Владимир Соловьев - Разрыв шаблона

То есть что получается: мы говорим, что поддержим отечественного производителя, и тут же себя перебиваем: «Да, может, мы и не будем его поддерживать», – даже не понимая смысла собственных слов.

Есть ли альтернативный путь? Ответ очень сложный. Он подразумевает не простые заклинания, а тяжелую, кропотливую микроэкономическую работу. Нужно искать, что может заинтересовать людей, сделать их счастливыми. Есть ли у нас кто-то, способный генерировать идеи? Конечно, есть. Важно другое – есть ли у нас власть, способная эти идеи воспринять.

Путин, как известно, встречается с такими людьми и внимательно их слушает. Но Путин – это еще не вся власть, хотя и очень важная ее часть. И мы видим, что работа властного механизма тоже должна измениться, чтобы распоряжение, данное первым лицом, выполнялось неукоснительно. Чего не показывает статистика исполнения «майских указов» президента, которая на середину ноября 2014 года была просто ужасающей.

Итак, нам бросают вызовы. Идеологический, который понятен; экономический, который мы только начали осмысливать и еще не очень четко понимаем, что делать; и военный – ну, в армии у нас после Осетии произошли базовые изменения, и она стала существенно лучше. Но ведь это не отвечает на главный вопрос: как нам консолидировать общество? Как пройти эту стадию чечевичной похлебки, когда большое количество сограждан искренне возмущается только одним – что курс доллара изменился. «Ах, зачем же нам надо было брать Крым, если нас сейчас так мучают?! А что ж такое евро дорогое? А как же дальше жить?» При этом они нам объясняют, что надо моментально сдаться, потому что экономически мы конкурировать не можем.

Кстати, когда я говорил, что наша доля в мировой экономике только 2 %, но зато какая мощная армия, – интересно было бы посчитать, а какой процент от мировой экономики составляла экономика России в 1812 году? Или, например, в 1941-м? Не уверен, что цифры окажутся особо впечатляющими.

Каким путем идти и как идти?

Здесь тоже возникает большая проблема. Она связана с тем, что раньше казалось: если собрать, допустим, лидеров стран в одной комнате и не дать им выходить, они обязательно между собой договорятся. Ну вот в Австралии собрались. И выяснилось, что не только не договорились – утеряна сама культура политического диалога. А это означает, что мы приходим к состоянию, когда ни речи, ни дипломатические обязательства не имеют смысла.

А когда речи не имеют смысла, когда украинский президент Порошенко может в один день сказать, что Украина примет закон об особом статусе Донбасса, а через несколько недель его отменить (такой хозяин слова, захотел – дал, захотел – взял обратно), то как тогда разговаривать с людьми? Как договариваться, если у человека даже нет определенной позиции?

Дипломатический язык всегда был интересен тем, что по большому счету намертво прибивал политика к его позиции. Яркий пример – это когда Россия, понимая, что признание ДНР и ЛНР не только вызовет истерику, но и будет означать подписание договора о военно-техническом сотрудничестве и вползание в конфликт по полной программе, выбрала формулировку: «Мы уважаем их выбор». Что не означает, что мы признали республики, – но означает, что мы услышали этих людей. Вот это яркий пример дипломатии. Другой яркий пример дипломатии – победа во время обострения сирийского конфликта, когда договорились об уничтожении химического оружия.

А что не является дипломатией? Тому тоже есть масса примеров в мире, и они совершенно очевидны. Не дипломатия – это когда, скажем, руководитель Канады впрямую грубит руководителю России. А главное – зачем? Для того чтобы перед своими газетами хорошо выглядеть? Ну тебе же потом с этим человеком работать, переговоры вести, компромиссы искать. Так зачем ты сейчас это делаешь? Тем более надо понимать: когда они все находятся там, на заседаниях «восьмерок» и «двадцаток», это не лично Владимир Путин встречается лично со Стивеном Харпером или Тони Эбботтом. Это представители своих стран прилетели на форум, на котором должны обсуждаться экономические проблемы. При том что экономические проблемы, как стало понятно, особо и не обсуждались.

Напомню, что этот форум возник изначально как ответ на кризис 2008 года, вызванный работой с таким финансовым инструментом, как деривативы. Сейчас этих деривативов стало еще больше и риск финансовой катастрофы только возрос. На существующем фоне введение санкций и ограничение торговли всего лишь подталкивают мир к тяжелейшему кризису. Не думаю, что это входит в наши с вами планы.

