Андрей Дёмкин - «Дней Александровых прекрасное начало…»: Внутренняя политика Александра I в 1801–1805 гг.

В том же 1795 г. Александр Павлович познакомился с польским аристократом князем Адамом Чарторыйским. Последний вместе с братом приехал в Петербург по семейным делам: после раздела Польши имения семьи попали под секвестр, и Екатерина II обещала вернуть их только в случае приезда братьев в столицу. То есть Чарторыйские в Петербурге находились на положении привилегированных заложников. Жаловаться на то, как приняло польских аристократов петербургское общество, они не могли. Вскоре Адам Чарторыйский сблизился с Александром Павловичем. В своих мемуарах поляк упоминает о частых беседах с глазу на глаз с русским царевичем в 1796 г. Александр признавался своему визави, что не поддерживает политику Екатерины II, и высказывал осуждение по поводу раздела Польши. Любимец бабки-императрицы подчеркивал, что ненавидит деспотизм и любит свободу. Не одобряя ужасов Французской революции, Александр желал успехов республиканскому правительству. Не преминул царевич выразить и свое восторженное отношение к Лагарпу. Причем его взгляды, по его свидетельству, разделяла и жена – Елизавета Алексеевна. Чарторыйский был сильно удивлен тем обстоятельством, что наследник Екатерины II «отрицал и ненавидел» ее убеждения.

Интимность отношений польского аристократа и русского царевича усугублялась. В их встречах участвовала и супруга Александра. Чарторыйский сделал вывод, что последний – «выученик 1789 г.»: он считал республику лучшей формой правления. Царевич также высказывался против наследования престола и за народный выбор властей. Подобные признания наш герой делал не только Адаму Чарторыйскому. Он переписывался с Лагарпом и В. П. Кочубеем (послом в Константинополе). Александр ругал существующие порядки, сетовал, как бы сейчас сказали, на коррупцию чиновников и пытался убедить своих слушателей и корреспондентов в желании вместе с женой бросить все и поселиться на какой-нибудь уединенной ферме не то в Швейцарии, не то в Германии[16].

Таким образом, Александр Павлович в последний год жизни Екатерины II резко критиковал ее политику. В этом он все более сходился с отцом – Павлом Петровичем. Окружающие, в частности А. Чарторыйский, отмечали, что царевичу нравится гатчинская служба. Правда, в этом видели скорее некую «игру», желание утвердить свое мужское начало. Екатерина II знала о сближении отца с сыном, гневалась по этому поводу, но своих планов по престолонаследию не изменила. Она сравнивала сына Павла на престоле с его отцом и своим мужем – Петром III и не желала подчинения русской политики интересам немецкой родни. В своем кругу она называла Павла Петровича и Марию Федоровну «немцами» и замечала, что не хочет, чтобы власть перешла в их руки. Императрица в 1796 г. не раз заводила все тот же разговор с Александром, безуспешно пыталась давить на сына Павла через его жену – Марию Федоровну, чтобы Павел сам отрекся от престола. Александр же обо всем рассказывал отцу.

16 сентября 1796 г. Екатерина II имела с внуком, по-видимому, последнюю беседу по этому поводу. Александр Павлович свой ответ на очередное предложение бабки подал в форме письма 24 сентября. Н. К. Шильдер считал, что текст письма царевич согласовал если не с отцом, то с матерью. И этот текст содержал в себе благодарность внука за доверие бабки. На самом деле Александр уже твердо решил не «перебегать дорогу» отцу. Существует также легенда о данной Александром соответствующей клятве Павлу в присутствии А. А. Аракчеева. Историк великий князь Николай Михайлович, впрочем, отрицает, что упомянутое письмо Александра написано с согласия родителей и что Аракчеев мог быть свидетелем символической клятвы. Почему же все-таки Александр Павлович отказался от многократных и настойчивых предложений Екатерины II стать ее преемником на престоле? Хорошо известно, что честолюбие и властные амбиции были вполне ему свойственны. Возможно, на его решение повлияли проснувшееся уважение к родителям и обида на бабку за то, что она мешала проявлению отцовской и материнской любви, необходимой ребенку. А может быть, Александр в девятнадцать лет не желал становиться новым деспотом (правление Екатерины II он расценивал как деспотическое). Ко всему тому наш герой вел достаточно обычный для того времени образ жизни: увлекался женщинами, имел любовниц, а его жена состояла в связи с А. Чарторыйским. Противоречивость натуры Александра Павловича, отмеченная нами ранее, к моменту кончины Екатерины II 6 ноября 1796 г. еще более усугубилась: от высказывания либеральных идей и сочувствия республиканизму до увлечения военными экзерцициями и вахтпарадами[17].

