Александр Панарин - Глобальное политическое прогнозирование

На такой основе человечество не сможет долго продержаться. Требуется смена самой парадигмы отношений между Западом и Востоком, Севером и Югом, Морем и Континентом, "полюсами роста" и обездоленной периферией. Таким образом, вопрос о качественно ином будущем — это не очередная утопия, а жизненная необходимость, ибо в настоящем, как оно сегодня сложилось, нам по всей видимости не дано долго пребывать, даже если некоторых оно и устраивает.

И здесь уже возникают методологические вопросы, связанные с открытием путей в качественно иное будущее. Вопросы эти можно свести к двум: кто именно открывает качественно иное будущее и с помощью каких средств и процедур?

Современная секуляризированная общественная мысль приучила нас к тому, что первооткрывателями выступают наиболее развитые страны, указующие менее развитым их завтрашний день. Но сегодня, когда мировой авангард все более откровенно заявляет, что у него свое будущее, куда менее приспособленным и достойным вряд ли суждено попасть, мы имеем явную поломку самого механизма модернизации, связанного с мессианистской деятельностью тех или иных авангардных групп. Счастливое меньшинство явно склоняется к тому, чтобы приватизировать будущее, вместо того, чтобы сделать его всеобщим достоянием.

В этих условиях прогностическое творчество вынуждено пересмотреть парадигму модерна и вернуться к старому христианскому парадоксу: к той мысли, что не господа мира сего, не развитые и приспособленные являются первооткрывателями человеческой перспективы, а "нищие духом". Господа мира как нельзя лучше устроились в настоящем; им выгоден "конец истории", сохранение сложившегося статус-кво на вечные времена. Открытие качественно иного будущего тем самым выпадает на долю пасынков прогресса, не нашедших себе место в настоящем. Прорыв в новое историческое измерение совершается тем особым типом сознания, которое характеризуется сочетанием социального пессимизма (относительно качеств и возможностей настоящего) и исторического оптимизма. Такое сочетание сродни библейскому "веселию на дне отчаяния".

В противоположность этому прочно обосновавшиеся в настоящем господа мира сего сочетают социальный оптимизм с историческим пессимизмом: они явно предпочитают настоящее и опасаются губительного для них "реванша истории". Отсюда и возникла новейшая цензура модерна на долгосрочное историческое воображение, заклейменное как утопический радикализм. В этом смысле прогнозирование качественно иного будущего явно становится гонимым научно-интеллектуальным жанром, взятым на подозрение идеологами и адептами модерна.

Современная теория модернизации явно не сводит концы с концами. С одной стороны, она трактует исторический процесс как "догоняющее развитие" — приобщение отсталой периферии к уже сложившемуся эталону, воплощенному Западом; с другой стороны, она же обосновывает бесперспективность догоняющего пути, ссылаясь на экологические "пределы роста" и препятствия, связанные с традиционным менталитетом. В этих условиях долгосрочная прогностическая теория вынуждена искать себе опору в иных традициях и интенциях культуры, не связанных с обслуживанием текущих нужд модерна.

Укажем на две таких опоры. Во-первых, это нравственное сознание, которое не связывает свои оценки и вердикты с показателями, относящимися к сравнительному анализу стартовых условий, соотношения сил, экономического и политического потенциала. Нравственное сознание судит людей независимо от их места на шкале успеха. И человечество вряд ли продержалось бы на планете несколько миллионов лет, если бы суждения нравственного сознания никак не соотносились с ходом исторического процесса, не содержали в себе реального прогностического потенциала, касающегося судеб тех или иных порядков, учреждений и систем.

Нравственное сознание, вместо того чтобы говорить "горе побежденным!", говорит "горе победителям!". Но разве не то же самое говорит и история, рано или поздно наказующая победителей за излишнюю самонадеянность и бесцеремонность?

Во-вторых, это новая научная картина мира, в которой прежнему, классическому детерминизму пришлось существенно потесниться. Классический детерминизм не столько открывал качественно иное будущее, сколько в будущем разглядывал черты настоящего (сложившиеся тенденции и стартовые условия как точка отсчета). Словом, он вел прямую нить из прошлого в будущее. Но новейшая постклассическая наука рвет эту нить с помощью таких концептов как нелинейность, неопределенность, бифуркации, стохастичность.