Однако кризис – это как болезнь. Ты понимаешь, каким он был, в зависимости от того, как ты из него вышел. Если вышел сильнее, значит, кризис пошел на пользу. А если развалился – то вряд ли тебе и раньше было хорошо.

В Брисбене Путин дал понять своим обидчикам, что они нарушают международные нормы, превращая экономический форум в закулисное обсуждение политических проблем, связанных с Украиной, – а он тогда улетит досрочно. При этом как интересно – про Украину писали все. А основную фразу, которую сказал после этого Кэмерон – что сейчас перед миром стоит угроза обрушения финансового рынка и эта угроза может приблизиться, – постарались не заметить. А ведь это очень важный момент, и именно его нужно было бы обсуждать в Австралии.

Но – не обсуждали. Не обсуждали также, хотя этого требовали развивающиеся страны, ни структуру МВФ, ни его работу. Невыгодно. Говорите о чем хотите, но только не о деньгах. Деньги – для взрослых мальчиков, а все остальные страны, не имеющие к этому отношения, пусть нервно курят в сторонке и смотрят, как делаются дела. Но это звучит чересчур уж откровенно. Лучше говорить об Украине, чем об изменениях в структуре МВФ. Безопаснее. К тому же есть заранее заготовленные спикеры, которые будут объяснять России, как она ужасна.

Впрочем, не они первые (и не они последние), кто пытался это объяснить. Объясняли и пушками, и бомбами. Не получилось.

Интересно, что сама методология американцев – разрешение споров через проведение цветных революций и уничтожение лидеров стран, которые им не нравятся (работающая, как они считают, безупречно), – опять-таки связана с морально-этическим пониманием, что хорошо, а что плохо. Они никуда не могут от этого деться, поскольку убеждены, что народы все равно на их стороне, что народы их понимают. То есть американцы оперируют категориями, которые в принципе являются иррациональными. Они не верят в существование отдельных культурных, психологических и прочих ценностей.

Могу с уверенностью предположить, что мир будет расслаиваться и дальше. Все четче будет оформляться ультратеррористическое направление, отличающееся крайним радикализмом. При этом внутри его также выделяются несколько сегментов, и лишь часть из них – религиозные. Другие характеризуются как раз отрицанием религиозности – это те самые группировки, которые доводят идею права до абсурда. Это, например, борцы с глобализацией. Или борцы за права животных, которые считают, что у человека нет вообще никакого права находиться на Земле, потому что он мешает природе и своей деятельностью нарушает право Земли на существование.

Теория исключительности и единой сверхдержавы поспособствует тому, что и в этом направлении тоже пойдет расслоение, причем не страновое, а внутристрановое. Здесь также выделяются радикальные группы, которые могут консолидироваться в государство, как ИГИЛ, а могут и не консолидироваться, как борцы за права животных. Они не обязательно должны захватывать государство. Государство можно расколоть изнутри по гуманитарному направлению, по направлению ценностей.

Например, Израиль в конечном итоге самим фактом своего существования обязан тому, что кто-то сказал, что все-таки Священное Писание не случайно. Потому что никакого другого обоснования существования государства Израиль именно в этих границах нет и быть не может. Иначе можно было бы сказать: «Слушайте, давайте мы нарежем вам землю в Африке или в Южной Америке, и живите там спокойно». Но нет, были выбраны именно те земли, о которых говорится в Библии (с 1920 года находившиеся под мандатом Британской империи), и именно там был основан Израиль – исходя в первую очередь из религиозных идей. Сейчас, когда задают вопрос «а зачем нужна религия?», тем самым раскалывают Израиль изнутри. Потому что часть населения в этой стране очень религиозна, а часть совсем не религиозна.

Религиозность как таковая является традиционной и для Европы. При этом, как ни странно, ряды христианских консерваторов сейчас пополняют представители как не очень образованных, так и очень хорошо образованных слоев населения. Иными словами, буржуа легко усваивают идею, что главное – это мое «Я»; люди же высокоинтеллектуальные готовы жертвовать собой ради идеи, даже если зачастую эта идея оказывается неправильной. Поэтому заблуждение, что верующие – это люди с плохим образованием, только мешает анализу общей картины.