Александр Етоев - Территория книгоедства

Вот несколько отрывков из писем Блока к матери за разные годы.

«Я думаю с удовольствием только о нашей квартире в Петербурге. Видеть Мережковских слишком не хочу… То же с Любой… Пьяный Бальмонт отвратил от себя, личность Брюсова тоже для меня не очень желательна. Хочется святого, тихого и белого. Хочу к книгам, от людей в Пб-ге ничего не жду…»

«Жить становится все трудней – очень холодно. Бессмысленное прожигание больших денег и полная пустота кругом: точно все люди разлюбили и покинули, а впрочем, вероятно, и не любили никогда. Очутился на каком-то острове в пустом и холодном море. На остров люди с душой никогда не приходят, а приходят все по делам – чужие и несносные. На всем острове – только мы втроем, как-то странно относящиеся друг к другу. Я думаю, что если бы ты была в этом городе, то присоединяла бы к этим трем тоскам свою четвертую тоску…»

Страшно думать, что пережила Александра Андреевна утром 7 августа 1921 года, когда боготворимый ею сын умер у нее на руках.

Вот короткая, но очень емкая фраза, сказанная Корнеем Чуковским о матери возле тела сына: «Александра Андреевна сидела у постели и гладила его руки…»

Пришвин в «Дневниках» передает разговор в вагоне. Некто у него спрашивает: «Ты за белых или за красных?» – «Я сам по себе», – говорит писатель и получает в ответ: «Вот таких надо в первую очередь расстреливать. Они главное зло».

Большевизм может быть любой – белый, красный, христианский, мусульманский, атеистический.

Война до победного конца – его суть. Есть свет, и есть тьма. Победитель один. Мы, большевики, – свет.

В большевизме – как в христианстве: мир – поле битвы Бога и дьявола. Но победит Бог. И останется горстка праведников. И нет нейтральных, нейтральный – враг.

Вот в каком-нибудь английском парламенте: сначала консерваторы бьют лейбористов – при этом исключительно на словах. Затем меняются: вторые бьют первых. Тоже исключительно на словах.

У большевиков – нет. Враг должен быть уничтожен. Нейтральные – это те, кто перейдет на сторону победителя. По принципу: «Какая-никакая, а власть».

Большевизм, проникая в литературу, также рождает войны. Вспомните, к чему привела большевизация русской литературы. И нейтральные, они же попутчики, были сброшены под колеса поезда.

Не знаю, что будет завтра, но сегодня литературные приговоры ни к чему не обязывают читателя. Набоков, в предисловии к «Лолите» уничтожая Пастернака и Шолохова, не накладывает своим приговором вето на чтение их романов. Сегодня так же.

Что касается меня, грешного, то мне хочется жить на дереве, поплевывать на правых и виноватых и спускаться иногда вниз, цитируя Диму Горчева:

Попробую проиллюстрировать формулу Карла Маркса «Бытие определяет сознание» примерами из русской литературы, ее истории.

В голодный 1918 год в связи с обострением продовольственного кризиса Велимир Хлебников, живший тогда в Астрахани, в родительском доме, пишет для «Известий Астраханского Совета рабочих, крестьянских и ловецких депутатов» заметку о Союзе изобретателей. Она короткая, поэтому привожу ее почти целиком:

Открытый в городе глубокого духовного застоя, городе Астрахани, Союз изобретателей медленно старается завоевать свое «право быть» и построить точку опоры в изобретении новых видов пищи, как мука из рыбы, тыквенный чай. Есть мнение, что возможна выработка «озерных щей», так как вода высыхающих ильменей насыщена мельчайшими живыми существами и, будучи прокипячена, очень питательна; вкус напоминает мясной отвар. В будущем, когда будет исследована съедобность отдельных видов этих невидимых обитателей воды, каждое озеро с искусственно разведенными в нем невидимыми обитателями будет походить на большую чашку озерных щей, доступную для всех…[1]

То же в поэме «Ладомир»:

В голодные годы люди начинают обращать свою мысль на вещи, в сытые времена обычно не принимаемые в расчет.

