Квентин Скиннер - Макиавелли. Очень краткое введение

Завершив разговор о военном ordini , Макиавелли продолжает обсуждать ряд более узких вопросов ведения войны, как эту войну вели римляне. Данная тема, представленная в главе Х, занимает оставшуюся часть второй книги трактата «Рассуждения», а потом развивается в более поздней работе – «Искусство войны».

Показателем растущего пессимизма Макиавелли относительно возможности вернуть военное virtu античности является то, что он приходит к отрицательным выводам. Вместо того, чтобы рассмотреть, как возродить virtu и привести город к величию, автор полностью концентрируется на тактиках и стратегиях, которые приводили к ошибкам и, тем самым, влекли «смерть и разрушение» вместо победы (377 – 378). Результатом стал целый ряд увещеваний и предостережений. Макиавелли считает неблагоразумным принимать общепринятую максиму о том, что «богатство есть движущая сила войны» (348 – 349). Опасно действовать, колеблясь или оттягивая решение (361). Грубейшее упущение думать, что успех в войне непременно определяется артиллерией (367, 371). Нет никакого смысла в том, чтобы задействовать дополнительных наемных солдат, – аргумент, напоминает Макиавелли, который уже обсуждался в другой работе (381). Бесполезно во время войны, а в период мира просто вредно, полагаться на фортификацию как основную систему защиты (394). Опасно не давать гражданам удовлетворяться мщением, если они чувствуют себя оскорбленными (405). И худшей ошибкой из всех станет отказ прийти к соглашению, когда вас атакует более сильный враг, и пытаться вместо этого принять бой при явно неравных шансах (403).

Причина, по которой Макиавелли защищает эти положения, всегда одна. Современное ему общество не может заставить себя признать, что, если стремишься достичь гражданской славы, то качество, которое прежде всего нужно развивать в армии – а также полагать, что оно присутствует и в армии противника, – это virtu , то есть стремление оставить все мысли о личной безопасности и личных интересах для того, чтобы защищать свободу родной страны.

Составив такой перечень действий, Макиавелли обращает внимание, что существует опасность возродить исключительную virtu против тех, кто также ее использует. Поэтому так опасно полагаться на фортификацию. Безопасность, которую обеспечивают крепости, «позволяет действовать, быстро и без колебаний разя врага», однако «именно эти ваши действия возбуждают противника настолько, что даже крепость, изначально являющаяся причиной вашей собственной отваги», не сможет защитить от его яростных атак (393). Это же относится и к тому, когда гражданам отказывают в мести за обиду и ранения. Почувствовавший себя жестоко оскорбленным может развить в своей ярости virtu исключительно высокой степени, и ответ обидчика будет такой силы, что нанесет еще большие повреждения, как это произошло с Павсанием, который покушался на Филиппа Македонского в отместку за то, что тот не дал ему совершить отмщение за бесчестье (405 – 406).

Опасность возникает также и тогда, когда фортуна благоволит людям, у которых недостает качества virtu – заботы об общественных интересах. Это то, что происходит, когда политические решения затянуты или принимаются в колебаниях. То есть безопаснее считать, что те, кто мешает принятию решений, обычно руководствуются собственными эгоистичными интересами и тем самым ослабляют правительство (361). То же касается использования наемных или запасных войск. Поскольку такие войска почти всегда коррумпированы, «они всегда предадут того, кто нанял их, подобно врагу, против которого и ведется война» (382).

Самой же опасной ошибкой является неспособность осознать, что virtu значит больше, чем остальные качества, и в военных делах, точно так, как в гражданских. Поэтому столь вредно измерять шансы врага по его благосостоянию, вместо того чтобы измерить его virtu , ведь «война творится сталью, а не золотом» (350). Также глупо рассчитывать в победе на артиллерию. Макиавелли допускает, конечно же, что римляне «достигали бы своих целей гораздо быстрее, если бы у них были ружья» (370). Но он настаивает, что серьезной ошибкой было бы думать, что «граждане не могут проявить virtu , как это было в античности, только потому, что у них появилось огнестрельное оружие» (367). Далее он приходит к достаточно оптимистичному выводу, что «артиллерия полезна в армии, когда она сочетается с virtu древних, и бесполезна в армии, лишенной этого качества» (372). В конце концов те же соображения объясняют, почему особенно опасно отказывать в переговорах превосходящему в силе противнику. Ожидать в этом случае победы значит просить большего, чем реалистично требовать даже от самых доблестных, virtuoso , войск, и, следовательно, «пытаться повлиять на исход кампании, рассчитывая только на Фортуну», поскольку «благоразумный человек не рискует понапрасну» (403).

