к этому проявлению «кризиса гуманитарного сознания»).

Примеры по: [Волошинов 1929:139].

Некоторые теоретики употребляют этот термин, который у них фигурирует как перевод понятий discours indirect libre или style indirect libre (ср. [Хольтхузен 1968: 226], для обозначения НПР. Ср., напр.: [Булаховский 1948: 442—446; Падучева 1996] («свободный косвенный дискурс»). В русском переводе «Словаря лингвистических терминов» Марузо [1960: 252] «свободная косвенная речь» также дается как эквивалент discours indirect libre и erlebte Rede. Свободную косвенную речь в моем понимании отличает от НПР присутствие в первой эксплицитного указания на передачу чужой речи.

За исключением оговоренных случаев курсив мой. – Б. Ш.

Этот пример, отмеченный уже Пешковским [1920: 429], Успенский [1970: 49] ошибочно рассматривает как «классический пример» НПР (ср. [Шмид 1971:129]).

Вопреки мнению некоторых исследователей (ср. особенно: [Банфильд 1973]), НПР не ограничивается литературой, но встречается также и в повседневной коммуникации. Ср.: «Он не мог сделать это дело. У него было столько хлопот поважнее!» Содержание и форма этих высказываний могут, в зависимости от контекста, принадлежать не говорящему, а тому лицу, о котором говорится. Возникновение НПР в бытовом контексте подчеркивают: [Шпитцер 19286; О. Лерх 1928]. О роли НПР в бытовой речи, в парламентской речи и в журналистском употреблении (как письменном, так и устном) см.: [Паскаль 1977: 18—19, 34, 57; МакХейл 1978: 282].

О той и другой работе см.: [Соколова 1968: 11]. Там же, с. 10—22, дается обзор дальнейших русских исследований того времени.

В противоположность концепции «переплетения голосов автора и героя», Ронин и Поспелов видят специфичность НПР в том, что «за персонажа говорит и думает автор; именно перевоплотившийся в героя автор, а не герой и автор одновременно» [Ронин 1955:108].

Этой концепции придерживаются, напр.: [Гурбанов 1941; Каноныкин 1947; Калугина 1950; Левин 1952; 1954; Поспелов 1957].

В немецком языке этот тип, где признак 4 → ТН, является основным. Ср. процитированные выше примеры: «Aber am Vormittag hatte sie den Baum zu putzen. Morgen war Weihnachten» – «Unter ihren Lidern sah sie noch heute die Miene vor sich...». НПР, где признак 4 → ТП, встречается в немецком языке довольно редко. Л. Шпитцер [1923а] отделяет от «erlebte Rede» (признак 4 → ТН) разновидность, которую он называет «псевдообъективная мотивировка» (pseudoobjektive Motivierung), где употребляется настоящее время, большею частью гномического характера. О «псевдообъективой мотивировке» см. [Бахтин 1934—35:118].

В. Бюлер [1937: 131, 153] противопоставляет erlebte Rede и erlebte Wahrnehmung, Б. Фер [1938] различает substitionary speech и substitionary perception.

[Тодеманн 1930: 154—155; Соколова 1968: 36—38; Кон 1969; Герсбах-Бэшлин 1970: 21—22; Шмид 1973: 60—62; Штанцель 1979: 278—284]. В приводимых учеными примерах речь идет о передаче текста не третьих лиц, а повествуемого «я».

См. указания в комментариях Д. Чижевского [1953: XXIV] и В. Набокова [1964] на quoted speech или reported speech в «Онегине».

О понятии «цитация», или «цитирование», ср. [Вежбицка 1970; Падучева 1996: 354– 361].

Разумеется, и НПР является в конечном счете высказыванием нарратора, служащим описанию и повествованию. Поэтому нельзя согласиться с мнением Е. Падучевой [1996: 355, 360), что если в «цитировании» (т. е. в НАП) «субъектом речи остается сам повествователь», то в НПР нарратор «полностью устраняется из высказывания в пользу персонажа». Нарратор и в НПР (того и другого типа) остается «на сцене», говоря метафорой Падучевой.

О «несобственном повествовании» (uneigentliches Erzählen), т. е. НАП, в русской прозе поздних 1950—1960-х годов см.: [Хольтхузен 1968]. О НПР и НАП в русской прозе 1960—1970-х гг. см.: [Н. Кожевникова 1977; Шмид 1979: 79—84].

Реконструкция дискуссии см.: [Волошинов 1929:166—188; Долежел 1958].

Подробно о Тоблере и Калепки см.: [Волошинов 1929:153—156].

См. характеристику НПР у Бахтина [1934/1935: 133]: «(НПР) позволяет сохранить... известную, свойственную внутренней речи недосказанность и зыбкость, что совершенно невозможно при передаче в сухой и логической форме косвенной речи».

Необоснованную критику моей теории в работе Бал разбирает Бронзвар [1981: 197-200].

Показательно, что А. Чудаков свой известный тезис о принципе «случайностности» в прозе Чехова [Чудаков 1971] позднее исправил, допуская сосуществующий принцип, придающий мотивам, отобранным, казалось бы, совсем случайно, «поэтическую необходимость» [Чудаков 1973; 1986:192—193].