Александр Цейтлин - Труд писателя

«Вторая специальность» была всего более необходима начинающему писателю: ему она доставляла не только заработок, но и громадный фонд наблюдений, впоследствии вводимых в литературный оборот. Бальзак в юности и в зрелые годы носился с множеством самых экстравагантных проектов, осуществление которых должно было сделать его миллионером. Из всех этих коммерческих фантасмагорий ничего не получилось, однако они не прошли для Бальзака бесследно. Темы карьеры и обогащения, к которым так усердно обращался в своем творчестве автор «Утраченных иллюзий», рано сделались для романиста глубоко личными, кровно выстраданными темами. Гоголь приехал в Петербург с намерением сделаться актером. Ему не удалось осуществить это намерение, однако нет никакого сомнения в том, что незаурядный артистический талант Гоголя сильно помог его позднейшему обращению к жанру комедии. В поисках заработка он поступил в один из петербургских департаментов. Чиновник из Гоголя вышел плохой, но служба не прошла для него даром: ее впечатлениями полны «Записки сумасшедшего», «Шинель», отчасти «Ревизор» и «Мертвые души».

В противоположность Гоголю, Щедрин в течение почти двадцати лет был провинциальным чиновником, не раз жалуясь на то, что он «весь погряз в служебной тине». Для него знакомство с этой «тиной» было еще необходимее, чем для Гоголя: именно здесь Щедрин наблюдал помпадуров и ташкентцев всех мастей и калибров; здесь же он нашел материал и для создания собственной авторской маски «надворного советника Николая Щедрина». Л. Толстой начал самостоятельную жизнь с военной службы на юге России. Яркими впечатлениями ее полны кавказские повести, «Казаки», «Севастопольские рассказы»; их ему хватило и на батальные сцены «Войны и мира».

«Слава богу, — говорил позднее Л. Толстой, — я не послушался того, который доказывал мне, что литератор должен быть только литератор». И верно: не служи Толстой в армии, а Гоголь в департаменте, не предавайся Бальзак своему коммерческому прожектерству — они бы не узнали с такой полнотой и отчетливостью те сферы действительности, которые им предстояло изобразить. Нечего распространяться здесь о колоссальном значении «подсобных» профессий в жизни юного Горького. Служил ли он в пекарне, или поваренком на пароходе, или мелким служащим на захолустной железнодорожной станции — все эти разнообразные специальности были для Горького своеобразной «путевкой в жизнь». Они обогатили его всесторонним знанием жизни своего народа, знанием, которое вскоре принесло такие великолепные плоды русской литературе.

Примеры подобного рода легко можно было бы умножить.

Мы знаем, например, что Вальтер Скотт, прежде чем отдаться литературной профессии, был шерифом одного из шотландских округов. Будущему романисту приходилось по службе совершать частые поездки по округу, границы которого совпадали с границами шотландского феодального клана. Позднее Скотт сделался адвокатом и только от этих специальностей обратился к художественному творчеству. Накопленные им сведения о различных юридических актах Скотт впоследствии всесторонне использовал в своих романах. Знание жизни Диккенсом было в значительной мере связано с его работой стенографа в английском парламенте: именно здесь писателю в изобилии встречались прообразы его лицемерных и политиканствующих героев. «Коммерческий» и «совестный» суды, в которых служил молодой А. Н. Островский, необычайно обогатили его жизненный опыт.

Медицина была для Чехова «второй специальностью» — в Москве он практиковал мало, но в Мелихове систематически оказывал врачебную помощь окружающим крестьянам. Из этой области жизни брал он свои сюжеты, характерный для него новеллистический и драматический типаж: вспомним, например, новеллы «Хирургия» и «Враги», образы Дорна в «Чайке», Астрова в «Дяде Ване» и т. д. В новелле «Устрицы» Чехов, по его собственному признанию, «пробовал себя как medicus», воспроизводя физиологические страдания и галлюцинации голодного мальчика.

Разумеется, он и без медицины сделался бы «тонким диагностиком душевных состояний», однако медицина оказала на его творческий метод несомненное воздействие. «Не сомневаюсь, — писал Чехов Г. И. Россолимо, — занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность: они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня, как для писателя, может понять только тот, кто сам врач; они имели также и направляющее влияние, и, вероятно, благодаря близости к медицине, мне удалось избегнуть многих ошибок. Знакомство с естественными науками, с научным методом всегда держало меня настороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно — предпочитал не писать вовсе... К беллетристам, относящимся к науке отрицательно, я не принадлежу; и к тем, которые до всего доходят своим умом, не хотел бы принадлежать».