Известно, что в оставшихся от Екатерины II документах, в которых была сформулирована ее последняя воля, упомянуты ее старшие внуки: Александр и Константин, но нет места сыну и невестке – Павлу Петровичу и Марии Федоровне. Екатерина расценила тон письма Александра Павловича от 24 сентября как согласие на ее предложение (на самом деле внук применил тактическую уловку, чтобы не тревожить бабку). Если бы два фактических душеприказчика усопшей императрицы – ее секретарь граф А. А. Безбородко и фаворит князь П. А. Зубов – проявили твердость и должную энергию, то Павел мог бы и не стать императором. Отказ Александра можно было бы парировать фразой, сказанной ему ночью 12 марта 1801 г. графом Паленом (об этом будет сказано ниже). Но Безбородко, как мы знаем, давно уже стоял на стороне Павла, а Зубов проявил свою обычную бесхарактерность. Эти два деятеля уже 6 ноября передали Павлу все бумаги Екатерины II, касающиеся престолонаследия, он их тут же сжег и расчистил себе путь к трону.

В нашу задачу не входит оценка царствования Павла I. Отметим лишь, что он старался изжить из всех сфер дух екатерининской политики и проявил себя на престоле подлинным деспотом. Казалось бы, Александр Павлович мог чувствовать себя спокойно: ведь он сделал все, чтобы убедить отца, что не является его конкурентом на троне. Но мнительный Павел все больше и больше начинал подозревать членов своей семьи (прежде всего обоих старших сыновей и жену) в вынашивании планов заговора против него. Действительно, почва для политического антипавловского заговора как будто специально готовилась самим императором. За четыре с небольшим года его правления недовольны проводимой им политикой оказались многие. К 1800 г. заговор созрел. Главное – Павлом I была недовольна верхушка дворянства. Ведь он считал, что равноудален от всех своих подданных без различия их сословной принадлежности. Император не понимал, что должен вести себя на престоле как первый по положению дворянин. Он забыл, что в момент Пугачевского восстания его мать, Екатерина II, громогласно объявила себя «казанской помещицей». И это было по достоинству оценено дворянством. В этих условиях нашлись несколько десятков гвардейских офицеров, готовых свести счеты с незадачливым государем.

В годы отцовского правления Александр Павлович быстро убедился в пагубности проводимого курса. В известном письме Лагарпу от 27 сентября 1797 г. он от положительной оценки первых шагов Павла I сразу перешел к острой критике его последующей политики. Теперь уже наследник престола считал, что все «перевернуто вверх дном», что язвы екатерининского правления только усугубились, неограниченная власть отца порождает «безрассудства», его строгость лишена «малейшей справедливости», все сословия России недовольны и т. д. В эти годы Александр Павлович сблизился с А. А. Аракчеевым (последний походил на Наполеона Бонапарта лишь тем, что в молодости также считался способным артиллерийским офицером). Аракчеев был человеком, способным смягчить гнев Павла I по поводу малейших упущений по службе, который император не стеснялся изливать, невзирая на лица[18].

Настоящей отдушиной для нашего героя стал кружок молодых людей, в котором помимо самого близкого из них – князя А. Чарторыйского состояли граф Павел Александрович Строганов и Николай Николаевич Новосильцов. Все они были старше Александра Павловича (Новосильцов – на пятнадцать, Чарторыйский – на семь, а Строганов – на пять лет). А. Чарторыйский сообщает, что их окончательное сближение произошло в Москве, во время коронационных торжеств (март – апрель 1797 г.). Все они получили прекрасное образование и являлись сторонниками осторожного обновления России, используя опыт революционной Франции и английской парламентской монархии. Александр же как самый молодой из «кружковцев» был нетерпелив: он всерьез обсуждал планы дарования России после своего восшествия на престол конституции и объявления республики. Сам же цесаревич предполагал отречься от престола и удалиться в частную жизнь. Чарторыйский даже составил по просьбе Александра проект соответствующего манифеста. Друзья, с одной стороны, старались охладить республиканский пыл цесаревича, а с другой – отговорить его от мечтаний о частной жизни, находя их «эгоистическими».