Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы

А вот два туриста из Франции. «Не пойму, — говорит один другому, — попал Дантес, а памятник Пушкину».

А вот мужик из местных. Сидит в сквере у памятника. Вдруг слышит голос сверху: «Послушай, друг. Постой за меня часок. Дело срочное». Мужик согласился и залез на пьедестал. А Пушкин с него сошел. Прошел час. Другой. Нет Пушкина. Надоело мужику на пьедестале стоять. И пошел он искать Пушкина. По Михайловской. На Невский. По галерее Гостиного. В бывший Толмазов переулок. В 27-е отделение милиции. «Вам тут Пушкин не попадался?» — «А у нас тут все Пушкины. Вот медвежатник. Вот форточник. Вот бомж». — «А в уголке?» — «Да тоже Пушкин. Рецидивист». — «А он что?» — «Да чуть ли не каждый вечер ловит голубей и гадит им на головы. Говорит, в отместку». Но это фольклор. Что с него взять!

Своеобразным памятником Пушкину следует считать любопытную икону, ныне хранящуюся в петербургском Музее истории религий. В свое время она находилась в церкви Космы и Дамиана в Нижнем Новгороде. Икона написана по заказу семьи В. И. Даля после его смерти, будто бы по его завещанию. Как известно, Даль был близким другом Пушкина. По образованию он — врач, и в этом качестве присутствовал у постели умирающего поэта. Как впоследствии вспоминал сам Даль, Пушкин тогда «в первый раз сказал мне „ты“, — я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира». На иконе, подписанной «Косма и Дамиан», изображены два человека с нимбами над головами. Вся композиция «символизирует братание в нездешнем мире». Но самое удивительное в этой иконе то, что в старце Дамиане легко узнать самого В. И. Даля, а в Косме — Пушкина, почти списанного с известного портрета В. А. Тропинина.

Кстати, известны и другие случаи, когда писатели «удостаивались» изображений в церковной иконографии. Так, в росписях некоторых сельских церквей Подмосковья и Курской области можно было увидеть Михаила Лермонтова и Льва Толстого. Правда, на фресках и тот и другой пылают в адском огне.

Рассказ о иконах с ликами поэтов и писателей нам понадобился, чтобы более или менее плавно перейти к изложению еще одной легенды, невероятно популярной в послепушкинском Петербурге. Согласно этой легенде, «непокорный свободолюбец Пушкин на смертном одре смирился, раскаялся в своем безбожии, возлюбил царя небесного, а вместе с ним и земного — благодетеля своего государя императора Николая I и отошел в мир иной с душой, просветленной христианским раскаянием и всепрощением». Понятно, что в строгой идеологической системе ценностей большевиков такому клирикальному подходу к жизни и творчеству всенародного любимца, по определению, места не было, и после революции 1917 года взращивалась и пестовалась уже другая легенда, совершенно противоположная по смыслу. Согласно ей, мировоззрение Пушкина всегда оставалось атеистическим, и поэтому только он, как потом заметил ядовитый фольклор, мог тогда уже возвестить: «Октябрь уж наступил».

Интересно напомнить, как родились и та и другая легенды. Как известно из воспоминаний очевидцев последних часов жизни поэта, Николай I прислал Пушкину записку, в ней он «увещевал умереть, как прилично христианину», за что будто бы обещал жене и детям Пушкина всяческую поддержку и помощь. То есть Пушкин должен был исповедоваться в обмен на милости императора. История с запиской — это один из самых загадочных эпизодов последних дней жизни поэта. Самой записки, кроме доктора Арендта и самого Пушкина, никто не видел. Но знали, что она была написана карандашом в театре, где в то время находился император, и вручена лейб-медику Арендту для передачи Пушкину. При этом царь строго предупредил, чтобы по прочтении адресатом записку ему возвратили.

Все будто бы так и произошло. Вот почему о ее содержании мы знаем только в пересказе друзей поэта, находившихся у его постели. Все остальное — домыслы и легенды. Но доподлинно мы знаем и другое. Пушкин действительно успел перед смертью исповедаться. И дальнейшие споры и разногласия натыкаются только на один камень преткновения: сделал он это до получения записки с условиями царя или принял его условия и только после этого совершил обряд исповедания. В первом случае это выглядело бы простым исполнением формального обряда, во-втором — сознательным возвращением блудного сына в лоно церкви, в отеческие объятия не только небесного царя, но и земного.

Сегодня эти споры кажутся важными разве что узким специалистам. Однако не следует забывать, что имя Пушкина всегда было орудием в идеологической борьбе. И орудием обоюдоострым. Пушкин нужен был всем. Но каждому — свой Пушкин. Этого-то своего Пушкина каждый общественный строй и создавал по образу и подобию своему.