Чем разностороннее по своим интересам писатель, тем больше у него «подсобных» литературе «вторых» и «третьих» специальностей. Шиллер не только драматург, но и историк; его занятия прошлым Западной Европы в значительной мере помогли его исторической драматургии. Пушкин не только писатель, но и публицист, критик, журналист-редактор. Некрасов не только поэт, но и издатель двух самых влиятельных журналов того времени — «Современника», позднее «Отечественных записок». Как завсегдатая аристократического клуба, как охотника Некрасова знали сотни лиц, не имевших никакого отношения к литературе. Здесь он нашел, в частности, богатый типаж для своей поэмы «Современники». Поистине универсальны интересы и жизненные занятия Вольтера, который был философом, публицистом, историком, критиком. Не так разносторонен был Мериме, но и ему для «Этрусской вазы» и «Венеры Илльской» во многом пригодилась его «вторая специальность» — археология. Без неизменного интереса Л. Толстого к вопросам сельского хозяйства, без его трудов по управлению Ясной Поляной, конечно, гораздо бледнее получились бы образы Нехлюдова и Левина. «Вторая специальность» прочно вошла в жизнь многих писателей наших дней: вспомним о враче Вересаеве, педагогах Огневе и Макаренко, инженере Юрии Крымове и других.

Как ни знаменательно подобное сращивание литературы с той или иной житейской специальностью, однако его ни в коем случае нельзя считать обязательным. В жизни и деятельности некоторых писателей «подсобное ремесло» играло отрицательную роль, препятствуя литературной работе. Офицерское звание мешало Клейсту всецело отдаться поэзии, таковы были предрассудки среды, с которыми он не мог не считаться. Особенно враждебной литературным занятиям ряда писателей прошлого оказалась гражданская служба.

Литературный заработок Гаршина и Глеба Успенского был столь незначителен, что им обоим пришлось поступить на службу. В обоих случаях переживалось это тяжко и никакой пользы писателям не принесло. Вернувшись с Балканской войны, Гаршин утвердился в нежелании применить специальность, полученную им в высшей школе: «Не хочу быть горным инженером, набивать мошну... неучу. Я не хочу такой жизни. Я чувствую в себе силы для известной деятельности и ей отдам свою жизнь». Получив легкую должность, Гаршин стремился использовать эту «почти синекуру» в интересах творческой работы. Но чем успешнее развивался творческий труд Гаршина, тем равнодушнее относился он к этой вынужденной службе. «Если сяду и напишу — зачем мне тогда это место. «Места» меня пугают, как какая-то тюрьма». Не удовлетворяла канцелярская работа и Глеба Успенского, она связывала его, мешала ему отдаться странствиям по России. «Я служить не могу», — писал Успенский, — «место я должен бросить».

Всего сложнее со «второй специальностью» обстояло дело у Гёте. Видный естествоиспытатель, он был в то же время министром одного из небольших германских герцогств. Широта интересов Гёте была поистине беспредельной. Трудно «винить» в этом Гёте и тем более невозможно задним числом ставить границы его ненасытной любознательности. Сам поэт, однако, не раз говорил, что государственная работа отвлекала его от наук и искусства, для которых он считал себя рожденным, что ему приходилось урывать во время служебных поездок часы, чтобы «взобраться в старый замок поэзии». Знаменательно признание, которое он сделал на склоне жизни: «Мне следовало бы больше придерживаться своего собственного ремесла».

Когда речь идет о «второй профессии», в каждом отдельном случае приходится учитывать степень соответствия избранной специальности общему направлению творческих интересов писателя. Очень хорошо, разумеется, если та или иная «вторая специальность» помогает художнику слова фиксировать свои искания и, сосредоточившись на определенной сфере жизни, изобразить ее со всей основательностью специальных знаний. И плохо, когда «вторая специальность» остается для писателя только средством к достижению материальной независимости, когда она случайна, навязана ему внешними обстоятельствами и никак не помогает его творческому росту. Установить здесь раз навсегда обязательные правила, конечно, невозможно. Военная специальность, почти ничего не давшая Рылееву, несомненно пригодилась Льву Толстому. Чиновничья служба, которой не мог вынести Успенский, существенно помогла Салтыкову-Щедрину.