Диана Видра - Помощь разведенным родителям и их детям: От трагедии к надежде

Мать Петера и Розы рассказала о том, как безобидно реагировали дети на сообщение о разводе, и лишь позже, в ходе консультации, когда психоаналитику удалось смягчить ее чувство вины, она вспомнила, как однажды, придя домой, застала детей рыдающими в спальне, где отец упаковывал свои чемоданы. Дети спросили, что тот делает, а он ответил: «Мама же сказала вам, я переезжаю!» Беседа психоаналитика с детьми показала, что дети тем не менее правильно поняли мать, когда та сообщила им о разводе, но не хотели об этом думать. Отца же, в отличие от матери, не волновал вопрос, как отразится его уход на детях. Он не желал развода и сам чувствовал себя жертвой. Собственно, информация отца едва ли отличалась от информации матери, но тот, в отличие от нее, не сигнализировал детям надежду. Как раз наоборот, он рассчитывал (скорее всего, бессознательно), что, может быть, дети объединятся с ним против матери и таким образом облегчат его чувство вины из-за собственной супружеской неверности, послужившей причиной развода. Для отца, в свою очередь, болезненные аффекты детей не были нежелательны и он их получил точно так же, как мать получила желанное равнодушие. Как сильно нуждалась мать в этой иллюзии (чтобы защитить себя от чувства вины), говорит тот факт, что ей удалось на долгие годы забыть эту сцену в спальне.

Отсутствие зримых аффектов далеко не означает, что дети в действительности не страдают. Причиненная им боль вызывает у них чувство вины или гнев. Мало того, отсутствие зримых реакций, как правило, имеет тяжелые последствия для преодоления душевного кризиса ребенка. Как можно отреагировать на чувства, которых тебе не показывают? Как оказать помощь, если о ней не просят? Иллюзия непричастности не позволяет также поговорить с ребенком об обстоятельствах развода, о его будущей жизни и обо всем, что так его волнует. В результате он остается один на один со своими чувствами и, прежде всего, со своими страшными фантазиями, которые не находят выхода. А ведь дети так нуждаются в объяснениях, утешении, в том, чтобы их мысли и фантазии были направлены в нужное русло.

Взрослые часто стремятся освободиться от своего чувства вины тем, что перекладывают вину на другого. Это мы видели сейчас на примере отца Петера и Розы. Ему не гак уж трудно было понять проявления аффекта у детей, но он рассчитывал, что чувства эти будут направлены против матери и дети примут его сторону. Один отец прямо спросил своего семилетнего сына: «Скажи, ты хочешь, чтобы папа ушел?» И когда ребенок разрыдался, он посоветовал: «Ты должен это сказать маме и говорить всем, кто тебя спросит». Но и тот из родителей, кто активно добивался развода, тоже часто перекладывает свою вину на другого. Это делается для того, чтобы привлечь ребенка на свою сторону. Последствия таких обвинений опустошительны для детей. Что может сделать Андрея после объяснения матери, что отец ее безответственный человек, игрок, пьяница? Взять и стереть его образ в своем сердце? Образ отца, которого она нежно любила, несмотря на все его слабости? Может ли она перестать любить его, увидев в нем некое «абсолютное зло». Но ведь это не под силу ни одному человеку! Она не могла, да и не хотела верить во все, что говорила ей мать, хотя и не смела той противоречить. Но как она теперь сможет смотреть отцу в глаза, ведь она его не защитила?! Такие конфликты лояльности, конечно, потрясают ребенка и могут окончательно вывести его из душевного равновесия.

Фигдор далек от критики родителей. Мать Андреи видела ситуацию именно такой, и она чувствовала себя действительно невинной жертвой, хотя для ребенка вопрос объективной вины (если таковая вообще существует) не так уж важен. Однако можно ли требовать от человека так много героизма в момент его собственного страдания и гневного разочарования?! Как можно ждать от него, чтобы он добровольно взял на себя всю ответственность за развал семьи и таким образом еще и освободил другого от доли его вины?! И тем не менее взять на себя ответственность необходимо! Необходимо собрать, что называется, в кулак всю свою волю и весь свой здравый смысл и объявить себя взрослым. Как бы тяжело это ни было. Во имя облегчения страдания детей, чтобы освободить их от их чувства вины и предоставить таким образом благоприятные условия для их дальнейшего развития.