Вот у меня в руках брошюра, изданная в 1918 году в Петрограде Научно-Техническим комитетом при Комиссариате продовольствия Петроградской трудовой коммуны. Это первый выпуск общедоступного справочника «Съедобные дикорастущие растения Северной полосы России». В предисловии говорится: «Тяжелые условия продовольствия Петрограда и всей Северной области заставляют обратить внимание на целый ряд источников питания, которыми по той или другой причине население не пользовалось». Далее следует справочная часть с описанием сныти обыкновенной, купыря, крапивы, пастушьей сумки и десятка других растений с подробнейшим описанием свойств и способов их приготовления в пищу.

Еще вспоминается блокадная история со снопом пшеницы, подаренным в свое время Некрасову крестьянами из села Карабиха и хранившемуся в качестве музейного экспоната в Пушкинском доме. Съели поэтическую реликвию в блокадную зиму 42-го года – обмолотили, помыли, сварили кашу и – съели! Правда, все было честь по чести, никакого самоуправства и воровства. Как вспоминает про этот случай академик А. М. Панченко, подводники, вынужденно жившие тогда в Пушкинском доме, послали президенту Академии наук Комарову телеграмму в Казань с просьбой разрешить этот сноп съесть. Академик Комаров дал добро.

И великая утопия Николая Федорова о физическом воскрешении мертвых и заселении воскрешенными мертвецами просторов космоса рождена из чувства досады за нереализованные человеческие возможности. И здесь бытие людское определило философскую мысль.

Прав был Маркс, что там ни говорите. Во всяком случае, в тяжелые времена его формула работает безупречно.

В одном из номеров журнала «Борьба миров» за 1930 год, издававшегося в «Молодой гвардии», перепечатан из журнала «Прожектор» такой вот плакат-лубок: на переднем плане улыбающийся командарм Буденный с усами раза в полтора шире румяных щек показывает рукой за плечо. Там, за спиной Буденного, видны лошадь – справа – и – слева – советский трактор. Вверху надпись: «В защиту лошади» – и цитата из буденновской речи: «Спутником развития машины должно быть столь подвижное животное, как лошадь». Внизу, под плакатом, еще одна буденновская цитата: «Я не против трактора. Но почему бы к 10 лошадиным силам не прибавить одиннадцатую?»

Плакат нарисовал замечательный иллюстратор художник Константин Ротов, известный по картинкам к «Старику Хоттабычу», «Приключениям капитана Врунгеля» и множеству других книжек. Но сейчас я говорю не о нем. Сейчас разговор – о лошади.

Дело в том, что публикация в журнале плаката работы Ротова действительно связана с проходившей в начале 30-х годов кампанией в защиту братьев наших меньших – лошадок. При этом лошадь рассматривалась не как существо живое, а исключительно как средство механизации типа трактора.

Так, в постановлении ЦИК и СНК СССР о запрещении убоя лошадей и об ответственности за их хищническую эксплуатацию, подписанном 7 декабря 1931 года Калининым, Куйбышевым и Енукидзе, устанавливались следующие репрессивные меры: за незаконный убой хозяйственно пригодной лошади налагался штраф в десять раз выше ее стоимости, а для так называемых кулаков предполагалась конфискация всего скота и тюрьма. Одновременно проводилась и очередная политкампания – месячник коня во главе с Буденным.

Отметим справедливости ради, что легендарный командарм Первой конной действительно сыграл огромную роль как в улучшении качества породы, так и – в период коллективизации – в сохранении всего русского коневодства. В книге Е. Кожевникова и Д. Гуревича «Отечественное коневодство: история, современность, проблемы» (М.: Агропромиздат, 1990) находим следующее:

С появлением на полях тракторов и прочей машинной техники в советском обществе стало утверждаться мнение об отмирании лошади. Это явилось причиной массового забоя полноценных, а иногда и племенных лошадей. Конское поголовье сократилось за 6 лет (1928–1933) более чем вдвое. Летом 1930 года состоялся XVI съезд ВКП(б). На съезде с речью выступил С. М. Буденный. Он отметил тот факт, что за полтора года количество лошадей в стране уменьшилось на 4 млн голов. Это был очень смелый, по тем временам, шаг, который спас российское коневодство и помог сохранить остатки племенных лошадей. В начале 30-х годов стало развиваться племенное коневодство. Большой известностью пользовалась артель им. С. М. Буденного на берегах Маныча, разводящая донских, арабо-донских и англо-донских лошадей, позднее, в 1948 году, группа лошадей таких помесей была зарегистрирована как Буденновская порода.