Валентин Распутин - Эти двадцать убийственных лет

Через год, летом 2010-го, путешествие планировалось продолжить в том же составе, однако это не сбылось: Сапронов неожиданно скончался – сразу после завершения первого этапа экспедиции. Мирошниченко долго работал над отснятым материалом, из которого и родился фильм под названием «Река жизни». Он был показан по телеканалу «Культура» 17 и 18 мая 2011 года.

Впрочем, полное название завершенного двухсерийного фильма – «Река жизни. Валентин Распутин». Дополнение не случайное. Имя выдающегося писателя должно было привлечь (и уверен, привлекло!) немало зрителей, которые иначе, может быть, и не включили бы телевизор. Но главное – имя Распутина в названии этой картины совершенно правомерно по существу. Потому что на нем, собственно, держится ее стержень: он – центральный участник и комментатор всех встреч, к тому же читающий по ходу фильма свой закадровый текст, через его творчество и жизнь рассматриваются многие злободневнейшие современные проблемы.

В общем-то, взгляд писателя на эти проблемы известен, высказывался не раз, в том числе на страницах «Правды». И читать или слышать проникновенное его слово – впечатление всегда очень сильное, но вот одновременно видеть вместе с ним и вместе переживать – тогда, оказывается, еще сильнее.

Видеть нынешнюю Россию по берегам великой сибирской реки… Разруха. Развал. Запустение. Захламление. Безработица. Безысходность…

Вскоре после поездки, заметно подавленный всем виденным и слышанным, Валентин Григорьевич сказал мне так:

– Не только больно и горько, а невыносимо тяжело. Вон Геннадий не вынес…

Это о Сапронове. Действительно, внезапная кончина участника фильма, еще далеко не старого, очень энергичного и внешне вроде бы вполне здорового, представляется в чем-то знаковой: сердце не выдерживает тяжелейших ударов сегодняшней жизни.

В фильме Сапронов рассказывает, как убили его двадцатипятилетнего сына. Просто шел по улице человек, а навстречу несколько таких же молодых: «Не понравилось, что человек идет, взяли и убили…»

Рассказывает, как хоронил недавно племянника, погибшего от наркотиков. А вокруг могилы сгрудились такие же молодые и… обреченные. «Приехали мы в сороковой день – кладбище уже метров на двадцать пять подвинулось дальше. И все могилы молодых: человек пятьдесят за сорок дней. И это ведь только на одном из кладбищ Иркутска! А по всей России? Война – самая настоящая, большая…»

Другой сотоварищ Распутина в поездке, Курбатов, прибыл из Пскова, где только что похоронили тогда замечательного искусствоведа, художника-реставратора, публициста Савву Ямщикова. Сам же Валентин Григорьевич постоянно несет в себе неизбывную боль после гибели дочери в авиационной катастрофе. Тоже знаковой, отражающей суть трагичного для России времени. Как и катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, происшедшая месяц спустя после писательского плавания по Ангаре к Енисею.

Не сказать об этом в фильме и не показать кадры той страшной трагедии (одной из множества за последние двадцать лет!) было невозможно. И вот какое слово слышим на фоне этих кадров от Распутина, потрясенного, как и все мы, небывало сгустившейся чередой катастроф:

«Всегда казалось само собой разумеющимся, заложенным в основание человеческой жизни, что мир устроен равновесно, и сколько в нем страдания, столько и утешения, сколько белого дня, столько и черной ночи. Да, впереди всегда маячил плотный берег, и в любом крушении всегда оставалась надежда взойти на него и спастись. Теперь этот спасительный берег куда-то пропал, уплыл, как мираж, отодвинулся в бесконечные дали. И люди теперь живут не ожиданием спасения, а ожиданием катастрофы…»

Все это отразилось в фильме, который с первых кадров до конца, на все три часа обеих серий, печальный получился, как безотрадным было и само путешествие. Не вносит света даже встреча с родным селом писателя.

– Тут детей-то рожали всегда немало, – размышляет он перед школьным зданием, при его участии построенным и торжественно открытым несколько лет назад. – А теперь обидно за эту прекрасную школу, в которой остается… Да никого уж не остается!

И все чаще рождаются дети-уроды. Пьянка безудержная, дикая. Причина?

– Люди остались совсем не у дел… Видно, что уже нет ничего, чтобы как-то оправдывать свою жизнь. Только деньги. Деньги – и все. Пустота!..

Сюжет картины не задан, он сам собой развивается вместе с движением катера и его пассажиров. Где-то они причаливают и выходят. Их либо приветствуют хлебом-солью (значит, знали, кто в гости?), либо встречи происходят неожиданные. Но везде – обращения к любимому писателю как к человеку, который непременно поймет и, может быть, поможет, везде – откровенный разговор. О чем же?