Яркий пример защиты от собственного чувства вины видели мы на примере матери Марио, которая на протяжении двух лет скрывала от сына развод. Но делала она это, конечно, не из злого умысла. Может быть, она думала, что, чем старше будет сын, тем легче перенесет известие о разводе. Но ребенок фактически год спустя уже начал переживать развод. Подобные укрывательства намного опаснее правды. Опасность скрывается в фантазиях ребенка, который однажды замечает, что что-то не так. А поскольку внешне все кажется в порядке, то он не может ни с кем поделиться, рассказать о своих фантазиях, которые часто намного страшнее и опаснее самой печальной реальности. Опасения, страхи ребенка не только не смягчаются, а, напротив, возрастают. Когда Марио узнал, наконец, о разводе, он мог думать так: либо его обманули, когда отец «уехал в командировку», либо долгая разлука привела к разрыву отношений родителей и разрушила отношения сына и отца. В первом случае ребенок потеряет всякое доверие к взрослым, во втором — потеряет веру в то, что отношения могут продолжаться, несмотря на расставания. В результате таких переживаний дети развивают в себе потребность постоянно контролировать любимого человека, потому что уверены, иначе они его потеряют. Представьте теперь себе мужа, который «не выпускает жену из дому», или жену, которая по пятам преследует мужа, проверяет его записную книжку и содержимое его карманов.

В отличие от родителей Стефана и Магдалены, поведение этих родителей, каким бы понятным оно ни казалось, носит откровенно инфантильный характер. «Откладывать сообщение о разводе или вообще его скрывать, желать поскорее закончить неприятный разговор, надеяться на то, что развод не так уж и страшен для детей, — все это, согласитесь, очень напоминает поведение детей, которые стоят перед необходимостью исповедовать родителям свои прегрешения и стараются по возможности «смягчить краски»... Если я и использую такое сравнение, то тем не менее оно далеко от критики или пренебрежения. Я просто рисую ситуацию...»

И действительно, часто родители в тот момент, когда необходимо информировать ребенка о разводе, сами чувствуют себя как провинившиеся дети, им хочется уйти от ответственности, пощадить себя, найти отговорки, обвинить других, скрыть и т. д. Эти регрессии взрослых, в общем, нормальны, мало того, они, как правило, повседневны. Но под влиянием развода они могут привести к очень тяжелым последствиям. Получается нечто ужасное, а именно, обмен ролями, где родители выступают в роли детей, а дети в роли критикующих взрослых, которым вверено право выносить решения о виновности. И это именно в тот момент, когда ребенок ни в чем так сильно не нуждается, как в том, чтобы ему «разрешили» оставаться ребенком. И в том, чтобы можно было вот этим взрослым — на то они и взрослые! — доверить свое такое неверное будущее!

Важнейшее и труднейшее задание, которое в столь тяжелое время после развода встает перед родителями, заключается в том, чтобы с чистой совестью взять на себя ответственность за причиненную детям боль.Даже если в дальнейшем развод, скорее всего, откроет перед детьми лучшие возможности развития, сам момент развода всегда жутко болезнен и ввергает детей в душевный кризис. И ведь это не кто иной, как именно родители создали такую ситуацию, и именно они повинны в страданиях детей. Но сознание собственной вины есть нечто совсем иное, чем мучительное и невыносимое чувство вины, которое связано с представлением о совершении чего-то запретного, безответственного.

«Если я, как взрослый человек, признаю свое психическое право на существование, если я знаю, что данный шаг, как результат моих потребностей, в результате пойдет также на пользу и ребенку, потому что я смогу снова свободно дышать и на что-то надеяться в жизни, то я могу спокойно взять на себя эту ответственность перед ребенком. Одновременно позиция, которую я называю ответственностью за вину, является важным условием того, что развод в конечном итоге сыграет все же положительную роль для ребенка. Если я знаю, что я у кого-то что-то отнял, кому-то причинил боль, потому что в тот момент у меня не было другого выхода, то я, по крайней мере, буду стараться смягчить эту боль, буду стремиться по возможности исправить положение, чтобы реально уменьшить свою собственную вину. Но если я просто не в состоянии выносить саму мысль о том, что я виноват, я буду затушевывать или отрицать причиненное мною страдание. Вместо того чтобы подумать: «Мне очень жаль, что так получилось и я должен что-то предпринять, чтобы улучшить положение», я скажу: «Нет оснований для жалоб и мне не в чем себя упрекать!». И я скрою свою вину или переложу ее на ребенка или разведенного супруга».