Сергей Кара-Мурза - Кризисное обществоведение. Часть 2

Эта история — типичный пример постановки обществоведческой проблемы в рамках аутистического мышления. Но ведь большинство предложений «как нам обустроить Россию» таковы. Именно поэтому оппозиция, которая выходит на публику с этими, казалось бы, разумными и добрыми предложениями, большой поддержки от общества не получает.

Вывод из этой вводной части таков. В курсе второго семестра продолжим перебирать способы соединения ценностей с рациональным знанием таким образом, чтобы конфликт ценностей не превращался в «войну идолов», а оставлял сгусток «инженерного» знания о реальности, которое могло бы служить основой для диалога частей нашего расколотого общества.

Мы будем также наращивать словарный запас языка «постсоветского модерна», который необходим для восстановления коммуникаций старшего поколения советских людей и молодежи для обсуждения нынешних социальных аномалий. Без передачи опыта и знаний между поколениями на скорое разрешение кризиса надеяться нельзя. На среднесрочную перспективу перед обществоведением стоит задача соединить «зародыши» адекватного знания о современном обществе России в сеть, соединяющую разнородные концепции и дискурсы.

В конце концов, обществоведение должно изложить и оценить альтернативные проекты жизнеустройства России и возможности их реализации без срыва в катастрофу.

Коротко изложим предысторию нынешнего российского общества. Из чего оно вышло и от чего его уводят поводыри, опасаясь попасть в заколдованный круг «вечного возвращения»?

Наша тема — социализм и коммунизм как два больших проекта жизнеустройства и два окормляющих эти проекты социально-философских учения: социал-демократия и коммунизм.

Оба они сыграли, играют и будут играть важную роль в судьбе России. С этой точки зрения и будем их рассматривать. Оба эти проекта и учения тесно связаны с трудом Маркса, только коммунизм уходит корнями в раннее христианство, а социализм — продукт современности (модерна). В реальной практике XX века социал-демократия получила распространение на Западе и тесно связана с гражданским обществом, а коммунизм укоренился в традиционных обществах России и Азии.

Понятия, которыми обозначаются оба явления, расплывчаты и плохо определены, они нередко перекрывают или заменяют друг друга. Часто за основание для разделения берут самоназвание или судят по простым, «внешним», признакам. Признаешь революцию — ты коммунист, не признаешь — социал-демократ. Следовать таким признакам — значит сковывать и мышление, и практику. Даже и в словах мы часто путаемся. Социальный — значит общественный (от слова социум — общество). А коммунистический — значит общинный (от слова коммуна — община). Это — огромная разница.

Конечно, над главными, исходными философскими основаниями любого большого движения наслаивается множество последующих понятий и доктрин. Но для проникновения в суть полезно раскопать изначальные смыслы. Маркс, указав Европе на Призрак коммунизма, видел его не просто принципиальное, но трансцендентное, «потустороннее» отличие от социализма. Коммунизм — это история после Страшного суда глобальной пролетарской революции, которая устранит отчуждение, порожденное первородным грехом частной собственности.

Стоит заметить, что представление Маркса о зарождении частной собственности носит квазирелигиозный характер и корнями уходит в ветхозаветный миф о грехе. Он выступал, как пророк, что и привлекло к нему огромные массы людей традиционных обществ, в которых был жив еще «естественный религиозный орган», вытравленный на Западе модерном.

Он так писал о сотворении человечества и частной собственности: «Развивается и разделение труда, которое вначале было лишь разделением труда в половом акте… Вместе с разделением труда, следовательно, дана и собственность, зародыш и первоначальная форма которой имеется уже в семье, где жена и дети — рабы мужчины. Рабство в семье… есть первая собственность, которая, впрочем, уже и в этой форме вполне соответствует определению современных экономистов… Впрочем, разделение труда и частная собственность, это — тождественные выражения».

Вступление в коммунизм для Маркса — завершение огромного цикла цивилизации, в известном смысле конец «этого» света, «возврат» человечества к коммуне. То есть, к жизни в общине, в семье людей.