Как пишет академик Н. Моисеев, "вполне детерминированные процессы (алгоритмы) способны воспроизводить (порождать) процессы, обладающие всеми свойствами процессов вероятностной природы. Это обстоятельство является уже эмпирическим обобщением. Оно имеет очень глубокий смысл и... может существенно расширить наше представление о сущности самого фундаментального понятия любого научного знания — принципа причинности" { Моисеев Н. Н. Современный рационализм. М.: МГВПКОКС, 1995. С. 66. } .

Таким образом причинность в современной постклассической науке существенно поменяла свою интенцию: вместо того, чтобы попустительствовать прошлому в его посягательствах на будущее, как это делал классический детерминизм, она дает шанс будущему как иному. Но тем самым она по-своему реабилитирует нравственный разум, который своими средствами осуществляет процедуру открытия качественно иного — вопреки конъюнктурному прагматическому разуму, ориентированному на статус-кво. Словом, если прежняя классическая прогностика в основном отслеживала тенденции, то новая, постклассическая видит свою задачу в том, чтобы предвосхищать альтернативы.

Обозначим основные методологические презумпции глобального политического прогнозирования:

— принцип неопределенности будущего, который соответствует новой научной картине мира, связанной с критикой классического детерминизма и открытием стохастических процессов;

— понятие бифуркации — раздвоения течения тех или иных процессов, достигших определенной критической величины, после которой однозначная зависимость между прошлым и будущим состояниями системы теряется;

— принцип дискретности пространства-времени, означающий, что в точках бифуркации образуются предпосылки качественно новых состояний, дающих качественно иное будущее. Это предполагает, что механические экстраполяции имеющихся тенденций некорректны и не могут служить основанием для долгосрочного прогноза.

Необходимо отметить, что синтетический подход к глобальному прогнозированию обеспечивает именно политическая наука. Это не только соответствует научным представлениям о человеке как существе политическом, решающем проблемы своего существования в полисе, но и самому существу политики как сфере, где принимаются наиболее важные решения проблем общественного бытия. Ни одна сфера не может сравниться с политикой по охвату, глубине и силе своего воздействия на человеческое существование. Вот почему прогнозируя политическую эволюцию общества, формирование новых политических институтов и технологий, мы действительно открываем общую картину человеческого будущего.

Если политическое прогнозирование является процедурой открытия новых форм человеческого существования, организации и самоорганизации отдельных обществ, то глобальное политическое прогнозирование является процедурой открытия качественно новых состояний современного взаимосвязанного мира в целом.

Центральной проблемой глобального политического прогнозирования является уже отмеченный нами феномен глобальной власти. Приоритеты глобальной власти могут не совпадать с приоритетами народов, если последние лишены необходимых рычагов контроля и влияния. Трагический опыт тоталитарных диктатур показал человечеству, что нет ничего опаснее бесконтрольной власти, опирающейся не на закон, а на угрозу применения насилия. Нам необходимо осознать, что глобальная власть так же способна быть тоталитарной, закону предпочитающей прямое насилие. Излишне говорить о том, что тоталитарное вырождение глобальной власти может стать несравненно большим вызовом человечеству, чем тоталитаризм, ранее проявляющийся на национальном и региональном уровне.

Глобальная власть представляет собой новую политическую технологию небывалой силы. И в отношении нее должен действовать общий принцип, касающийся современных технологий: чем выше их мощь и, соответственно, опасность деструктивного использования, тем более надежных и всеобъемлющих форм экспертизы и контроля они требуют. Гуманистическая экспертиза и надежный демократический контроль — вот тот ответ, которого требует нынешний вызов глобальной власти. Сегодня она подступает к нам в виде доктрины так называемого однополярного мира, за которой стоят глобальные амбиции единственной сверхдержавы. Перед глобальным политическим прогнозированием в этой связи возникает несколько задач.