В первый день осени 1836 года Пушкин вселился в свою последнюю квартиру в доме на Мойке, 12. В следующем году, 29 января по старому стилю, в 2 часа 45 минут здесь он скончался. С тех пор этот дом стали называть «Домом Пушкина».

История дома № 12 начинается едва ли не с первых лет существования Петербурга. Первоначально, по приезде в Россию здесь жил первый архитектор города Доменико Трезини. Затем дом был связан с именем пресловутого всесильного фаворита императрицы Анны Иоанновны герцога Бирона. В первой половине XVIII века этот каменный дом принадлежал кабинет-секретарю Петра I И. А. Черкасову, тот выстроил во дворе служебный корпус с открытыми двухъярусными аркадами. По преданию, здесь были конюшни Бирона, слывшего большим знатоком и любителем лошадей, за их бегом он любил наблюдать с верхних галерей. Известно, что любовью к лошадям отличалась и Анна Иоанновна. Она часто приходила в конюшни своего фаворита полюбоваться на его красавцев.

Музей-квартира А. С. Пушкина на Мойке, 12. Кабинет

В конце XVIII века дом на Мойке, 12, принадлежал купцу Жадимеровскому, затем перешел к княгине А. Н. Волконской. После смерти мужа Волконская переехала в Зимний дворец, где ей как фрейлине императрицы предоставили квартиру. Свой дом она оставила детям. Кстати, в квартире, впоследствии занятой Пушкиным, прошли молодые годы будущего декабриста Сергея Волконского. В дальнейшем в этой квартире жили графиня Клейнмихель, обер-гофмейстерина Кочубей. Затем здесь, по иронии судьбы, располагалось пресловутое Третье отделение. В 1910 году в этом доме открыли первый в России Музей изобретений и усовершенствований.

Только в 1925 году по инициативе Общества «Старый Петербург — Новый Ленинград» квартиру Пушкина передали Пушкинскому дому при Академии наук. Тогда же здесь организовали выставку, посвященную творчеству поэта, и только в 1937 году к столетней годовщине со дня его гибели в последней квартире поэта наконец открыли Мемориальный музей А. С. Пушкина.

Упомянутый нами в предыдущем абзаце Пушкинский дом, или Институт русской литературы, как он официально зовется, основан в 1905 году в Петербурге как центр отечественного пушкиноведения. Институт возник в рамках подготовки первого полного собрания сочинений А. С. Пушкина. Первоначально собственного помещения институт не имел, долгое время располагался в здании Академии наук на Университетской набережной Васильевского острова. С 1927 года занимает здание бывшей Таможни, построенное в 1829–1832 годах архитектором И. Ф. Лукини на набережной Макарова, 4. В городском фольклоре известен аббревиатурой «Пушдом».

Одним из основателей Пушкинского дома был широко известный пушкинист Борис Львович Модзалевский, о нем говорили, что «в Ленинграде Модзалевский знает о Пушкине все, а в Москве Цявловский знает все остальное». Правда, по свидетельству сотрудников Пушкинского дома, даже там не всегда занимались чисто профессиональной деятельностью. Многие вспоминают, как проходили так называемые проработки «космополитов» в 1940–1950-х годах. Тогда, как вспоминал Дмитрий Сергеевич Лихачев, Борис Томашевский будто бы говорил про уборную: «Вот единственное место в Пушкинском доме, где легко дышится».

Если верить легендам Пушкинского дома, то в то время, когда здесь еще располагалась петербургская таможня, сюда не раз заходил Пушкин. Будто бы за дорогими контрабандными сигарами, изъятыми таможенниками у заморских матросов и по незначительной цене тут же распродаваемыми петербуржцам.

Коллекции Пушкинского дома представляют собой уникальное собрание пушкинских реликвий, в том числе рукописей, прижизненных изданий его произведений, писем, написанных им и адресованных ему, воспоминаний современников и других бесценных сокровищ, каждое из которых, бесспорно, является памятником поэту. По-разному они приходили в Пушкинский дом. Часть их передали наследники петербуржцев пушкинской поры, часть обнаружили в результате научных исследований и экспедиций, часть приобрели на аукционах. Значительная часть поступила от подлинных энтузиастов-коллекционеров, тех, кто задолго до открытия Пушкинского дома начали собирать и сохранять все, что так или иначе относилось к их любимому поэту. Одним из самых активных таких собирателей был Александр Федорович Отто, или Отто-Онегин, или просто Онегин, как он сам себя в разное время называл.