В двух оставшихся книгах «Рассуждений» Макиавелли приводит бичующее сравнение коррупции, царящей в его родном городе, с образцовым virtu древнего мира. Флорентийцы могли с легкостью «воспользоваться средствами, к которым прибегали римляне» в военных делах, и «последовать их примеру» (380). Но фактически они не учитывали опыта славных предков и потому попадали в ловушки (339). Римляне прекрасно понимали опасность нерешительности. Однако флорентийские лидеры никогда не были в состоянии осмыслить этот очевидный урок истории, в результате чего привносили «вред и разруху в республику» (361). Римляне всегда признавали бесполезность запасных и наемных войск. Но флорентийцы, наряду с другими республиками и княжествами, по-прежнему оказывались бесполезно униженными тогда, когда полагались на свои трусливые коррумпированные войска (383). Римляне понимали, наблюдая за союзниками, что политика «укрепления фортификации как средства поддержания веры» в войсках только вскармливала в них отчаяние и незащищенность. Наоборот, «во Флоренции, руководимой нашими мудрыми правителями, считается, что Пиза и другие республики должны укрепляться крепостями» (392). В конце концов – и здесь все повествование пронизано болью – Макиавелли делает своеобразный гамбит, свой самый иррациональный вывод: он клеймит моменты, когда искушают Фортуну, намеренно избегая переговоров с превосходящим в силе противником. Античная история доказывает, что дразнить Фортуну – безрассудство. А это как раз то, что сделали флорентийцы, когда армия Фердинанда пришла в город летом 1512 года. Вскоре после того, как испанцы пересекли границу, они обнаружили, что у них недостаточно провианта, и предложили перемирие (403). Однако «народ Флоренции надменно отказался от мира» (403). Незамедлительным итогом стало разграбление Прато, капитуляция Флоренции, уничтожение республики и восстановление тирании Медичи – всего этого легко можно было бы избежать. Как и ранее, Макиавелли чувствует бессильный гнев на врагов режима, которому он сам служил.

Вскоре после окончания трактата «Рассуждения» Фортуна неожиданно вмешалась в судьбу Макиавелли – его взяли под патронаж правительства Медичи, обеспечив тем самым положение, которого он страстно желал. Лоренцо де’Медичи, которому политик переадресовал посвящение работы «Государь» после смерти Джулиано в 1516 году, спустя три года преждевременно скончался. Контроль над Флоренцией перешел к его кузену, кардиналу Джулио, вскоре рукоположенным папой Клементом VII. Кардинал, как оказалось, был знаком с ближайшим другом Макиавелли, Лоренцо Строцци, которому Макиавелли впоследствии посвятил работу «Искусство войны». В результате Макиавелли смог предстать при дворе Медичи в марте 1520 года и вскоре после этого получил надежду на важное поручение – скорее литературного, чем дипломатического толка. Его предположения реализовались – в ноябре того же года он получил задание от Медичи написать историю Флоренции…

Создание труда «История Флоренции» заняло у Макиавелли почти весь остаток жизни. Это самая объемная и наиболее неторопливая его работа. Кроме того, в написании он тщательнейшим образом следовал своим любимым классическим авторам. Два основных постулата античного мира – а следовательно, и эпохи гуманизма – состоят в том, что историографы, описывая историю, должны стремиться выводить из нее моральные уроки и таким образом подбирать и организовывать материал, чтобы впоследствии максимально подчеркнуть мораль. Саллюстий [17] , например, сформулировал два получивших известность выражения, помогавших лучше осознать мораль. В работе «О югуртинской войне» он утверждает, что цель историка должна состоять в том, чтобы описать прошлое «с пользой» (IV.1 – 3). А в «Войне с Катилиной» подчеркивает, что правильный подход к истории состоит в «пропорции» – определении того, что достойно быть упомянутым, и важно не пытаться преподнести исчерпывающую хронику событий (IV.2).