– Душа болит. Поглядите на нашу Сибирь-матушку. Погибает она, погибает. Вложений-то никаких нет… Так что наказ такой: Сибирь поднимать надо!

– Сейчас отток населения из Усть-Илимска. Уезжает молодой человек. Здесь не остаются студенты, никто не остается, потому что перспективы не видят.

– Знаете, как у нас леспромхоз закрывали? Говорят, обанкротился. Так приехали с автоматами омоновцы. Забрали всю технику – и конец…

– Эти совхозы строились как планово-убыточные. Когда мы поднимали вопрос о нерентабельности таких предприятий по северам, нам говорили: ваша задача – вырастить мясо и свежее молочко, не ваша забота, во что это обойдется. А потом жизнь переменилась, и сказали: вы должны обходиться собственными средствами. За границей сельское хозяйство дотируется государством на 50–60 процентов и больше. Мы в России господдержку потеряли, и пошел развал агропромышленного комплекса…

– Все развалилось, всю Россию продали! Ее только название осталось… А Россия-то безработная, все дорого!.. А лес-то отсюда везут за бесплатно, нам ничего. Но нас бы не было – и государства бы не было. Мы работяги…

– У меня сын, а у него четверо детей. Он четыре тысячи получает и его жена – четыре. Попробуй на восемь тысяч такой семьей проживи! Я ложусь с этой думой и встаю с ней. Тяжелая, очень тяжелая жизнь…

– Наша деревня Кеуль организована была в 1687 году, а теперь в связи с тем, что она попадает в зону затопления Богучанской ГЭС, эта деревня закрыта. И 54 семьи жителей перевезены в село, которое расположено в трех километрах отсюда. Но особенность села такова: на его территории нет ни одного работающего предприятия. Населению существовать не на что…

Здесь подошел я к теме, которая, при всем многообразии сменяющихся в фильме тем, изначально определялась его авторами как центральная. Строительство еще одной ГЭС на Ангаре – Богучанской. А значит, создание еще одного водохранилища, затопление прибрежных сел и деревень, снова обжитая земля и родные кладбища обречены уйти под воду…

Словом, очередное прощание с Матерой. И ожидаемо возникают в фильме Сергея Мирошниченко кадры из другого фильма – «Прощание», снятого по знаменитой повести В. Распутина Ларисой Шепитько (она погибла, когда шли съемки) и Элемом Климовым. Возникают апокалиптические поджигатели домов, «расчищавшие» место перед затоплением. Повторяется скорбное лицо великой белорусской актрисы Стефании Станюты в роли Дарьи, вещающей с экрана: «У кого нет памяти, у того нет и жизни…»

Тема, конечно, для Распутина самая-самая. Соединяющая судьбу природы и людей. Он ведь в эту поездку отправился тоже прощаться. «Мы не говорим об этом вслух, – слышится его негромкий вступительный голос за кадром, – но и без слов ясно, что мы едем прощаться с Ангарой, поклониться ей и встретить ее ответный взгляд, едва ли благодарный».

Красавице Ангаре, как и батюшке Байкалу, отдает писатель заветные слова: величавая, говорливая, щедрая… «От Байкала до Енисея, – вспоминает он, – на всем пути было только любоваться ею». Но этой Ангары, продолжает далее, больше нет: «Три гидроэлектростанции, одна мощнее другой, встали на ее пути и своими огромными рукотворными морями уничтожили ее красоту. Скоро вступит в строй четвертая…»

Красота и польза – глубочайшая философская и социальная проблема, таящая в себе роковые противоречия. Доходящая даже до дилеммы: красота или жизнь? Ибо знаем, приходилось подчас людям ради жизни (буквально!) жертвовать красотой.

«Нам не электричество нужнее, а национальная память», – говорит в фильме Валентин Курбатов. Но электричество тоже нужно? Большой полемический разговор об этом возникает на экране с директором Братской ГЭС Виктором Рудых. «Я понимаю, плата за цивилизацию должна быть минимизирована, – рассуждает он, – но вот Китайская Народная Республика строит 104 ГЭС, а мы говорим про одну Богучанскую…»

Действительно, нет у нас сегодня великих строек коммунизма. Да и вообще почти никаких строек нет. Это – хорошо? И тут же, почти встык, другой вопрос, которым задается на Усть-Илимской ГЭС Геннадий Сапронов: как это могла она стать частной собственностью – гидроэлектростанция, которую строила вся страна?