Социализм же — всего лишь экономическая формация, где разумно, с большой долей рациональной солидарности устроена совместная жизнь людей. Но устроена не как в общине («семье»)! «Каждому по труду» — принцип не семьи, а весьма справедливого общества, в том числе и буржуазного. Кстати, главная справедливость социализма заключена в первой части формулы, которая обычно замалчивается — в том, что «от каждого по способности». Социализм никого не отвергает, не оставляет на произвол свободного рынка. Для капитализма, не ограниченного государством, формула была бы такой: «От каждого — его востребованный рынком товар, каждому — стоимость его товара».

Оставим пока в стороне проблему: допустимо ли спускать «призрак коммунизма» на землю — или он и должен быть именно Призраком, к которому мы обращаем гамлетовские вопросы. Зафиксируем, что рациональный Запад за призраком не погнался, а ограничил себя социал-демократией. Ее лозунг: «Движение — все, цель — ничто!» Уже здесь — духовное отличие от коммунизма. А подспудно — отличие почти религиозное, из которого вытекает разное понимание времени.

Время коммунистов — цикличное, мессианское, эсхатологическое. Оно устремлено к некоему идеалу (светлому будущему, Царству свободы — названия могут быть разными, но главное, что есть ожидание идеала как избавления, как Возвращения, подобно Второму пришествию у христиан). Это — Преображение мира, в этой идее — эсхатология коммунизма. Корнями она уходит в хилиазм ранних христиан.

По словам С. Булгакова (очень актуального сегодня мыслителя), хилиазм «есть живой нерв истории, — историческое творчество, размах, энтузиазм связаны с этим хилиастическим чувством… Практически хилиастическая теория прогресса для многих играет роль имманентной религии, особенно в наше время с его пантеистическим уклоном». Во время перестройки ее идеологи не без оснований уподобляли весь советский проект хилиазму.

Время социал-демократов линейное, рациональное («цель — ничто»). Здесь — мир Ньютона, бесконечный и холодный. Можно сказать, что социал-демократов толкает в спину прошлое, а коммунистов притягивает будущее.

Менее очевидны различия в представлении о пространстве, но они тоже есть. Коммунизм латентно присутствует во всех культурах, сохранивших космическое чувство. Большевизм сформировался под заметным влиянием русского космизма, уходящего корнями в крестьянское холистическое мироощущение (характерно особое отношение большевиков к Циолковскому). Социал-демократия в своем мировоззрении отказывается от космизма и тяготеет к механицизму, к ньютоновской картине мира.

Социал-демократия выросла там, где человек прошел через горнило Реформации. Она очистила мир от святости, от «призраков» и от надежды на спасение души через братство людей. Человек стал одиноким индивидом. Постепенно он дорос до рационального построения более справедливого общества — добился социальных прав. А личные права и свободы рождались вместе с ним, как «естественные».

Вспомним, откуда взялся сам термин социал-демократия. Демократия на Западе означала превращение общинных людей в индивидов, каждый из которых имел равное право голоса («один человек — один голос»). Власть устанавливалась и легитимировалась снизу, этими голосами. Но индивид не имел никаких социальных прав. Он имел право опустить в урну свой бюллетень, лечь и умереть с голоду. Социал-демократия — движение к обществу, в котором индивид наделяется и социальными правами.

История для социал-демократии — не движение к идеалу, а уход от дикости, от жестокости родовых травм цивилизации капитализма — без отрицания самой этой цивилизации. Это — постепенная гуманизация, окультуривание капитализма без его отказа от самого себя. А в чем же его суть? В том, что человек — товар на рынке и имеет цену, в зависимости от спроса и предложения. А значит, не имеет ценности (святости), не есть носитель искры Божьей.

Если это перевести в плоскость социальную, то человек сам по себе не имеет права на жизнь, это право ему дает или не дает рынок. Это ясно сказал заведующий первой в истории кафедрой политэкономии Мальтус: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».